Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

Третья Сторона


Опубликован:
05.05.2012 — 05.05.2012
Предыдущая глава  
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
  Следующая глава
 
 

— Все пьешь беспробудно, а твой квартирант с твоей дочкой живет, — измывались кумушки-соседки.

Венька все не верила, пока однажды не застукала обоих. После громкого семейного скандала Маришка с Левой вызвали милицию и отправили Веньку ночевать в вытрезвитель. Оставлять ее дома было опасно — она начала вилкой тыкать в стены, на которых по обоям были нарисованы огурцы и помидоры. А через месяц на суде квартирант Лева и дочка Мариша дали такие показания, что алкоголичку-мать отправили в лечебно-трудовой профилакторий на два года.

Судебные исполнители с силой вырвали ее из квартиры с зажатой к кулаке примитивной иконкой из бумажки под стеклом, обклеенной чайной золотинкой.

Через два года новоиспеченный доктор Лев Матвеевич женился на Марине. Молодожены собрали подписи соседей об антиобщественном поведении жилицы Добриян Вениамины Иосифовны с просьбой выселить ее за "сто первый километр за антиобщественное поведение". В суде советскую формулировку, разумеется, применять не стали, времена не те — уже была свобода, а просто осудили на год исправительных работ за хроническую задолженность по квартплате с отбыванием срока после выхода из ЛТП.


* * *

В захолустном поселке за тридцать километров от райцентра за свое скандальное поведение с органами надзора Венька получила пожизненно до самой смерти прилипчивую кличку "Мать Анархия".

Отбыв свой исправительный срок, мать не стала набиваться в приживальщицы к родной дочке, чтобы снять хотя бы угол в бывшей своей квартире, а пошла бомжевать. Бытует мнение, что бомжи долго не живут. Но Мать Анархия дотянула до беззубой старости, а в старости у каждого свои причуды. Мать Анархия, например, наотрез отказывалась ездить в вагонах пригородных поездов, хотя в бомжихах прожила много лет на вокзале.

Ночевала на бетонном полу в подъездах привокзальных многоэтажек. Для бомжа кодовый замок — не преграда. Днем валялась под солнышком на привокзальных лавочках после удачно перехваченной выпивки, без которой ни один бомж даже в самый "пролетный" день не останется.

Вши, блохи, чесоточные клещи-зудни до того полюбили Мать Анархию, что она чесалась беспрестанно. В этом было существенное преимущество — стражи порядка брезговали даже близко подходить к ней.

— Сам иди, — бросил как-то рядовой милиционер сержанту. — Там у нее всего нахватаешься.

— Ты на службе при исполнении, поэтому обязан даже рисковать жизнью.

— Жизнью — согласен, а здоровьем — не хочу. Я резиновых перчаток не захватил, между прочим, а голыми руками за дерьмо ни за что не возьмусь.

По вторникам в городской дезстанции для бомжей была баня, полная дезинфекция, бесплатная кормежка и выдача чистой одежды из секонд-хэнда. Бомжихи, что молодые, что старые, выходили из дезстанции с розовыми руками и лицами, в отстиранных, отглаженных и тщательно продезинфицированных шмотках с плеча заморской босоты. Их даже было непросто отличить от обычных женщин.

Мать Анархия на городскую "вшигонялку" не ходила. Не умывалась, не чистила зубы. Позабыла, что такое стирка. Косой подол ее длинной юбки едва ли не ломался от грязи и шелестел, как жестяной. Такую даже самые закоренелые бродяги не подпускали к себе и на пушечный выстрел, а откупались от ее компании объедками и недопитыми бутылками, их с презрением бросали ей под ноги. Поначалу для нее это казалось возмутительным, оттого-то на коричневом лице Матери Анархии не темнели синяки, а алели свежие раны. Прежняя Венька долго оставалась с лица куколкой-девочкой, а вот Мать Анархия уже в пятьдесят лет превратилась в древнюю старуху.

