Сон 10-1

Стоя у ворот, Багрец убедился, что ушедших уже не видно, а рядом никого нет, и, мотнув головой, негромко ответил кому-то невидимому и неслышимому.

— Нет, не князь, и князем ему не быть. А воевода будет крепкий.

* * *

СОГАЙЯ

Согле

Затмевающий Солнце Дворец крюиракла

Величественная анфилада была пуста, и, как ни старалась Со-Инн-Рию идти тихо, каждый её шаг отдавался мелодичным лёгким звоном. Она, конечно, знала, что так и было задумано и сделано древними строителями, но всё же... неприятно. Как и вызов к дяде. Зачем она ему? Нужно продумать заранее. Нет, не для обоснования отказа, отказываться ей не положено, ни по возрасту, ни по месту в иерархии, ни даже просто как женщине. И что бы ей ни сказали, она выразит восторженную готовность к исполнению. И это везде всегда и у всех. Даже у исконных врагов Согайи — ургоров — уставной ответ: "Радостно повинуюсь!", да, даже эти полудикари, грубые примитивные кочевники, когда-то налетавшие прожорливой стаей, а теперь закопавшиеся в землю как крысы, ну, ничего наши бомбы взломают их бункеры, а бравые десантники очистят землю от этого двуногого мусора, и иначе думать нельзя, что бы ни писалось в официальных сводках и ни говорилось в доверительных беседах, без веры в победу победы не будет, да, так даже они признают необходимость радостного повиновения...

У дверей малого кабинета она опустилась на колени и, когда двери — низкие, чтобы даже коленопреклонённый мог продолжить путь только склонив голову, а ещё лучше ползком — раскрылись, вползла в кабинет. Да, по своему статусу она могла остаться на коленях, но лучше пере-, чем недо-.

Традиционная пауза, чтобы допущенный к подножию прочувствовал и преисполнился. И падающие с неизмеримой высоты на склонённую голову как... погребальные камни, если осуждение, и как благоуханные розы, если дозволение... Она недодумала, потому прозвучали. Слова, просто слова.

— Мы доверяем тебе. Ты отправляешься в действующую армию. Твоё назначение у Первого Меча. Ступай.

Бормоча благодарности, Со-Инн-Рию поползла, пятясь и не поднимая головы, на выход. Многократные тренировки и репетиции позволили ей точно попасть в дверь и покинуть рабочий кабинет крюиракла.

Оказавшись в приёмной, она встала, поклонилась дежурному секретарю и отправилась в путешествие по дверцу. Покои Первого Меча Согайи — её другого дяди — были в одном из соседних корпусов, и покинув главную анфиладу, она сразу углубилась в путаницу внутренних лестниц и переходов. Девочкой она здесь играла с двоюродными и троюродными братьями в прятки, догонялки, а потом и в войну. По традиции каждая ветвь в каждом поколении даёт хотя бы по одному в каждую "руку власти". В её ветви так получилось, что рождались одни девочки, и её жребий указал на "руку с мечом". Разумеется, никто не спорил, она с детства знала о своей судьбе и готовилась к ней наравне с остальными. И потому лабиринт, ведущий в покои Первого Меча ей знаком до вон той щербатой плитки у стены, о которую она разбила нос, получив внезапный удар по ногам и впечатавшись головой в стык стены и пола. Годы учёбы и тренировок. И вот оно — её время, её славы или... нет, только славы. Погибнуть во имя процветания Согайи — счастье и высокая награда всемогущей судьбы.

Сейчас здесь было тихо и безлюдно. Ни один из скрытых в сторожевых нишах внутренних патрулей не побеспокоил её. Она вышла в официальную рабочую анфиладу и прошла в кабинет Первого Меча через высокую, не заставляющую пригибаться дверь для воинов. Дядя — или верховный командир? Ну, это определим по разговору — ответил кивком на её приветствие и показал на сиденье у своего стола. Всё-таки дядя?

— Ты всё поняла?

— Готова выполнить любой приказ, — ответила она стандартной, но сейчас несколько двусмысленной фразой.

Дядя позволил себе улыбку.

