Дем Михайлов Низший 5

— Ну хрень мрачная на краю площади! Два стекла зажимных. Лезвия. Приговор и отсекание. Лотерея. Уколы. Опускание в эшафот. Все!

С трудом удержавшись, чтобы не глянуть на Хвана, мелко покивал и задал следующий вопрос:

— Площадь где?

— Так за холмом. Городишко добросов прибрежных. Там и площадь. И порт небольшой. Городишко Светлый Плес.

— Городишко Светлый Плес — задумчиво повторил я — И живут там добросы прибрежные... так?

— Ну да.

— А как они выглядят?

— Да как все! Люди! Светловолосые и светлоглазые. Нередко рыжие встречаются.

— А вы на них не похожи...

— Да и вы на сыроедов. Кто такие будете?

Щелк.

— А-а-а! М-м-м...

Врезав кулаком по земле, старик схватился за только что перевязанное плечо, куда я всадил вторую стрелку. Встретившись взглядом с его выпученными глазами, я спокойно пояснил:

— Вопросы задаю я. Ты отвечаешь. Ниша жует мясо. Уяснил, хреносос старый?

— Ой недобрые вы... — скривился старик и, увидев поднимающееся дуло, заторопился — Уяснил, уяснил!

— Откуда ты знаешь на кого похожи сыроеды?

— Так в городе ж все стены размалеваны говном тематически-этническим. Там островитяне разные, потом панорамы диких островов, просто деревья и ветки. Всякое там! И сыроеды нарисованные — не такие как вы.

— Ясно — кивнул я — А что за стекла зажимные на том эшафоте? И почему призмо-эшафотом называют?

— А ты не знаешь?

Щелк.

Только реакция дернувшей на себя дурного старика Никши помогла тому избежать третьей иглы в многострадальное плечо.

— Все! Все! Уяснил я! Уяснил! Да откуда ты такой жесткий то выпал, потрох ты сучий? Это не вопрос! Так к слову... а касательно эшафота — меж тех стекло преступника голого зажимают. Ну или голую. Коли сиськи есть — смешно глядеть как они к стеклу приплющиваются. С мужиками... ну бабам нравится. Да всем нравится — наглядно ведь все. Как руки-ноги рубят, как лотерея крутится, как после укола орущего от боли готовенького призма в эшафот утягивают перед выбросом.

— Перед выбросом?

— Так ведь выпускают же их. Приговор свершился. Был человеком — стал призмом. Его и выбрасывают где в окрестностях. Там и живет в дебрях. Вернее выживает, всякой падалью питаясь и от охотников за наживкой спасаясь.

— За наживкой? Для рыбалки, верно?

Похоже, мои предположения оправдались.

— Ну да. Рыбалка на живца. Здешняя белуга — рыба царская, капризная. На другого живца не клюнет. А на призмов — бросается! Вот только призм живым быть должон. Падаль не хватает.

— Угу... А за что в призма обращают?

— Дак мало ли людишки на чем попадаются? Убил, снасильничал, украл.

— Расследуют? В городе есть служба расследования?

— Да кто их знает? При Кормчем кто кормится из людишек верных — те и расследуют небось. Говорю тебе — мы не оседлые. Бродячие. В чужие дела не лезем, подножным кормимся. Охотимся, рыбачим.

— На кого охотитесь?

— Свинки полосатые тут живут, котяры камышовые встречаются, птица всякая нелетная, ближе к горам волки встречаются.

— Ближе к горам? К тем? — я указал на скалистую гряду, что тянулась от далекой стены до самого берега, но там не кончалась, а бежала дальше, поднимаясь вверх по склонам и уходя в неизвестность.

— Они самые. У гор другая живность держится. Но и тварей там встречается немало потому мы туда не суемся.

— Что за твари?

— Так призмы. Те, кто охотников во младенчестве избежал и сам охотником стал. Такие уроды попадаются... К ним в лапы лучше не попадаться.

— Кто такой Кормчий?

— Голова у меня заболела от вопросов твоих, незнакомец. Отпусти ты нас...

— Кто такой Кормчий?

— Главный в Светлом Плесе. Закон. Незнакомец... все что знал рассказал...

