Вид на сельскую местность из окна небоскреба

Снился мне сон, что я был трезвый,

Ангелы пели в небесах.

А я проснулся в черном теле -

Звезда застряла в волосах.

Говорила мне мать: летай пониже;

Говорила жена: уйдешь на дно.

Но я живу в центре циклона...

Иль вверх, иль вниз — мне все одно.

— У тебя Борькины апокрифы на все случаи жизни, — слабым голосом произнес Артем.

— Ответ утвердительный, — простонал участковый, — допились. Интересно, а когда нас расстреляют?

— Когда выздоровеем, — ответил Орлов, — что толку больных расстреливать. Только порох тратить. Слушай, а как мы здесь очутились?

Участковый фыркнул:

— Нашел, у кого спрашивать. Сейчас хирург придет — все расскажет. И как мы сюда попали, и когда мы отсюда выйдем, и сколько мы еще протянем.

Артем пошевелился и застонал. Повернув голову в сторону соседней койки, он спросил:

— А почему хирург? Насколько я знаю, в сельские больницы обычно терапевтов назначают.

— Назначали, — поправил его Кузьма, — нынче терапевта на село калачом не заманишь. Вон, совхоз отдельный дом со всеми удобствами выстроил — только живи да врачуй. Ссуду на автомобиль банк дает долгосрочную, спецкредит для сельских эскулапов — не-фи-га! Зарплата приличная вроде бы, но не идут.

— А как обходятся? — с тревогой спросил Артем. Откуда-то появилось чувство обеспокоенности тем, что он попадет в лапы местного Чикатило.

— Обходятся? — почти весело переспросил Кузьма, — верное слово. Обходятся! "Химиков" ангажируют. Врачи ведь тоже срока получают. Кто за аборты летальные, кто за лечение сифилиса на дому, а кто и за махинации с больничными листами. Им, как правило, года три "химии" дают, да и рассылают по деревням и селам — кому кто достанется. У нас хирург вот второй год работает. В соседней деревне — трипперовед в качестве участкового врача. Сильно водку уважает.

— А за что нашего? Осторожно спросил Артем.

Дверь распахнулась и в палату вошел грузный клоун в белом халате. Из затылка у него во все стороны торчали рыжие с проседью волосы, мясистые пальцы украшало несколько перстней. Головой хирург достигал до дверной коробки.

— Финский операционный стол поцарапал, когда пациента оперировал, — ответил он на последний вопрос, — а они заразы дорогие. Восемнадцать тысяч долларов минус НДС. Ну что, Кузьма Петрович, снова Юпитер за Венеру спрятался? Я тебе чего прошлый раз говорил? И еще мальца чуть с собой прихватил — на тот берег Стикса. Хорошо, Харон перевозить отказался...

— Да не отказался, — вздохнул участковый, — бабки пропили, а заплатить было нечем.

— Вот те раз! — удивился хирург, присаживаясь на банкетку, — так ведь он по пятницам бесплатно перевозит.

Настала очередь удивляться Кузьме.

— Пятница? А число какое сегодня?

— Я ж и говорю, — сказал весело эскулап, — пятница, тринадцатое. Июня. Год знаешь, надеюсь?

Он повернулся к Артему и бегло его осмотрел.

— И это — новый совхозный электрик? Он же вроде не пьет, говорили...

— Ты что, ослеп, Михалыч? — приподнялся на кровати Кузьма, — рот видишь? Значит, пьет!

— С тобой, Петрович, и абстинент запил бы, — покачал головой врач, — ну-с, молодой человек, как самочувствие? Глюкоза с витаминами, что я вам прописал, должны помочь. Авитаминоз у вас приличный.

Артем широко раскрытыми глазами посмотрел на него.

— Две недели! — с чувством произнес он, — с ума сойти.

— Еще пару дней и сошли бы, — подтвердил Михалыч, — этим обычно и кончается. Да еще эпилепсией разве... ладно, граждане алкаши, мешать вам не буду. Постарайтеь не трескать тяжелой пищи — печенки ваши нынче не в той форме. Что же делать, оставляю вас наедине со своими совестями. Слушайте их разумные голоса.