— Похвально.

Она склонила голову, благодаря, и тут же выпрямилась, готовясь вскочить и выслушать приказ. Но дядя движением ладони придавил её к сиденью.

— Положение непростое. Первая фаза затягивается, и промедление может стать опасным.

Ну, это она и сама поняла, отслеживая сводки. Первый натиск не дал результата, нужного результата, наземный фронт стоит почти вплотную к границе, и удачный контрудар врага может иметь... Веер возможностей сужается с каждым днём.

Она произнесла это вслух, и дядя кивнул.

— И философия бывает полезной.

Первый Меч Согайи задумчиво рассматривал свою племянницу из дальней ветви. Насколько девочка понимает всю серьёзность ситуации? Неглупа... во всяком случае, пока никаких глупостей за ней не числится. Амбициозна... соответственно своему положению как в семейной, так и армейской иерархии. Следующее звание вполне достижимо и будет высшим возможным для женщины. И тогда всё станет решать должность. Делать из исполнителя союзника... придётся. В грядущей неизбежной смуте каждый... и каждая на особом счету. Женский Дворец тоже может сказать своё важное, а иногда и решающее слово.

Со-Инн-Рию чувствовала и понимала этот оценивающий взгляд и, помня старинную мудрость: "Не лезь на смерть, пока не позовут", — молчала, сохраняя на лице приличествующее моменту и ситуации выражение готовности к исполнению. Что Первому Мечу предстоит отстаивать своё место в грядущей и неизбежной смуте не было секретом для Женского дворца — по общему традиционному мнению, Курятника или Гадючника. Дело-то вполне житейское, далеко не первое и совсем не последнее.

— Место малозаметное, — Первый Меч заговорил с лёгким намёком на доверительность. — Но это пока, во-первых, и его незаметность очень важна как наш стратегический ресурс, во-вторых.

Со-Инн-Рию понимающе кивнула и чуть-чуть прибавила на лице исполнительности. Разумеется, к полётам через линию фронта её не допустят: вероятность плена, несмотря на жёсткий приказ самоубийства в случае такой угрозы, весьма велика, а плен для мужчины позорен, а для женщины недопустим ни при каких обстоятельствах. Так что будут её держать на сугубо внутренних маршрутах, что тоже неплохо и, если точка базирования в прифронтовой полосе, то и выплаты будут соответствующие. И награды. И продвижение по лестнице званий и должностей. О замужестве и, тем более, деторождении речи нет и не будет: она вытащила жребий службы, а не продолжения рода, но обилие сослуживцев допускает отношения равных без последствий, что дозволено и уставом, и традициями.

Первый Меч встал, и она немедленно вскочила, приняв уставную позу получения приказа. Прозвучали почти ритуальные фразы приказа и радостного подчинения. Аудиенция закончена. Теперь беготня по кабинетам и отправка к месту исполнения служебных обязанностей. Тоже довольно длительная процедура, включающая посещение могил предков и прощальный ужин с семьёй, но главное — закончилось ожидание, и всё позади. В прошлом тренировки, испытания, проверки и предвкушения с предчувствиями, началось настоящее дело! И дальше всё зависит только от неё. Бог Войны — прекрасный в своей безжалостности Урлог не прощает слабости и помогает только победителю. Значит, она должна победить. Да будет так!

* * *

Зима

1 декада

Ургайя

"Старые казармы" — заброшенный гарнизонный городок, спешно приспособленный под формирование и переформирование частей.

Всё, что когда-либо начинается, неизбежно заканчивается. И формирование нового — по очень многим и весьма важным параметрам — подразделения тоже. Внешне — ничего особого. Торжественное построение, молебен Огню, присяга, вручение полковых регалий, вечер отдыха, и с утра — в чистых сапогах на свежую голову, х-ха и гы-гы — подготовка марша к пункту дислокации. Учёба — как, впрочем, всегда и бывает — не завершена и будет продолжена на месте постоянной дислокации в объёме... дозволенном противником. А пока небольшая и заслуженная передышка. С доппайком, но без увольнительных: всё-таки полк ещё не обкатан и не обстрелян, а война... всякое может быть, и лучше, чтобы все были на месте и на глазах.