— Какие ягоды есть можно? Что тут съедобно, а что нет?

— Мелкие желтые — можно. Вот такие можно, но собирать замаешься — старик указал на пару крохотных красных ягодок, бусинками свисающего с большого куста — Грибы найдете. Красные мухоморы знаете? Их не трогайте. Остальные съедобны. Еще тараканы лесные — жирные и сытные. Как поймаете, лапы и надкрылья в сторону, а пискучий мякиш — в рот задницей вперед. У башки откусите и жуйте. Мы ими чаще всего пробавляемся.

— Костры жечь можно?

— Что ты! Нет! В городе порой можно вроде как. Для того с песнями по лесам ходят, валежники собирают, сухие деревья рубят. Лес чистят. А потом сжигают собранное и пиршество закатывают. А в лесу огонь если разожжешь — мигом прибежит группа боевая и дюже сердитая!

— Группа?

— Ну как вы.

— Как мы — кивнул я, вставая — Что-то и у меня голова заболела. Уходите.

— Вот спасибо...

— Если про нас хоть кому расскажете... — едва-едва скрежетнул я металлом в голове и, не став договаривать, начал подниматься по склону, держа курс к камням на вершине.

— Не ходили бы в город! Кормчий — мразь! — пугливо вякнул старик.

— Мразь! — поддержала его Никша.

Глянув на них сверху-вниз, спросил:

— А Кормчий не системой разве поставлен?

— Матерью то?

— Ну.

— А что ну? Он ведь человек. А человеку дай к сиське сладкой надолго припасть — и он быстро мразью станет! Не ходите в Плес! Там чужаков не любят.

— И что сделают?

— А что с такими как мы делают? Подставят. Обвинят. И на эшафот. Наживка всегда нужна. А лишние рты — нет.

— Дай им еще мяса — кивнул я Рэку и ускорил шаг.

Меня догнал Хван и пошел рядом. Покосившись на его закутанную фигуру, скомандовал:

— А ну-ка рывок до вершины. Беги изо всех сил. Пора понять, чего ты можешь, а чего нет.

Дернулся капюшон. Послышался тихий стрекот. И Хван рванул вверх, с легкостью преодолевая метры крутого подъема.

— Не ходите в город, чужаки! Лучше с нами давайте! До Чистой Тропы!

— Еще увидимся — не оборачиваясь, махнул я рукой — Прибереги второе плечо, старый хрен.

Выстрела в спину я не боялся. Не из доверчивости — Рэк прикрывал. А я наблюдал за быстро удаляющимся призмом, что успел трижды упасть, но тут же вскочить и продолжить движение. Спринтер или марафонец? Быстрота движений впечатляет.

До вершины призм добрался быстро и без остановок. Но холм не так уж высок — я и сам смогу подняться на не меньшей скорости.

Едва уловив внутреннее самодовольство, резко остановился, повернулся, спустил к подножию, снова развернулся. И рванул вверх.

Не попробовав — не говори. Откуда мне знать смогу ли? Покажет только забег...

И он показал — я не ошибся. Но бедра и голени горели так будто в них всадили по несколько раскаленных игл. С огромным трудом удерживаясь от желания поддаться искушению и рухнуть навзничь, остался стоять, чувствуя, как стремительно намокает тело под меховой одеждой скрывающей защитное снаряжение.

Дерьмо...

Скинув куртку, остался в защитном жилете, следом стащил и его, сбросил сапоги и штаны. В одних липнущих к жопе мокрых трусах постоял на теплом ветерке. Слишком теплом — внизу вода забитая льдом. А тут прямо теплынь весенняя.

Хван понимающе хмыкнул — вернее прострекотал. И тоже стащил с себя обувь и штаны, оставшись в куртке. Но откинул капюшон. За шеей что-то щелкнуло, он наклонил чуть голову и я увидел дрожание горячего воздуха. По голым ногам потек пот. Что за хрень? Снизу потоотделение, а выше отток нагретого воздуха из-под хитиновой брони?