Михалыч развел руками и, словно при неудавшемся опыте по запихиванию джинна в бутылку, ударившись плечом о косяк, громко выбранился. Вошла медсестра, сняла с пациентов капельницы и унесла за раз оба штатива.

— Видал, какая? — присвистнул Кузьма.

— Тебе, дружище, точно глюкоза помогает! — пробормотал Артем, отворачиваясь к стене, — а мои глаза на баб не смотрели бы.

Но глазам Артема сегодня пришлось смотреть еще на одного представителя слабого пола. Ближе к вечеру палату с реабилитировавшимися алкашами посетила Надя. Пешеходова. Светлые волосы ее были перевязаны ленточкой, синие глаза излучали недоумение. Зайдя в палату она поначалу вращала головой, пытаясь определить, кто из двух больных является ее подопечным: изможденные мужики были похожи на узников Бухенвальда и на внешние раздражители реагировали очень тупо. Наконец, разлепивший глаза Артем, признал гостью.

— Ох, святая Мандрагора! — прошептал он, — опять у меня глюки.

— Это не глюки, Орлов, — ответила девушка, — это кое-что похуже. Ну что же ты наделал?

— Пытался в астрал выйти, но неудачно, — пошутил парень, — врачи за хвост ухватили.

Надя отвернулась к окошку и еле слышно прошептала:

— Это ты... это ты из-за меня?

Артем едва расслышал слова. Слава богу, сил рассмеяться не было. Дочка главного еще в таком возрасте, что отрицательный ответ восприняла бы как оскорбление. Но надо отдать ей должное — жизнью еще не попорчена, чует за собою вину. Стараясь ответить по возможности правдивее, он сказал:

— Надя, пьянство оправдать нельзя ничем. Я сделал глупость, о которой теперь жалею, но благодаря которой я многое узнал. И уже не жалею ни о чем.

Намек лежал на поверхности, и Надя его уловила. Став пунцовой, точно майская роза, она решила уйти со скользкой тропинки. Указав на принесенный с собой пакет, сказала:

— Я поначалу тебе хотела что-нибудь вкусное принести, но папа меня отругал. Сказал, что если уж я такая дура, что собираюсь навещать в больнице алкаша после запоя, то нужно нести с собой не колбасу с огурцами, а яблочный сок с минералкой. Еще сказал, что после запоя вся еда на один вкус. Это правда?

Артем кивнул.

— И еда, и вода, и все остальное. Пресное. Впрочем, как и вся наша жизнь.

Девушка провела рукой по его вспотевшему лбу и мохнатым щекам.

— Ладно, горе, лечись, а я пойду. Корову встречать скоро, а мама уехала в гости к подруге. Выздоравливай.

Скривив в грустной улыбке губы, она попрощалась и ушла, тихо притворив за собой белую дверь. Через несколько минут участковый сказал:

— Выше клюв, Орелик, в твоей жизни еще все впереди! А вот ко мне такая краля уже не придет — если только та, что с косой. Готовься, у нас впереди безумная ночь.

Ночь и вправду была безумной. На какие-то мгновения уставший организм проваливался в сон, но взбудораженная нервная система наотрез отказывалась отдыхать, посылая галлюцинации и видения одно бестолковее другого. Поначалу они с участковым еще пытались разговаривать о смысле и бессмысленностях бытия, но уставшие от трепа во время запоя челюстные мышцы вскоре свело судорогой. Тогда оба отвернулись мордами к стенам и принялись ловить глюки. Длилось все это безобразие до тех пор, пока в пятом часу утра не наступил рассвет. Участковый обреченно выругался и сел на койке.

— Пойдем, друг Артем, с Ра пообщаемся, — предложил он парню, — самое время.

— В смысле, рассвет встретим? — не понял Орлов.

— И это тоже.

Оба прошли через запасной выход в больничный двор и стали на пригорке, глядя на восходящее солнце. Оно было огромным: небольшой туман на востоке размывал края светила и заставлял его казаться больше, глобальнее. Глядя на далекий шар почти миллион километров в поперечнике, Артем внезапно ощутил всю силу, что таится в этом монстре. Неуправляемая термоядерная реакция, процесс превращения водорода в гелий — и вот благодаря этому плазменному шару существует он, Артем: пьяница и дурак, не осознающий своей уникальности; и рядом стоит человеческое существо, видимо, не в первый раз встречающее рассвет подобным образом.