Когда бомжи перестали с ней делиться, на выпивку и курево собирала деньги побирушничеством. Стояла на коленях у самого входа в супермаркет с разбитой в кровь мордой. От нее брезгливо отворачивались, но все же подавали. У церкви Мать Анархия никогда с протянутой рукой не стояла, хотя не расставалась с затертой бумажной иконкой Нерукотворного Спаса. Но к церкви она все-таки пришла к концу своей жизни.


* * *

Как-то в ноябре в небывалые для осени холода Мать Анархия не смогла проникнуть ни в один подъезд или приткнуться в закуток поближе к теплотрассе. Хоть садись и замерзай намертво. Из подвального пандуса одного из старых домов валил пар. Мать Анархия отвалила защитную решетку и втиснулась тощим телом в узкое окошко, куда, кроме нее, наверное только кошка смогла бы влезть.

Падать пришлось метров с трех, к тому же и головой о бетонный пол...

Очнулась от непереносимого жара и багрового света, который шел от языков пламени, бушующего в бетонной яме за чугунной решеткой.

Она не могла понять, куда она попала, потому что представления не имела, как устроена воздухозаборная камера в кочегарках для отопления старинных многоэтажных домов.

Тут хотя бы не замерзнешь. От огня за решеткой исходила такая притягательная сила, что Мать Анархия вжималась в противоположную стену из щербатого бетона, чтобы удержаться на грани огненной бездны, за которой ей мнилось бесконечное пылающее пространство. Языки пламени вырывались за прутья решетки, между которыми Мать Анархия без труда бы проникла в этот страшный мир огненной стихии.

И тут она услышала какой-то внутренний зов. Это были не слова устного приказа, не звуки чарующей музыки, а страшная правда, толкающая ее кинуться в огонь, ну, как центробежная сила сталкивает тебя с вращающегося круга "колеса смеха" в парковых аттракционах.

Ей уже было все равно, все безразлично, ни холодно, ни жарко. И ее самой больше не было. Как больше не было ни стен, ни потолка, ни пола. Ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Ни чувств, ни ощущений, только подспудное желание. Она горела желанием уничтожить вокруг себя все живое, чтобы напоследок уничтожить саму себя.

Она совсем перестала ощущать саму себя, когда из огня начала подниматься черная масса, похожая на кипящую тень, прихода которой она всю жизнь пробоялась.

Слов не было, но тягучая масса издавала все тот же зов, набор диковинных музыкальных звуков в самом низшем регистре тональностей, иногда почти не слышных для человеческого уха. Понять их было невозможно, но внутри ее парализованного сознания они складывались в обрывки слов: "Да!.. Дай!.. Отдай!"

Когда не стало сил вжиматься спиной в бетонную стену, она не царапала, а буквально раздирала нестрижеными ногтями свое дряблое тело, оставляя раны, глубокие до мяса и даже кости, чтобы удержать угасающее сознание.

Дьявольская какофония болью отдавалась в ушах: "Да!.. Дай!.. Отдай!"

Ей мучительно хотелось сделать последний шаг туда, куда ее манила эта опускавшаяся притягательная сила, раздражая щекотливой похотью и туманя голову смрадом гнильцы.

Она из последних сил прижалась к стене и хрипло прошептала:

— Никогда!

Черно-смоляная масса запузырилась, лопнула, выпустила пар со свистом, в котором ей послышалось: "Вс-с-сё!", и медленно опустилась, освобождая место языкам огня.

И тут она снова увидела перед собой стены, пол и потолок, а также ржавую железную дверь. Она едва смогла потянуть на себя тяжелую ручку, потому что ее безудержно рвало прямо на руки, отчего они делались скользкими. Но она все же открыла свою западню и выбралась на лестницу. Непереносимо отвратное ощущение под ложечкой, казалось, вот-вот вырвет все ее существо наизнанку. Спотыкалась и падала, ее колотило в конвульсиях о бетонные ступени подвала, пока темные своды подвала не расступились, и она вывалилась на снег из дверей кочегарки.

Наверное, с полчаса неведомая сила колотила ее тело, в приступах конвульсий заставляя пятками касаться затылка. Колотьба сдавливала грудь, спазмы перехватывали горло. Эти муки адские иногда позволяли сделать вдох, а потом до трех минут держали без воздуха, пока не потемнеет в глазах.