— Ты ведь понимаешь, что таких как ты создавали не просто так? — спросил я мимоходом, указывая призму, чтобы он прижался к одной из полуразрашенных стен и не светил на вершине холма зеленой бронированной башкой.

— О чем ты?

— Ты явно боевая особь — пояснил я — Пусть принудительно измененный. Но все равно боевая особь. Лезвия вместо рук, броня, высокая скорость, сила. Таких как ты могут создавать только для одной цели — для битв. Причем таких, где побежденный выглядит кучей нарубленной кровавой соломки.

— Не думал об этом... командир... Но к чему делать бойцом преступника?

— Помнишь, что сказал хитрый дедуля про призм-эшафот?

— Что?

— Лотерея.

— Думаешь — Хван встрепенулся и глубоко задумался, опустив голову на грудь — Теперь уловил... если есть что-то вроде лотереи и никто не может предугадать результат...

— Верно. Они бы и рады, чтобы из каждого уколотого вылуплялось что-то смешное и безобидное. Но иногда случаются и твари вроде тебя.

— Твари вроде меня — со смешком повторил Хван — Дерьмо. Я даже не знаю был ли красавчиком! Хотя в голове только одна мысль сейчас — меня в том городке оттрахали? В том городке я сглотнул чей-то сучий болт и превратился в урода с лезвиями вместо рук? Меня поимел Светлый Плес?

— И если да... то что? — с интересом прищурился я — Спустишься и устроишь им веселый день мясной лапши? Будешь рвать и кромсать всех подряд до тех пока не кончатся горожане или пока сам не сдохнешь?

— Всех подряд — нет.

— Мы узнаем — сказал я призму — Мы узнаем кто тебя и за что. А до тех пор выкини левые мысли из головы.

— Верно! — поддержал меня поднявшийся Рэк, держащий в лапе вырванный кус с редкими бусинами съедобных глаз — Кисленько, сука! Ничо так... О... глядите — наш остров родной.

Остров едва-едва просматривался. Так.... Не больше чем зыбкая темная тень на фоне темной же синевы. Потратив на всматривание в горизонт не больше пары секунд, я повернул голову и посмотрел совсем в другую сторону.

На руины.

Хотя назвать это руинами не особо получается. Раньше тут стояло квадратом четыре отдельные кирпичные стены замаскированные под гранитные мощные блоки. Немного штукатурки и вуаля — дешевый кирпич задышал благородством несокрушимого гранита. Но нетерпящее обмана время поработало над сооружением, содрав с него фальшивое покрытие.

К сожалению содрало вместе с большей частью имевшихся тут некогда надписей золотом и багрянцем — под стенами, в грудах штукатурки, лежали разбитые и рассыпавшиеся куски с остатками букв.

Надпись, в верхней ее части, сохранилась только на одной из четырех плит. В месте наиболее прикрытого от неутихающего ветра. Внимательно прочтя надпись, похмыкал, задумчиво прочитал еще раз. Понял, что ничего не понял и перевел взгляд ниже — на отсебятину размашисто намалеванную от руки чем-то вроде известки. И тут тоже не сумел особо что-то уяснить.

Отступив на шаг, окинул надпись целиком, "загоняя" ее в память. Начало было сухим. Казенный мрачный язык пахнущий если не государством, то чем-то схожим. Написано золотом, часть букв рассыпалось, но прочесть можно легко.

"Еще в начале двадцать первого века люди начали строить высокие бетонные стены вокруг своих прибрежных городов.

Страх и горе руководили ими... Страх перед мрачным неизбежным будущим, горе по страшным событиям прошлого.

Высокие бетонные стены, что десятилетием позже не смогли сдержать страшный удар свирепой стихии. Они были разрушены безжалостным ударом истерзанной умирающей планеты...".

Дальше золото кончалось. И по кирпичу тянулась дергающаяся надпись белым:

"Волны вздымаются — РАЗ!

И миллионы, и миллиарды!

Волны вздымаются — ДВА!

Нагие танцуют! Нагие поют! Они спасены! Они спасены!

Мы не умрем! Мы не умрем!

Волны рвут мясо в куски! Дети на каменных зубьях! Дети стучат. Дети кричат.

Нагие танцуют! Нагие поют! Они спасены! Они спасены!

