Мегалит Главы 1-7

Но мы опоздали.

С опаской подойдя к Великой Разделяющей Стене, мы, слепки от внуков победителей, плоть от плоти их, кровь от крови их, мысль от мысли их, эмоция от их проклятий, встали у нарисованной кровью на мегалите двери.

Повзвизгивая, от осознания и страха понимания, какой же страшный ритуал был тут совершен, бесхвостые, мы собрались у места его проведения.

Лес угрюмой стеной стоял за нашими плечами, напоминая нам о пропажи наших хвостов. А впереди лежал путь еще страшнее пережитого, ведь нам не было пути назад. До тех пор, пока хвост не вернется на свое законное место и не начнет стучать кисточкой по тоненьким ногам, тьма не станет генерировать нам время для существования. И именно сейчас, стоя у места проведения ритуала, мы поняли, как нам мало времени отведено для нашего бытия.

-Ну что ты стоишь? -Пискнул Мак, сердито поводя пятачком в мою сторону, -Зик, хватай и лей в лужу капли с этих странных металлических фляг. А ты Киф...

-А чего это ты раскомандовался? -Лаг почесал спинку и сердито сказал, -Я, лично против, чтобы ты, Мак, командовал...

-И я против. И мы. Ты за себя говори. Да, ты вообще кто. А у тебя челка грязная! А ты лапы убрал, а то, кааак...

Стоя чуть в стороне от дерущихся чертят, я оглянулся в сумеречный темный лес. Подошел к темнеющему пятну на земле, и начал выливать в лужу капли крови из металлических фляг, после этого вырвал у себя из головы несколько волосков, бросил в ту же лужу и направился к порталу. По моим предположениям, тот мог бы и открыться вновь, особенно, если позвать Ее Милость.

Чертята не обращали на меня внимание, и продолжали драться у лужи с кровью. Пух и шерсть так и летели клочками в воздухе. Как и их писки и крики.

— Ваша Милость, -позвал я, глядя в стену, — мне очень надо пройти дальше. Я уже встал на путь идущего. Откройте дальше дорогу...

И стена вздрогнула.

Только истинные дети Начала могут позвать и получить ответ от Создателей этого мира. И я его получил.

Руки прошли в сереющий от начинающегося рассвета, камень, и я протиснулся в темноту. Но это никогда не было для меня проблемой. Ведь это я был тьмой, и она стала мною...

Дорога ждала...

Гриша.

"Ничто людское не чуждо Богам, особенно, если Боги — люди." S.E.A.

Дорога стала неким откровением для меня. Заднее места в автомобиле, достаточно старого для моего возраста, но недостаточного молодого для этой страны, унесло меня далеко от отчего дома. Деньги, деньги, деньги... Все сводилось к отдаче одних денежных знаков и получению других. И лишь только боль безразмерно властвовала над моим телом. Распространяя вокруг себя миазмы болезни, я не собирался объяснять своим попутчикам, почему от меня так сильно сшибает лекарствами, да, и думаю они прекрасно понимали, почему идет такой тяжелый запах. Но если по направлению к Москве люди были более— менее терпеливыми, видать они думали, что я еду лечиться, то на пути к Шории я поймал вслед достаточно много недоуменных взглядов. Один из любопытных в поезде так и спросил:

-Что, парень, едешь умирать на родину?

-Ага, — ответил я. -Байки это, что в Москве лечат... Шарлатаны одни...

И тот, взъерошив мне волосы рукой, достал из кармана зеленый ден.знак и засунул его втихаря под подушку на которой я спал. А у самого на глазах стояли слёзы... Для меня он выглядел стареньким дядькой, но я понимал, что скорее всего он один из ровесников моего отца.

Четырнадцать дней пути пролетели как один. За единственным исключением. В тот день, а скорее поздним вечером, мы остановились на полустанке. Я дремал у себя на верхней полке в вагоне, и вдруг пришел сон-кошмар. За мной гналось чудище, огромное, и с явно недобрыми намерениями. Чуть не свалившись с полки, я, пошел к выходу, покачиваясь от пережитого в проходе вагона, решив подышать свежим воздухом. Почти все спали, и вот в этой вагонной темноте, когда звуки раздаются глухо и непонятно откуда, я явно услышал зов. Ошеломленно отыскивая глазами зовущего меня, направился к выходу, откуда и кричал кто-то мое имя. Там не было никого. Только дверь открытого вагона, темнела в поздних сумерках.

-Я на минутку выйду. -Произнес проводнику, что взглядом спросил меня, буду ли я выходить или так и буду торчать в тамбуре. -Подышу чистым воздухом.

Дядька согласно кивнул мне. И только спустился с последней ступеньки, как нечто мягкое и волосатое схватило меня, и пища, и ворча понесло под широкий вагон, из которого я и вышел. Они держали меня цепко, но чувствовалось их слабина, недостаток сил...

-Нашел? -Пищал один голос, а второй ругался тоненьким голосочком. -Нету тут, нету... И я не нашел, тьфу...

Сколько их было? Много. Точнее, больше пяти. Двое держали меня за ноги, а на себе я насчитал минимум десять рук. И вдруг, один вскрик, второй, третий и ... тишина. А потом Зим Зимыч фыркнул, и меня отпустили. Я догадался, что меня спас кот, но от кого и как.