Когда стало совсем невмоготу, окровавленная бомжиха, которую колотила уже не дрожь, а перекручивали судороги, достала из грязного лифчика бумажную иконку, каким-то чудом умудрилась поднести ее к губам. С невероятным трудом вскарабкалась на ноги, прижала измызганную иконку к груди и пошла по городу, не разбирая, что перед ней, тротуар или проезжая часть.

Машины визжали тормозами, крутились в опасной близости от нее и друг от друга. Водители зверски матерились, готовые оторвать бабке голову, но цепенели и смолкали, едва мать Анархия проходила мимо. У нее был пустой взгляд мертвеца. Прибывшие к месту уличной пробки милиционеры даже не смотрели в ее сторону, а брезгливо отворачивались, словно не хотели замараться.


* * *

Мать Анархия вышла к кафедральному собору, обхватила, огромный деревянный крест у главного входа, да так вот и рухнула лбом в землю, намертво сцепив руки в замок. Ее сразу обступили прицерковные нищенки.

— Изуверка, что ли?

— Ай-ай, во что бабка свою плоть превратила!

— Наверное, великая постница.

— Ага, схимница из катакомбов.

— Да грешница она великая, и всего-то разговоров, — разрешил все сомнения церковный сторож. — Не трогайте ее, бабы. Пусть лежит и кается. Благочинный велел попустить ей от греха подальше.

После мороза три дня шли дожди, потом снова морозы ударили немалые, а Мать Анархия так и лежала без движения под крестом.

— Она там не окочурилась, а? — спросил у побирушек сторож.

— Не-а, теплая, — сказала пощупавшая кающуюся грешницу нищенка, брезгливо вытирая пальцы.

— Благочинный велел ее убрать, — сообщил зевакам сторож. — А то еще окочурится перед церковью. Греха потом не оберешься.

Никому не удалось расцепить заледенелые пальцы неподвижной Матери Анархии.

— Ты ей дубинкой пальцы расцепи, сынок, — советовали бабки подоспевшему на вызов милиционеру.

— Пробовал уже, так недолго и руки оборвать. Потом еще отвечай за эту падаль.

— Ей и доктора уколы делали — ничего старуху не берет.

— А что у ней в руках, сержант? — полюбопытствовал сторож.

— Дешевая бумажная иконка. А так держит — не вырвешь.

— Неделю поста без маковой росники во рту, вот подвиг-то!. С голодухи подомрет, сердешная.

— Ее бы в больницу... Обморозилась, наверное.

— Вот-вот, благочинный и беспокоится, как бы богу душу не отдала у входа в храм.

— Нет, не подохла еще. Снег под ней растаял — теплая.

— Все равно застудится. Ведь под себя всю неделю ходит, а то как же иначе? Человек же, пока еще живой.

— От воспаления легких загнется, как пить дать. Ей и так уже недолго мучиться — кожа да кости остались.

— Отмучается.

Но мучения Матери Анархии еще долго не закончатся.


* * *

Из машины под ручки вывели епископа, как тяжелобольного после выписки из больницы.

— Ну-ка покажите вашу юродивую. Кликушествует?

— Молчит, ваше высокопреосвященство, — ответствовал протоиерей.

— По-песьи не воет?

— Бесы ей язык затворили.

— Молитвы одними губами бормочет?

— Какое там! Она и на колени не вставала и ни разу и лба не перекрестила.

— Ох, вы, святые отцы! Отчитать одержимую не можете.

Архиерей осенил неподвижную грешницу крестным знамением.

— Во имя Отца, Сына и Святаго Духа отрешаю тебя от уз бесовских, раба божья.

Юродивая дернулась, как от удара электрического тока, расцепила руки и как во сне поднялась с земли на колени.

Три раза больно ударилась головой о столбовину креста и еле поднялась на ноги с разбитым лбом и залитым кровью лицом. Никто не кинулся ее поддержать.

— Эк ее бесы сокрушили, нечестивую, — рокотнул баском громогласный дьякон.