"И не в последний", — пришла вдруг мысль из далекого Космоса. Артем вдруг без всяких приборов разглядел солнечные протуберанцы. Солнце улыбалось и махало ему космами своей рыжей шевелюры. Внезапно он понял, что это вовсе не протуберанцы, а он плачет, и катящиеся по глазам слезы создают иллюзию близости со светилом. Вздохнув, он посмотрел на Кузьму. Тот тоже плакал. Повернувшись к Артему он громко высморкался, вытер рукавом больничного халата мокрую от слез харю и пробормотал:

— Ну что, пообщался с Ра? — Артем кивнул.

— У-ра! — торжественно провозгласил Кузьма, — это раньше солнцепоклонники так восход светила встречали. Я где-то читал. Теперь понял, почему на Руси пьяницы и дураки раньше почитались? Считались ближе к Богу?

— Понял, ответил Артем, — они и теперь почитаются паче трезвых и умных. Но я с этой поры, на всякий случай, постараюсь держаться от Бога подальше.

Глава 5

Выход из "мертвой петли"

Перед выпиской из больницы Артема посетил Птицын. Директор был на редкость благодушен и приволок упаковку безалкогольного пива.

— Это тебе от профсоюза, — засмеялся он, — чтобы в следующий раз помнил о коллективе.

— Владимир Михайлович! — удивился Артем, — а ведь я думал, что вы меня с работы давно уже того! Турнули! Спасибо вам!

Директор вновь засмеялся.

— Люблю общаться с городскими, — признался он, — непосредственные такие... ну кто, скажи на милость, тебя с работы турнет! Оступился человек, бывает. Если бы я всех оступившихся выгонял, то в совхозе работать было бы не кому, уяснил? Премии тебе, конечно, за июнь не видать, но ведь это лучше, чем увольнение? Ну, и конечно, помни: терпение у меня не безграничное.

Артем, стараясь не демонстрировать сарказма, повторил:

— Спасибо. Конечно лучше, чем увольнение. А вот что участковому будет?

Птицын нахмурился.

— Он уже не участковый. На прошлой неделе нам нового участкового представили. Кузьму в отдел забрали, учитывая его выслугу лет. Побудет годика полтора на какой-нибудь синекуре — и на пенсию. Нормальный он мужик, наш Петрович, хоть и алкаш. За тебя заступался, вину на себя брал. Ладно, Орлов, завтра жду тебя на работе. А сейчас открой пива — трубы после вчерашнего горят. Думаешь, ты один такой летающий?

Назавтра на работе был цирк. Каждый считал своим долгом подойти к электрику и похлопать его по плечу. Кобылкин вообще был в восторге и сказал, что у него как раз вчера в очередной раз накрылся стартер. После этого праздничное настроение у Артема как рукой сняло. Стартер у Кобылкина был под стать его молоковозу — в трех местах пробитый и с раздолбанным в конец бендиксом, шлицы на котором чудом цепляли за венец маховика. А вчера весь запас чудес, отпущенный этому механизму, закончился. Выплевывая из пасти самые хлесткие выражения из русского языка, парень потащил пять килограмм металлолома к себе в конуру.

К обеду Артем стал похож на шахтера-автолюбителя: руки прирожденного негра издающие стойкий аромат прелого тавота и ненависть к профессии в глазах. Когда к нему зашел Наждачный, парень сплюнул сквозь зубы взаправдашней желчью и злобно сказал:

— Все! Что хотите со мной делайте, но эта штука работать не будет!

— Ну и хрен с ней, — неожиданно согласился Николай, — этот стартер при позапрошлом завгаре свой ресурс выходил, пора новый покупать. Скажи механику.

