Г Л А В А 3
Скучно днем в трактирном зале, хотя вроде бы все то же, что и в ночи: запах еды и вина, смех, крики, музыканты в бубны бьют, на рогах играют... Лин сидит на лавке и ерзает, томится, потому что наверху Гвоздик один скучает. Но Зиэль приказал ему присутствовать за общим столом, набираться опыта и знания жизни. Гвоздик горшком пользоваться не умеет, а на двор его Лин выпустить не успел, — пришлось подтирать за ним, ночную порцию и утреннюю. И еще придется. Зато Лин принес ему кашки и воды вдоволь, Суня выделила ему для этого с кухни кошачьи плошки. Эх, знание жизни — оно, конечно, здесь, а наверху все равно лучше.
Зиэль бодр и весел, все ему любопытно: как дымоходы в доме устроены, какого зверя жарят, что запах из очага такой заманчивый, сколько вина в погребах, если на простые бочки считать...
Сейчас он сидит во главе шайки пьянючих военных и не моргнув глазом выслушивает подробное описание караульного воинского распорядка, на самом деле строгую военную тайну города Шихана, каковую Зиэлю наперебой выбалтывают нетрезвые стражники городской стены. Старший из них, унаследовавший шлем и должность погибшего от Зиэлевой руки Макошеля, загибает пальцы, один за другим: объясняет, как влияют проведенные в службе годы на количество кормовых денег и по каким позициям, в какое время года выгоднее брать плату деньгами, а в какое продуктами и вещами...
— К весне-то шкур девать им некуда, несмотря на ярмарки-шмармарки... Дешевы становятся — что и не взять впрок либо на продажу осенью?.. Моя и продает, она все торговые места знает...
Зиэль вдруг встрепенулся — вспомнил что-то — и грохнул кувшином по столу. Кувшин вдребезги, вино в брызги:
— Хозяин!!!
— Да, господин Зиэль! Сейчас вытру, все заменим!
— Нет. То есть — вытирай. Вот что: парня обуть надо, пусть у него тотчас с ноги снимут мерку, и чтобы еще до заката он был обут. Вопросы есть?
— Никак нет! Э-э... а вот как же нам это сделать... День-то сегодня... Завтра бы...
— Что — день сегодня? Повара твои работают? Работают. А говночисты в городе, а стража на стенах, а жрецы по храмам? А? А ты сам? Одним словом, я сказал — ты слышал. М-мародеры, только бы им обчистить защитника родины...
— Мародеров у нас казнят на месте. Поэтому как мы действуем? Один... слышь, Зиэль... Один спереди смотрит... а то и на дерево залезет... Да другой сзади, ар.. арьегр... с тылу прикрывает... Ну, а тоже оба в честной доле с остальными... И вот дело было... отступили все обратно, мы и они, по позициям, до утра... Короче, уже утро скоро, надо спешить... вонища по всему полю... Ты не представляешь, какая там была вонища... Мы с нашей стороны шаримся, а они, ихние ребята...
Прибежала хозяйка, родная тетка Суни, это ей Суня кровной племянницей приходилась, а не трактирщику, ее мужу. Быстро и ловко сняла мерку, сунула Лину леденец и убежала.
— Зиэль, а Зиэль? Отпусти меня с ними в город, а?
— С кем это — с ними?
— С Тошей и с Суней. Они в город идут, можно я с ними?
— Гм... Рано, пострел, ты меняешь воинское братство на бабьи юбки... Хозяйка!.. Чего стал? Разве я тебя звал? Я сказал ясно и точно: хо-зяй-ка!
Трактирщик Тох ухмыльнулся и сделал шаг в сторону:
— Да вот же она, это я ее загородил.
— Чего изволите, господин Зиэль? Все ваши пожелания будут тотчас же...
— Все — это ближе к ночи, а пока — не возьмете ли с собой в город мальчишку, добрейшая госпожа Тоша? Я бы лично попросил тебя об этом, как почетный постоялец? Корзинки понесет, от грабителей защитит...
— Он корзинки понесет? Его самого впору в корзинку сажать. Ну, так я не против. Хотите еще кашки, молодой господин? Как только управитесь, так и пойдем. Тогда я и на вас белье беру, для мыльни.