Только после этих слов Мать Анархия стала слышать звуки и заметила людей. Заметно было, что она не понимала, где находится и что с ней. Ей что-то втолковывали, о чем-то допытывались, но она не разбирала слов, а только трясла головой.

— Ступай, небога, и сама с собой разберись сначала, — напутствовал благочинный. — В храм ее не пускайте, но покормите, хоть как-то, не берите грех на душу — голодную отпускать.

Кто-то из нищих совал ей в руку хлеб, кто конфетку, но она вырвалась и пошла куда глаза глядят, а глаза ее глядели в никуда, то есть были пустые-препустые, как у слепой.

Брела она всю ночь по одетому дьявольским соблазнами рекламы городу, пока не погасли уличные фонари и бесовская подсветка зданий, извращающая перспективу ночи.

К утру Мать Анархия забрела на почти заброшенную городскую свалку далеко за городом.

ГЛАВА 7

"СВАЛКА ТВЕРДЫХ БЫТОВЫХ ОТХОДОВ ЗАПРЕЩЕНА" — так было написано на ржавом щите с облупившейся краской. Тут не было ни души. Мать Анархия прошла свалку из конца в конец и набрела на сгоревший и сильно покореженный вагон пригородного поезда. Натаскала тряпья, фанеры, картона и устроила там себе логовище.

Официально эту свалку закрыли еще год назад, но сюда продолжали сбрасывать городской мусор всякие предприятия и учреждения, не желающие платить за пользование свалкой твердых бытовых отходов на новых полигонах.

Свалку еще посещали "санитары города", разгребали сокровища, которые можно продать по дешевке или съесть. Мать Анархия вышла к ним, как черная тень с седыми космами и долго смотрела на бомжей. Никто из них не проронил ни слова, хотя до этого вся веселая бригада не умолкала ни на минуту.

— Я буду жить тут! — прохрипела Мать Анархия, и никто не стал ей перечить, хотя никто и не поторопился с ней заговорить.

Она слышала, как переговаривались новые соседи:

— Да она не живой человек, а труп.

— Дышит холодом, аж мурашки бегут.

— Зомби, как в фильме.

— Зомбей не бывает.

— Знаешь ты больно много! Живой человек в ее вагоне и ночи не переночует, к утру замерзнет.

Они благосклонно приняли черную старуху в свои ряды, хотя обычно новичков в среде бомжей не привечают. Каждого тут встречал шквал матерных угроз и издевательств, каких не каждому удается вынести.


* * *

На свалке — как в супермаркете. Мать Анархия разжилась алюминиевыми мисками, вилками и ложками, помятыми кастрюлями и даже сковородкой. Постучала в пятилитровую консервную банку, привлекая всеобщее внимание.

— Все повернулись ко мне! Кто желает каждый день похлебать горяченького, тот даст мне спичек.

— У нас только зажигалки.

— На сегодня пойдет и зажигалка, а завтра вы принесете мне спички. Меня все зовут Мать Анархия, другого имени не знаю. Повторяю, кто не хочет загнуться от сухомятки, приходи ко мне на супчик. Еще мне понадобиться соль.

Она закинула узел с посудой на спину и пошла к своему логовищу.

— Бабка, закурить не хочешь? Мы и курева тебе принесем.

— И даже нальем, если захочешь.

Мать Анархия остановилась, на миг задумалась, потом отрывисто бросила:

— Уже не тянет...

Не все пакеты с сухим супом и брикеты с гороховой кашей заплесневели на свалке. Через два часа вся бригада бомжей хлебала по очереди из четырех мисок бабкино варево, а запивать выбегали к роднику неподалеку, у самого леса.


* * *

Она ничего о себе не рассказывала, а бомжи ее не расспрашивали. Так дожили до зеленой травки. Бомжи повеселели. Им больше не приходилось перебиваться "на смене" сухомяткой. У хмурой и неразговорчивой старой ведьмы всегда можно было подкрепиться горяченьким. Лес давал щавель, сныть, крапиву. Часть выброшенной на свалку проросшей картошки Мать Анархия посадила на вскопанных ею сотках.

123 ... 7891011
Предыдущая глава  
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
  Следующая глава



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх