Московский Лес

— Кто это, Бич, а? — Коля-Эчемин снова взялся за весло. Винтовку он аккуратно пристроил рядом, не забыв замотать замок тряпицей.

— А чёрт его знает. Для выдры великовато. Может, шипомордник?

— Не, они у воды не охотятся.

— Тогда водяной жук?

— Слишком быстрый, не похоже...

Крики вдали утихли.

— Ладно, ну их к бесу. Ну что, Бич, поплыли? Того гляди, темнеть начнёт, а нам ещё Крымский мост проходить. Как же я его ненавижу, кто бы знал...

ГЗ МГУ,

подвалы, стрелковый тир.

Описывая действия напарника "в поле", Фомич не поскупился на похвалы. Завлаб впечатлился, быстро набросал приказ о "зачислении стажёра Жалнина, Егора Семёновича на должность младшего лаборанта" и лично отнёс бумагу в секретариат. После чего огорошил сообщением: сегодня в 17.00 сотрудникам лаборатории предстоит ежеквартальная сдача нормативов по стрельбе. Каковая, согласно распоряжению заведующего кафедры за номером... от... должна пройти организованно, поскольку некоторые младшие научные сотрудники — при этих словах Яков Израилевич выразительно покосился на нескладного долговязого парня — не раз позволяли себе срывать сроки. Чем подвели всю лабораторию и лично его, доцента Шапиро, под монастырь.

В подвале корпуса "А" было темно — лишь в дальнем конце стрелкового зала сияли подсвеченные мишени. Резко, сухо щёлкали малокалиберные винтовки. Инструктор, сорокалетний мужчина в потёртом камуфляже, сидел у трубы — корректировал.

— Это кто? А, грибники... здравствуйте, Яков Израилевич! здравствуйте... Придётся подождать немного, пока морфология отстреляется.

— Давно начали?

— Только что. Хорошо, Зданевич! — это уже стрелку.

Егор отошёл к оружейной пирамиде. Выбор стволов не впечатлял: десяток ТОЗовок — по большей части, однозарядные "восьмёрки" — два мосинских карабина и два АКМ-а. Деревянная стойка, цепочка, пропущенная в спусковые скобы, заперта на обыкновенный висячий замок.

"Да-а... снаружи за такой подход к хранению оружия оторвали бы голову. Чтоб другим неповадно..."

— Байбаков, "семёрка" на четыре часа. — раздался голос инструктора. — Дышите ровнее!

Стену над пирамидой украшали плакаты со схемами оружия. Кроме стволов, стоящих в пирамиде, Егор обнаружил здесь "наган", ТТ и помповый полицейский карабин КС-23.

— Отлично, Кузьмин! Теперь по второй мишени — тройку с минимальными интервалами. А вас, Петров, не узнаю. Мушку заваливаете, внимательнее!

"Не похоже на плановый зачёт для галочки, скорее уж — полноценная тренировка. К стрелковой подготовке здесь относятся серьёзно..."

Сотрудники лаборатории морфологи стреляли около четверти часа. Потом отзвучали вперебой "стрельбу закончил" и ритуальные фразы насчёт оставленных в стволе патронов и сбора гильз. И наконец, долгожданное: "Следующая смена — на огневой рубеж!

Мишенями служили изображения экзотических обитателей Леса. Егор с удовольствием увидел давешнюю саблезубую рысь-баюна — и высадил по ней десять из двадцати выданных для зачётной стрельбы мелкашкечных патронов. Остальные достались чешуйчатой острорылой твари, именовавшейся, как гласила подпись на мишени, "шипомордник". Инструктор, осмотрев мишени, довольно хмыкнул и вывел в неизменной амбарной книге с надписью "Сдача нормативов" жирную цифру "пять".

Сотрудники лаборатории, включая проштрафившегося мэнээса, отстрелялись вполне прилично — на твёрдые "три с плюсом". Далее последовала чистка оружия (микологи стреляли последними) и зачёт по матчасти — сборка-разборка АКМ и трёхлинейного карабина. С этим Егор справился играючи, поставив, если верить инструктору, новый рекорд кафедры.

— Яков Израилевич, а почему в выходы не дают автоматы? Фро... Фёдор Матвеич говорил — только помпы и "мосинки", да ещё иногда наганы. А ведь с "калашом" никакой баюн не страшен!

Завлаб поглядел на ретивого новичка с интересом.

— Вы, как я погляжу, разбираетесь в оружии и стреляете отлично. Увлекаетесь?

— До бакалавриата служил в погранвойсках, на Дальнем Востоке.

— В тайге?

— В самой, что ни на есть. Биробиджанский погранотряд, застава "Дичун".

— Тогда должны понимать, что автоматная пуля не всякого зверя свалит. Медведя, скажем — а ведь здесь и покрупнее встречаются! Но главное — Лес не любит стрельбы. И тем более, очередями. Нет, стрелять-то приходится, конечно, но только в крайнем случае. Когда речь идёт о спасении жизни, например... А вот на охоте, по животным — лучше воздержаться.

Егор удивлённо хмыкнул.

— А если не по животным?

Завлаб недобро прищурился.

— Желаете поохотиться на людей?

— Нет, я так, на всякий случай...

— Если на всякий случай — то это наше, дело, людское. Лес же требует соблюдать правила по отношению к своим созданиям. Знать бы ещё, кто эти правила сочинил...

В его голосе Егор уловил нотку горечи.

— Вот вы говорите — "правила". А что бывает с тем, кто их нарушает?

— Если вы о наказании, то молния вас не поразит и дерево на голову не упадёт. А может и упадёт, кто знает? Замечено, что тем, кто слишком увлекается стрельбой, категорически перестаёт везти. Разумного объяснения этому нет, но лесовики верят, и в особенности, егеря. А ведь им, согласитесь, виднее, не так ли? Егеря даже помпы не носят — обходятся двустволками или арбалетами. А те, кто начинает стрелять без разбору... вспомните, что творится в пакистанском Карачи! Там с самого начала попытались подавить Лес силой оружия, а он в ответ плодит таких чудовищ, что рядом с ними чернолесские твари — сущие болонки!

Завлаб кивнул на мишень с шипомордником.

— И это происходит с пугающей стремительностью: новые твари появляются и мутируют чуть ли не быстрее, чем культура плесневого грибка в чашке Петри. Вы, конечно, читали Гарри Гаррисона?

Егору оставалось только смущённо улыбнуться и пожать плечами.

— Зря, молодой человек, зря, отличный, знаете ли, фантаст. Его "Стальная крыса"...

— Я фантастику не очень...

— Дело ваше. Я почему упомянул о Гаррисоне: у него есть книга "Мир смерти", там люди сражаются с экосистемой планеты, которая для борьбы с ними создаёт разных чудовищ. И если кто-то покидает планету, скажем, на месяц, то по возвращении проходит инструктаж: какие новые смертоносные создания появились за время его отсутствия? В Карачи дело идёт именно к этому.

Завлаб оглянулся. Сотрудники закончили приборку, сгрудились вокруг инструктора и задымили сигаретами.

— Так о чём я? Невооружённым взглядом видно, что пакистанцы эту войну проигрывают. За последние пять лет границы Леса Карачи раздвинулись на несколько километров и темп расширения медленно, но неуклонно растёт. Если так будет продолжаться — они, по примеру китайцев, начнут швыряться атомными бомбами.

— Любопытная точка зрения... — осторожно ответил Егор. — Так вы считаете, что совпадение реальных событий с тем, что написано в книге — неспроста, и Лес повторяет сюжет, сочинённый людьми?

— Как знать, молодой человек, как знать... Я всегда считал, что Лес, выстраивая "отношения" с людьми, с цивилизацией, пользуется образами, ими же и порождёнными. Скажем, Токио — в одночасье слизнуло гигантское цунами, теперь там не Лес а,с коре болото, захватившее ещё и Токийский залив — чудовищное, клекочущее, испускающее ядовитые миазмы, посреди которого торчат обглоданные скелеты небоскрёбов. Что это, как не воплощение историй о гибели Японии от какого-нибудь катаклизма? Когда-то они были там весьма популярны — "Гибель дракона" Сакё Комацу, фильмы про Годзиллу, бесчисленные манги... А Нью-Йорк? Не американцы ли сняли множество фильмов о городе, отгороженном стеной, городе, где собраны преступники, возмутители спокойствия, маргиналы со всей страны? "Побег из Нью-Йорка, "Побег из Лос-Анджелеса".... впрочем, вы их, скорее всего, не видели...

Егор кивнул, соглашаясь.

— Ну, хорошо, Нью-Йорк, Токио... допустим. А Сан-Паулу? Про то, что там творится, тоже есть фильм? Или, может, книга?

— Конечно, и не одна! Город, затерянный в джунглях, населённый дикарями-людоедами — излюбленный штамп приключенческой литературы. — улыбнулся Яков Израилевич. Снисходительно улыбнулся, будто беседовал с малым дитём.

— Впрочем, молодой человек, не следует воспринимать это слишком всерьёз. Это лишь одна из версий, есть и обратная точка зрения.

— Обратная? Это как?

— Один неглупый человек сказал, что наш разум не способен породить ничего, что не существовало бы в реальности. Возможно, мы столкнулись с реальностью, которую подглядели в своём воображении писатели и сценаристы?

Егор задумался, тряхнул головой.

— Ладно, бог с ними, с книгами. Вот вы сказали: "Лес требует..." "Лес выстраивает отношения...", "Лес пользуется образами..." Вы считаете его разумным?

Доцент Шапиро посмотрел на часы.

— Что-то мы увлеклись, а мне ещё лабораторию запереть... Разговор это долгий, а сейчас уже поздно. Может, продолжим в другой раз? И мой вам совет: выспитесь хорошенько, завтра предстоит трудный день...

Москва-река,

близ Новоандреевского моста.

Лес по-разному обошёлся с московскими мостами. Одни стояли, почти не тронутые вездесущей зеленью — например, Метромост или мост Окружной железной дороги. Другие, — к ним относился Новоарбатский мост — лишились въездных эстакад, разрушенных проросшими сквозь камень деревьями, и теперь нелепо высились над берегами, подобно оставленным гарнизонами бастионам. Третьи (в основном, пешеходные новострои вроде мостов Хмельницкого и Багратиона) рухнули в воду, не устояв на проржавевших насквозь опорах — в некоторых случаях коррозия развивалась в Лесу поистине ураганными темпами. Но большая часть мостов оставались на месте, хотя и обросли так, что совершенно потеряли прежний облик. Сплошные растительные покровы скрывали опоры и пролёты, густые бороды лиан, проволочного вьюна, ползучего мха и лишайников свешивались до самой воды так, что протиснуться под ними было непросто даже самым маленьким лодкам — так им, как пирога Коли-Эчемина.

Каякер не зря твердил о своей нелюбви к Крымскому мосту. Все — и речники Нгатинского затона, и охотники-одиночки, добиравшиеся от Воробьёвых гор до Парка Культуры коротким путём, по воде, и вездесущие челноки, торгующие с жителями прибрежных посёлков — ненавидели его всеми фибрами своих лесных душ. Нет, на мосту или рядом с ним не обитали хищные твари, нападающие на проплывающие лодки. И пространство под ним не заросло корнями прибрежных деревьев так, что в малую воду лодки приходилось перетаскивать через них на руках. Бандиты, изредка пощипывающие речников, не устраивали здесь засад. Дело было в растении, встречавшемся только на Крымском мосту и нигде больше. Эта лиана, сплошь затянувшая пилоны, подвесные цепи и фермы моста, давало небольшие, размером с яблоко, плоды. При попытке потревожить свисающие до воды стебли, созревшие "яблоки" дождём сыпались на головы неосторожных — и лопались, окатывая с головы до ног дурнопахнущей слизью, смешанной с мелкими, снабжёнными острыми крючками, семенами. При попытке смахнуть мерзкую субстанцию с лица или одежды, эти крючки впивались в ладонь. Лодочники изобретали всякие средства против этой напасти -возили с собой огромные самодельные зонтики или, подходя к Крымскому мосту, натягивали над лодками брезентовые тенты.

Увы, на пироге Коли-Эчемина таких приспособлений не имелось. Перемазанные вонючей жижей с ног до головы, они выгребали против течения, последними словами понося Крымский мост, реку, Лес, и свою жизнь, способную довести человека до столь жалкого состояния. Лёгкий вечерний ветерок обдувал страдальцев, слизь на лицах, волосах и одежде высыхала, превращаясь в бурую корку. Кожа под этими "покровами" нестерпимо чесалась, и это тоже была подстава — стоило поддаться низменным инстинктам, как в пальцы немедленно вцеплялись крючки семян, в изобилии прилипших к вымазанным слизью местам.

— Ах, ты ж, твою дивизию...

Сергей зашипел от боли — вместо лоскута ссохшейся дряни, он содрал со щеки пластырь, налепленный на пораненную в схватке с шипомордниками щёку.

— Потерпи чутка, Бич, осталось всего ничего. В Малиновке отмоемся, постираемся, горилки накатим. У них добрая горилка поспела, наши хвалили...

Сельцо Малиновка, приткнувшаяся к опорам Новоандреевского моста со стороны Нескучного Сада, появилась на карте Леса недавно — лет пять назад. Три десятка выходцев с Полтавщины и из Винницкой области, сбившиеся в кучку ещё на Речвокзале, перебрались сюда, расчистили глухие, в два человеческих роста, заросли малинника и устроились на жительство по-хохляцки — с огородами, мазанками и пасекой. Малинник и дал название новоявленному поселению — он, да вездесущие челноки, оценившие малороссийский колорит и нравы селян. Схожесть усиливала близость Андреевского монастыря и, хотя в руинах бывшего патриаршего подворья вместо пана атамана Грициана Таврического поселилось семейство пещерных медведей — обитатели Малиновки, подобно своим киношным прототипам, научились жить с опасными соседями в мире.

Несмотря на ироничное к себе отношение — зубоскалы из числа речников-нагатинцев и челноков с упоением плодили анекдоты о "хохлах" — Малиновка занимала в Лесу видное положение. Прежде всего, из-за расположения — на пересечении реки и рельсовой нитки МЦК, по которой сновали туда-сюда редкие дрезины. Опять же, недалеко торная тропа Ленинского проспекта, да и до Лужников рукой подать. Мост проходим во всякое время — по рельсам, пешком, несложно добраться хоть до Большой Арены, хоть до Новодевичьего Скита, хоть дальше, до Бережковской набережной и Сетуньского Стана. Соседство со знаменитым на весь Лес Кузнецом тоже добавляло Малиновке привлекательности. Под опорами моста уже несколько лет действовал рынок, на который раз в неделю съезжались окрестные фермеры, охотники и челноки.

— А неплохо тут хохлы устроились... — заметил Коля-Эчемин — Хатки, вишнёвый садочек разбили — подальше, возле пруд. Бджолы гудуть, звынни в грязи копаються — рай, та й годи!

"Звынни" в Малиновке, и правда, были хороши — настоящие, домашние хрюшки. Свиное сало селяне коптили на ольховых опилках с лесными травами, и выходило оно куда нежнее и ароматнее сала диких кабанов. "Бджолы" же были самыми обыкновенными, дикими — но, в отличие от обитателей Добрынинского Кордона, малиновцы не промышляли бортничеством, а разбили пасеку с настоящими ульями, куда и переселяли рои, обитавшие в дуплах лесных деревьев.

Пирога, подгоняемая энергичными ударами вёсел, скользила к берегу, туда, где в тени краснокирпичных мостовых опор белели сквозь листву домики. Над ними — над решётчатой дугой арки, над заросшей непролазным кустарником набережной — гималайскими пиками нависали кроны титанических ясеней, каждый вровень с остатками золотистой конструкции, венчающей обглоданную башню РАН.

— Слыхал, дядька Панас хочет брать плату с торговцев на рынке?

— Хохол есть хохол. — каякер сплюнул за борт. — Их салом не корми, дай урвать чего-нибудь. Люди к ним в гости едут, товар везут, торгуют — радоваться надо, а он — плату...