Лину очень стыдно, что взрослая женщина зовет его на вы, но он покорно кивает: да, хорошо. Кашу он подмел в мгновение ока — и наверх, за Гвоздиком, потому что никто так и не догадался вслух запретить ему это. Вот только ключ... Пришлось дожидаться под дверью, пока Суня не пришла в комнату за бельем для Лина: два полотенца и чистые холщовые подштанники (прощальный подарок Мошки), они ведь в мыльню пойдут!
Чего Лин боялся, того не случилось: Тоша и Суня перестали звать его на дурацкое "вы", едва они вышли за ворота, а про Гвоздика — тоже никто ничего не запретил. Суня дала ему веревку на поводок, но Лин веревку в карман, а Гвоздика на руки: бедняга еще успеет на веревке насидеться, пока они мыться будут...
Идти по городу с Тошей и Суней, которые местные уроженки и, вдобавок, мирные женщины, — совсем другое дело, чем в обществе гремящего оружием и доспехами воина в черной рубашке! То и дело встречные отвешивали приветливые поклоны и получали такие же взамен, им улыбались, с ними заговаривали, попалась навстречу стайка из трех таких же, как Суня с Тошей, горожанок — так галдеж и хихиканье подняли до небес, и пока все не перецеловались... Лину очень не нравилось, как бесцеремонно они его разглядывали, его и Гвоздика, как они шушукались, явно на его счет, как пытались говорить с ним, словно он дитя малое, а не мужчина с оружием на боку! Лин даже сдвинул на поясе ножны, к животу поближе, чтобы клинок лучше видно было, Гвоздика на другую руку перехватил, да куда там...
Улыбок больше, взгляды у встречных добрее, это очевидно. Зато дорогу никто не уступает, самим то и дело приходится отскакивать, чтобы не попасть под копыта или под колеса, и идти приходится с разбором: там лужа, там пыль, там навоз... ну это понятно, у женщин юбки длинные... Окна в Шихане совсем другие, чем в домах, которые довелось увидеть Лину в прежней жизни: там они либо вовсе пустые, только ставнями бывают прикрыты, либо рыбьими пузырями забраны, а здесь — в стеклах и в слюде! В каждом окне рама, а внутри каждой рамы пространство окна разделено на множество квадратиков, и в каждый квадратик вставлена прозрачная стеночка, так, что с улицы бывает видно, как там внутри. А значит, изнутри — наружу все видно. Кое-где и в разные цвета все покрашено, тогда хуже видно.
— Стекло-то я встречал, сто раз видел, госпожа Тоша... Суня, а что такое слюда? Из чего она?
Суня пискнула и вопросительно поглядела на тетку, но и та замешкалась с ответом...
— Точно я не знаю, знаю только, что вроде камня, его нам с юга по реке везут, с горных рудников, пластинками и продают, а уж мастера их бережно обрезают под размер, потому что пластинки эти очень хрупкие. И стекла хрупкие, но очень дорогие, и сквозь стекла все хорошо видно, будто ничего нет перед тобой. А руку протянешь — как стенка! Зато слюда дешевле.
— Понятно. А долго нам еще идти?
— Устал? Нет, у нас все рядом. Сначала попробуем мерку снять. Ох, праздник, ох, обдерут...
Скорняков да сапожников по одному запаху можно в городе найти, вслепую передвигаясь, но — закрыты лавки в праздничный день: одна, да другая, да третья... В четвертой, маленькой, словно конура, вылез им навстречу сам сапожник Ама, и заказ готов был принять, да как глянула госпожа Тоша на глаза его в кучу, да как услышала слова, коими сапожник Ама пытался разговаривать — хвать Лина за руку, повернулась и пошла, предоставив Суне говорить на прощание вежливые извинения...
— Лыка с утра не вяжет, какие там сапоги... Дурачина старый. Не хотела, да придется на рынок идти, готовое покупать. Ничего, Лин, подберем — лучше даже, чем с меркой будет. Господин Зиэль платит не скупясь, значит, и мы жаться не будем, найдем лучшее.
Лин сообразил: точно, платит ведь Зиэль, почему бы и не попытаться исполнить заветное...