ОН знал! И он спас! Высший! Высший! Высший!

Мы добровольно! Мы добровольно склоняемся пред тобой! Мы отдаем себя в руки твои, о Высший! Прими нашу жертву! Прими жертву низших! Прими и спаси, о Высший! Отныне и впредь наши души и тела — твои, о Высший!".

— Дерьмищем воняет — поморщился я, оценив написанное — Сука...

— Добровольно склоняются? — прогудел орк и клацнул челюстями, срывая пару ягодок с куста — Низшие? Высший? Я нихрена не понял. Но пахнет ублюдочным чем-то... и писал явно тронутый. Да и похрен. А вот городок веселый... и горожане любят потрахаться на травке.

Бросив последний взгляд на плиты, я повернулся и взглянул вниз.

Городок Светлый Плес.

Кучка добротных каменных домов. Но первое что видит взгляд — сплошную изумрудную зелень. И это ожидаемый эффект, если сделать улочки настолько узкими, а крыши домов покрыть весело зеленеющим дерном и невысокими деревцами. Город выглядел сборищем решивших поболтать болотных кочек. В центре квадратная площадь с большим и тоже "озелененным" навесом на шести каменных столбах. В стороне от навеса прямоугольное возвышение из темного камня. Вокруг города тянется каменная стеночка. Именно стеночка — я ее едва заметил. А по пасущейся рядом какой-то рогатой скотине понял, что либо скотина гигантская, либо стеночка не выше метра. К городу примыкает подковообразная бухта, виден длинный каменный причал, рядом отшвартовано несколько кораблей. Один из них — с двумя мачтами — выделяется своими размерами и гордо задранным носом. Букашки жителей деловито снуют по улочкам. Что-то тащат, что-то катят, просто болтают. А вон там за стеночкой двое сношаются, прикрывшись каменной преградой от глаз горожан, но не от изумленных взоров взобравшихся на холм сыроедов.

А вон там кое-что интересней — на дальней от призм-эшафота стороне площади я вижу глухую стену длинного дома. И у этой стены несколько вполне узнаваемых по очертаниям торговых автоматов.

— В городок заглянем, командир?

— Обязательно заглянем — ответил я — Обязательно.

— И мне идти?

— И тебе — ответил я на вопрос Хвана.

— Я призм.

— Разве? А в интерфейсе что написано?

— Этнос семнадцать.

— Ну и все.

— А на харе другое нарисовано.

— Кто спросит — скажешь, что в детстве увидел как два богомола трахаются и тебя это потрясло до самых глубин детской души. Оттого и перекосило.

— Очень смешно...

— Ты мне напоминаешь Йорку — заметил я поворачиваясь к призму — Тоже похныкать любишь? Потом к Рэку с обнимашками полезешь?

— Эй-эй — скривился орк — Ну нахер...

— Не заглядывай так далеко, боец — велел я Хвану.

— Понял. А с этим что будем делать? — призм указал вниз — Понаблюдаем?

Бросив туда взгляд, разобрался в происходящем у подножия холма, широко усмехнулся и устремился по склону вниз. Приказывать не пришлось — оба бойца с готовностью рванули следом.

Сверху видно далеко. Сверху видно широко.

Не заметить блестящие спины трех пытающихся двигаться незаметно недоумков было просто невозможно. Двигались они в сухих зарослях, медленно сжимая кольцо вокруг ни о чем не подозревающей парочки дебилов — старик и Никша, которые, явно решив ничего не откладывать на завтра, жадно жрали бонусную оленину. Как называется этот синдром? Беззаботность нищих?

Взмахнув рукой, дал сигнал бегущим сзади и начал замедляться, что делом оказалось непростым — попробуй урежь шаг во время бега вниз по склону. Одно неверное движение...

Откинувшись назад, часто заперебирал ногами, стараясь наступать на поросшие травой места, чтобы не вызвать каменной осыпи. Не скажу, что получилось отменно, но спуститься удалось целым, невредимым и незамеченным. Хотя, есть у меня ощущение, что даже спускайся я с криком, увлеченным подкрадыванием придурки меня бы не заметили.