-Гриша, спрячь хвосты. -Промырлыкал мне кот, не отводя своих страшных желтых светящихся в темноте глаз от стороны, в которую убежали темные непонятные сгустки, что удерживали меня.

-Какие хвосты? — Не понял кота.

-Да, вот эти. -Кот показал на какие— то странные палочки-кисточки, лежащие у его ног, я наклонился и присев принялся собирать доставшееся мне добро. -Спрячь их хорошо. Они нам пригодятся.

-Эй, парень, -вдруг раздался у вагона голос проводника. -Поезд отправляется... Ты заходишь? Или остаешься?

-Иду, иду. -Торопливо ответил звавшему меня, и крепко сжав добычу рукой, помчался из под вагона на посадку.

А сейчас я стою на полупустом полустанке в одном из медвежьем углу России, и жду автобуса, который отвезет меня еще дальше и глубже в этот угол. В Шорию.

Из двенадцати пунктов, что были в записях Пашки, почти все мною были выполнены. Остались только непонятные— "добыть жизни у кота" и "сердце ампа". Но с этими я разберусь по ходу чуть попозже. А сейчас, займусь самым важным делом— найду проводника к Стене.

Через Новокузнецк я отправился в Таштагол, а оттуда далее. И только спустя почти восемь часов доехал до развилки в Шорский парк. Туда запрещено заходить просто так, но я и не просто так иду. Да и твердая валюта иногда открывает запертые двери.

В Таштаголе я нашел водилу, который повез меня через брошенные деревни и села поближе к парку, и уже, из этого подбрюшья Парка, я отправился пехом к координатам стены, по Яндекс картам. Навигатор уверенно вел меня по лесному безмолвию. Весна поздняя, а тут так тихо, это стало для меня загадкой. Но потом, я, анализируя по пути все происходящее, понял, почему тут нет народа. Почему их так мало. Почему деревни вымирали, как и села...

И вот в одно из мгновений, когда пришлось топтать землю своими китайскими кроссовками, я встал как вкопанный. Передо мной внезапно открылась полянка. На ней стояла избушка на курних ножках. Утоптанная завалинка была оформлена в виде широкого расщепленного на двое бревна, выложенного в виде скамейки и спинки. Тын, что шел вокруг избушки, был полуразобран и являл собой жалкое зрелище. Он играл скорее роль ограничения территории для живших в доме, чем защитой от пришельцев из леса. Этому я видел несколько свидетельств, которые жалко жались то к избе притык, то были установлены у штакетников изгороди. Какие-то лоханки, столики и огромные, явно не для людей сделанные, стулья. Наваленные кучей, пристроенные "по случаю", и даже, такие, как передок от Жигулей, приставленные на боковину к покосившемуся на бок к столбу забора, справа от меня.

Живности я не видел. Даже будки не было видать, но следы... Они ну никак не тянули на людские. Медвежья это была заимка. Почему— то я так решил. Но в купе с построенным домовищем, весь этот образ свалки никак не вязался с видом простого деревенского жилья.

Хороший хозяин не бросит вповалку в рубленное на дрова парочку топоров, и не присыплет это слегка пожухлой прошлогодней листвой, за чем-то. Да и складированные во дворе вещи видать не один год передвигали, и хотя весь двор и не выглядел захламленным, но являлся таким, специально отделанным придатком к жилью местом, куда внезапно вынесли, или принесли, непонятные вещи. Какая-то мысль появилась у меня об обитателе этого жилища, но тут же пропала. Почему— то, я решил, что это не человек... Но нужно обождать и не принимать скорополительных решений, вдруг все не так, как мне думается и кажется. А пока, понаблюдав несколько минут за домом, я решил войти во двор и окликнуть хозяина.

Руки толкнули калитку, что висела сироткой на одном резиновом хлястике, и ноги заскользили по уже высохшей полуденной, почти летней, земле. Но я ни на шаг не приблизился к дому. С удивлением уставился на низ своих бредущих по земле ног. Да они шли, да передвигались. Но я не сделал ни одного шага.

-Гришка, -донесся из переноски голос кота, -выпусти меня, я улажу все...

Я опустил домик котяры и открыл защелки ее, хотя котофей и сам бы мог выйти, эвон, как в поезде гонял, пользуясь тем, что его никто не видит.

-Прошу, вашество, — с юмором подмигнул я важному коту, и он, распушив хвост выбрался из переноски и направился по песочку тропинки, что вилась от калитки к домику.

-Мяяяуу... -произнес кот, взобравшись на шестую ступеньку к двери в избу. Поводив брезгливый взгляд в мою сторону, ну да, я явно был не тем хозяином в пути, которого можно желать. Я и невнимательный, и в чем -то замкнутый на своих проблемах, и скорее асоциален. Но это не дает коту право распоряжаться моей жизнью как собственной. Поэтому я цыкнул на него и подошел поближе к крыльцу.

-А ты, чего на ступеньки взобрался? Чуешь что хозяев нет дома, и решил сам похозяйничать? — неласково спросил я обнаглевшего кота. -Или тебе пинок под зад давно не прилетал?

Кот обиделся и, замерев на мгновение, прислушиваясь, обернулся к закрытой двери.

Дверь скрипнула...и открылась.