Традиции — великая вещь. Для любого случая свои правила, усвоенные ещё чуть ли не в детстве из рассказов отцов, дедов и дядей, и потому привычных и никому ничем не обидных. И даже нововведения в них достаточно легко вписываются, ну, как в древнее королевское войско, выступившее в поход, вливаются отряды других семей и родов со своими главами и становятся единым целым. Ну, появились лохмачи отдельным подразделением, ну так и пусть гуляют своим составом, не нарушая общего издавна заведённого порядка, когда каждый знает свой костёр на привале и место в строю на марше.

Полковой храмовник своего, присланного из аргатского Храма, скажем так, начальника — у них своя субординация — уже проводил, сдав отчёт и получив инструкции, и укрылся в своей комнате для... ну, опять же у них свои ритуалы и правила, не твоё — так и не лезь, и не спрашивай, а то тебе так ответят, что только на погребальном костре поймёшь. А вот тихушнику полковому хуже пришлось: его... хм, начальство осталось ночевать и... опять же лучше не лезть. Жеребца бойся сзади, быка спереди, а... кое-кого со всех сторон и издали. Так что строевой офицерский состав 37-го полка, пока просто номерного, без добавлений и уточнений, которые ещё предстоит завоевать, праздновал завершение подготовительной стадии в своём узком и тесном, вполне дружеском кругу в комнате полкового командира.

Отдельно собрались сержанты. Позвали и Старшину лохмачей. И по должности он почти приравнен и по прошлому... всё-таки свой он им. Правда, никого из его однокурсников не нашлось, ещё та война повыбила сержантский состав знатно, многие, как выпустились рядовыми, так и ушли к Огню без нашивок. Ладно вам, в другой раз помянем, не гневите Огонь.

Рядовые праздновали по своим казармам, наслаждаясь и доппайком, и — главное — хотя бы временным отсутствием непосредственного начальства.

Гаор, дисциплинированно стоя в общем кругу сержантов, выпил положенные стаканы во славу Огня и оружия и быстренько убрался в свой корпус. И не потому, что здесь он самый последний, а там — самый, ну, не главный, но старший над старшими, а, значит, его слово и первое, и последнее, и главное. Но там он — свой среди своих, а здесь... ладно. А вот гульба-гульбой, а часовых выставить надо: вдруг полезут с "пропиской", так что вот Четырка с Быстрым и поставить: они сумеют надёжно и по-тихому. Было уже в самый первый день, только-только обмундировались и стали свой корпус в жилое состояние приводить...

...Новенькая необмятая форма старого — однотонное хаки вместо пятнистого камуфляжа — образца ещё топорщится, такие же новенькие мешки с табельным обеспечением и немногим личным, что им оставили на личном досмотре, свалены прямо на земле, но не общей грудой, а по дюжинам, чтобы когда скомандуют "Стройся!", — то каждый у своего мешка оказался, а сейчас они все и всё сразу: чистят и наскоро самое необходимое ремонтируют, выгребая обломки, осколки и ещё чего-то, в своём и других корпусах, чистят строевую площадку, котельную, гаражи и склады... Нет, кое-что и кое-где сделали и до них, и остальные рядовые руки прикладывают, но там, где уже очистили, заносят и расставляют койки и прочее те, кому там и квартировать, а вот свой корпус им от и до сделать надо. Нет, как же ему повезло, что и Карько с его опытом сторрамовской спальни, что была по-армейски устроена, и Большак, не зазря получивший такое имя, и основательный запасливый Сизарь, и Четырок с Быстрым, что казарменное устройство на своей шкуре прочувствовали, — с ним, да и остальные один к одному, пусть Огонь благословит полковника за такую милость — самому себе состав подобрать. К вечернему построению казарма была готова, общая молитва, ужин и личное время. И вот, как скомандовали отбой, так и пришли... прописывающие. Он сам встал в дверях, загораживая собой вход в корпус. А они попёрли было, но вдруг затормозили, попятились и ушли. Это Четырок им из-за его спины свою ладонь со спецурным клеймом показал, да и остальные стали подваливать. А против молчащей плотной стены переть глупо...