Сказал, как в лужу п... плюнул. Попробуй, найди того же механика! Он ведь исчезает сразу после планерки, устремляясь в очередную командировку за запчастями, а приезжает поздно вечером. Его жена в лицо забыла, шугается по ночам, когда он голодный и злой шарит в холодильнике, возвратившись из очередной командировке. Однажды чуть со страху не приложила кочергой по темечку — думала вор. И Наждачный предлагает Артему поискать механика! Сволочь!

— Это один из вариантов послания в места не столь отдаленные? — скривившись, спросил он у начальника.

— Это — один из вариантов избежать утренней клизмы, — хмыкнул Николай, — потихоньку поезжай к нему домой. Сдается мне, Кармен отсыпается после рыбалки в сеновале. Смотри, только, чтобы баба его не узнала. Она уверена, что милый где-то в дороге — добывает для совхоза новый лущильник. И не догадывается, что он харю на вышках плющит! Давай! Ему рано выезжать в район, так пусть потрясет своей армянской жопой — достанет стартер для "пятьдесят тройки".

Получив разрешение сегодня на работе не светиться, Артем поспешил на другой конец деревни — к реке. Туда, где жила семья эмигранта из Армении — Акопа Киракосяна, который был известен под прозвищем "Кармен". Прозвище это образовалось очень просто. В начале всех начал, когда республики бывшего Союза трясло в лихорадке, он приторговывал всякой всячиной, держа мелочную лавку на дому. И всякий раз, уставший от нехватки алкоголя путник, отвечая на вопрос односельчан: "Камо грядеши?" — говорил, — "К армену". После, когда страна окрепла и снабдилась всякими полезными органами и щупальцами типа налоговой полиции, Акоп отошел от дел и устроился в совхоз на хлопотную должность механика. Но прозвище за Акопом осталось. Поначалу он чертыхался, и на обращения ребятишек: "Здравствуйте, дядя Кармен!" терпеливо пояснял приблизительно следующее:

— Малыш, меня зовут не Кармен, а Акоп. По вашему, Яков.

— А папа говорит, что Окоп по нашему — траншея! — хохотал во все горло сорванец убегая.

Армянин катал желваки и шел дальше. На углу у почты его кто-нибудь обязательно приветствовал:

— Здорово, Кармен!

— Здоровее видали!!! — шипел Акоп.

— Чего такой хмурый?

— Траншея кончилась! Пидарасы! Меня зовут Акоп!

Соблюдая все правила маскировки, Артем подкрался к киракосянскому сеновалу со стороны реки. В траве орали кузнечики и прочая микрофауна; из-за изгороди на парня лиловым глазом дивилась знаменитая на всю округу корова костромской породы по кличке Берта. Лениво двигая челюстью, она перетирала жвачку и тихонько гудела, точно силовой трансформатор.

Артем отворил дверь в сеновал, через которую разгружали сено, и в сумраке углубился на несколько метров.

— Чего надо? — раздался мягкий голос с едва уловимым акцентом.

— По твою душу, Акоп, — ответил наш герой.

— А, это ты, Артем! — зевнули над парнем, — а я подумал — ворюга наглый забрался. Что за спешка?

Негромко, но обстоятельно парень изложил механику положение дел со стартером. Акоп снова зевнул:

— Ладно, что-нибудь придумаем. Я еще посплю часок-другой... выезжать рановато. Все равно, завтра с утра нужно быть на заводе. Ты иди через двор, Нины дома нет. А то кто-нибудь увидит, что из сеновала крадешься, представляешь, какие слухи обо мне по деревне пойдут! С моей национальностью нужно жить осторожно! Особенно, у вас.

— А что у нас? — удивился Артем.

— А у вас на слово "армянин" всего две ассоциации: "армянское радио" и "гомики".

— Ну, ты преувеличиваешь.

— Еще приукрашиваю! — буркнул Кармен, зарываясь в сено.

По пути домой Артем стал свидетелем сцены, оставивший очень неприятный осадок на душе. На крылечке магазина стояла Надя и о чем-то беседовала с проклятым Мустафой. Дагестанец держал ее за руку и скалился точно древнегреческий сатир. Причем Артем не заметил, будто слова Мустафы были ей неприятны. В сердцах сплюнув, он продолжил свой путь.