— Госпожа Тоша, а можно поискать сапоги из нафьих шкур?
Тоша аж подпрыгнула, колыхнув юбки увесистым задом:
— О, боги! Как у тебя язык повернулся! Тьфу, тьфу, хорошо — не на ночь сказано! Нет, Суня, ты слышала? А?
Суня только хихикнула в ответ, но тоже пробормотала на всякий случай какую-то молитву.
— Нет, Лин, опомнись. Во-первых, это очень редкая выделка, я про такие только в сказках слышала. А во-вторых — где ты таких храбрецов найдешь, чтобы эти шкуры выделать, а тем паче — добыть их... И хуже того — носить. А во-вторых...
— У Зиэля такие сапоги! А я нафов ненавижу! Они меня! Я, я...
— Тише ты, тише!.. Молодой господин Лин, тише, ты в чужом городе... Нет. Господин Зиэль отважный воин, наш уважаемый гость, он волен делать все что угодно из разрешенного у нас в Империи и носить все, что пожелает, но мы с Суней — не господин Зиэль, и ты, покамест, тоже. Спроси я такое на рынке — да они от меня разбегутся, а сами скажут потом: вон, вон старая Тоша идет, сумасшедшая!..
— Разве ты старая? Ты еще совсем не старая, тетушка!
— А ты не встревай, не то подзатыльника дам, не посмотрю что племянница! Я бы еще кое-кого нашлепала, да не по жердочке мне... Ух, молодой господин... И этот... твой... еще на меня скалится! Вот же попала в общество, помилуйте меня боги!
Лин молча слушал все вопли добродушной толстухи Тоши, но Гвоздик понимал только то, что его друг и покровитель недоволен и огорчен, и тоже немедленно взъерошил чешуйки на загривке, оглядываясь в поисках врага...
Тем временем звуки, похожие на морской прибой во время сильного ветра, становились все ближе...
— Ну, нет, так нет. Вырасту — сам себе такие добуду. А какие тогда?
— Вот, вырасти и добудь. Ох, и дорого они тебе встанут. — Тоша уже успокоилась и снова готова была улыбаться встреченным знакомым, синему небу и даже каменной плиточной мостовой. — Они же волшебные, такие сапоги: в воде не намокают, следов на дороге не оставляют...
— Как это — следов... — Лин наморщил лоб, припоминая, как они с Зиэлем шли по пыльной дороге, и что за следы за ними оставались... И не вспомнил. Надо будет проверить. Только когда, если они на днях расстанутся навечно?.. Сердце у Лина сжалось от страха перед неведомым грядущим. Но и то правда: Зиэль ничем ему не обязан и не станет кормить-поить-защищать чужого, не нужного ему человека... — А какие тогда?
— Хорошие возьмем. О! Ой, крику! Вот он, базар, сейчас за угол свернем — и увидишь! А когда обычный день, без большого праздника, так тут вообще с ума сойти, не продохнуть и не протолкнуться. Перво-наперво, чтобы подходили тебе по размеру, да немного на вырост, да чтобы удобные, да чтобы прочные, да чтобы красивые были...
Лин с подозрением глянул на низ подола у Суни..
— Тетушка Тоша! Только, чур, без бус и бубенчиков! Я девчачьи не надену, так и знай!
— Ну, так еще бы! Самые мужские возьмем, чтобы всем было видно, кто на них взглянет: вот идет победитель драконов! Не переживай, молодой господин Лин, мы с Суней лучшие тебе подыщем, будешь доволен. До тех пор искать будем, пока тебе не понравится. Согласен на такое обещание?
Лин заулыбался и затряс головой:
— Конечно.
— Тогда еще раз снимаем мерку — и во дворик тебя. Будешь нас ждать.
— Какой такой дворик??? Не буду я ждать, с вами пойду!..