...Больше их с этим не тревожили, но сегодня с пьяных глаз, а спиртное всем выдали полной нормой, могут. Но это сообразили и без него. Во всяком случае четвёрка из дюжины Четырка уже была на месте и доложила, что тихо, никто не лез, а сменяться будут по периодам, а Старшину уже ждут, Большак всё приготовил.

Иногда Гаор сам удивлялся, насколько быстро и ловко вписались лохмачи — а мы такие и есть, нам и по Уставу положены и усы, и бороды, и чёлки до бровей, так что ничего обидного в этом нет — в армейскую систему. Хотя он и раньше, ещё у Сторрама, замечал, что сходного у рабской казармы с армейской немало, так что... и Устав у "Особых вспомогательных" свой, но сильно схожий и с той, и с другой стороной.

Сели в своей столовой все вместе, не делясь на рядовых и сержантов, по новому табелю о званиях и должностях на работников и старших, но Гаора как старшину посадили во главу стола и потребовали вести застолье: старшина — он за всё, за всех и всегда отвечает, вот пусть и... Праздничный доппаёк, включая спиртное, поделили всем поровну, заранее разложив по мискам и разлив по кружкам. Гаор взял свою, повертел в руках.

— Если по армейским правилам, — медленно начал он, — то первый глоток во славу Огня положен.

— Это за Золотого Князя? — сразу вступил Мезеня, и все обрадованно закивали, поддерживая.

Мезеня, конечно, малец, но и бабка у него знатная, слышали о ней, как же, и у Багреца под рукой был, многого понабрался. Так что и голозадые не придерутся, и мы своё не обидим.

Всё-таки ежедневные утренние и вечерние молитвы недаром прошли. Ещё на сборном Гаор объяснил спрашивавшим его о том, чего этот — в хламиде и без лица — заставляет их утром и вечером повторять за ним. Он и рассказал попросту, как сам ещё даже до Дамхара, обдумывая слова Ворона о двух верах, понял, решил и сам всегда все эти годы, читая привычные с детства молитвы, держал в уме, что Огонь не просто Великий и Справедливый, а Небесный, так что Огонь, или как ещё говорит этот, ну, — храмовник называется — Небесный Огонь — это Солнце, и — оглянувшись по сторонам и тихо — никакой обиды Мать-Земле нет, что её мужа чествуют. Слышавшие другим рассказали, и здесь уже все спокойно и стояли на одном колене, и пели в один голос. Ну, заведено так у голозадых и по распорядку положено, ну и нечего из-за такого трепыхаться. Голозадые же тоже люди, и по-своему, но нашего же Золотого Князя славят.

Выпили дружно за Солнце — Золотого Князя — Огонь Небесный, а второй тост положен за оружие. А его-то у них и нет, им только шанцевый и другой инструмент положен, не за лопаты же с топорами пить. Но тут вылез Ласт.

— А теперь за нас. Что мы есть, что мы живы и дальше жить будем.

— И выживем, — поддержал Быстрый.

— А кто выжил, тот и победил, — подытожил Гаор.

Все согласились, дружно допили и накинулись на еду. Не так уж и много в мисках, паёк — он паёк, хоть основной, хоть дополнительный — и есть, а прикупать им негде и не на что, в армии ни рабского ларька, ни фишек для него нет и не положено, не идти же к голозадым кусочничать, ладно вам, что есть, то и наше. Ласт вспомнил и прочитал смешной стишок-присказку, что у одних есть что есть, да нечем, а у других есть чем, да нечего, а у нас и есть чем есть, и есть что есть, так поблагодарим... и, не договорив, подмигнул. Все дружно заржали, шёпотом, чтоб голозадые и особенно этот, ну, без лица который, храмовник, чуня, забыл, что ли, не поминай к ночи, так чтоб никто не подслушал, поблагодарили Матерей Набольших и потребовали от Ласта повторить, а то с одного раза не запомнилось, а присловье хорошее, и по делу, и не придерутся, что не того поминаем.