— Ну Лин, ну пожалуйста! — Суня присела на корточки перед Лином и принялась умолять его, глядя снизу вверх, как это и подобает маленькой слабой женщине рядом с грозным и сильным мужчиной. Ее воркующий голос тек и тек Лину в уши, то жалуясь, то оправдываясь... Белые ручки тем временем сноровисто обмерили обе его ступни. Огромная базарная площадь давно уже стала тесна процветающему городу Шихану, да все никак властям ее не расширить, все не соберутся отнять или выкупить у окрестных владельцев пограничные с площадью участки. Давка и суета на площади — неимоверная. Здесь не раз уже затаптывали насмерть детей, а бывало что и крали из под носа у зазевавшихся родителей... Синяки да увечья вообще никто никогда не считал... Но один лимуриец, навсегда полюбивший устройство жизни в Империи Океана и осевший доживать в Шихане свой торговый и человеческий век, придумал выгодное дело: он расчистил свой двор, вплотную примыкающий к базару, от сараев и телег, обнес его высоким тыном, насыпал посреди двора гору песка, поставил по краям лавки да лежанки, нанял бдительную трезвую охрану... Приходи, человек, на базар, ищи, чего хочешь... а ребенка можешь сюда, под охрану! Медяк — цена. Большой медяк, но как говорят в Империи: большой медяк легче маленького червонца. Поначалу люди смеялись, а потом перестали: дело так хорошо пошло, что теперь не тын деревянный отделяет маленькую детскую площадь от взрослой большой, а узорчатая решетка из железа, все видно, внутрь и изнутри, но при этом безопасно для детишек, потому как высока решетка и острыми пиками выставлена вверх, от лихих людей или зверей. Бедовый лимуриец и еще утеснился, выгородил кусочек пространства — вещи хранить, с которыми горожанам тяжело по базару ходить. Вещи — не дети, лежат смирно, в устроенных для них клетках, бессловесные: на каждое место две одинаковые пайсы, одна пайса на вещь положена, другая — у того, кто на хранение сдал. У иного и украдут пайсу, да получить по ней не свою поклажу — не так-то просто, память-то есть у охранника, кто сдавал, когда... С детьми еще проще, но дети живой народ и капризный...
— ...Я бы и сама с тобою с удовольствием посидела, чем давиться в этой толпе, да тетушку жалко. Еще всякие дураки схватить или шлепнуть норовят, знаешь как неприятно...
— То-то ты каждый раз сияешь медным казанком, да хихикаешь, да перемигиваешься с каждым молодым прохвостом, кто поодаль тереться начинает...
— Тетушка!..
— Вот тебе и тетушка. Ой, да разве же я тебя ругаю... Дело-то молодое. Ведь я со своим тоже тут же на базаре и познакомилась... Я ему говорю: что ты хваталки свои жирные распускаешь, сейчас отшибу! А он — да я споткнулся! Он споткнулся... Угу... Эй! А почему два? Всегда один была цена, всем известная!.. Так он же у него на руках... Нет, милый, вот что: за мальчика один большой, а за щеночка — один малый, и не спорь. Да, не спорь, а то я сейчас до самого Лимы доберусь, чтобы он тебе этот медяк, снявши тебе портки... То-то же. Лин, мерка при мне, пожелай нам удачи в покупках, и мы пошли, постараемся недолго. Эй, привратник удалой, нос морковкой! На еще малый медяк, дай леденец. Кушай, молодой господин, мы скоро.
Что поделаешь, ждать — значит ждать. Хотя обидно. В дворике кроме Лина было еще несколько детей, примерно, как пальцев на обеих руках, но точнее Лин сосчитать не умел. Мусиль и Мошка обещали со временем научить... Зиэль тоже умеет считать и писать, но и Зиэль вот-вот из его жизни... Лин заморгал, пришлось вздохнуть поглубже, раз и другой, чуть не подавился. На лавке рядом оказалась девчонка, одних с Лином лет, потому, видать, и подсела, что остальные либо малышня, либо родственники, братья-сестры, которые друг с другом общаются...
— А ты не местный, да?
— С чего ты взяла?
— Светленький! — Девчонка захихикала и поправила чепчик, запихнула под него кудрявую прядку..
Действительно: все вокруг были темноволосы, даже Зиэль, один только Лин русый, и кожа у него не такая смуглая, как у окружающих... Надо же, а раньше он никогда о таком не задумывался... Лин почесал затылок под шапкой и решил, что нет смысла сердиться, не на что ведь.
