| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Так не было никакого нападения! И, может, не будет!
— Ну вот видите! И я к тому: отрубим одну голову, дадим урок жестокости...
— Храни нас господи хоть как-то, хоть немного, ибо дела наши страшные...
— Не говорите глупостей, Владимир. Евреи издревле были пособниками бандитов. Покончим с евреями — покончим с преступностью.
— А как же правосудие?
— Мне кажется — это и есть правосудие. Быстрое и суровое. Как раз по законам военного времени.
-//-
И снова было утро: холодное, туманное. Хотелось зарыться под одеяло, не высовывать даже нос. Сказать: мама, я не пойду сегодня в школу. И вообще, никуда не пойду — кем бы вы ни были, откуда бы ни явились.
Но все было не так просто — эти люди уже разбудили почти всю Европу.
— Выходить — строиться! Выходить — строиться! — орал на улице какой-то фельдфебель. Вероятно, из всего богатства русского языка, он обходился лишь этими двумя словами.
Открылись двери склада. Открылись тяжело со скрипом — смазать петли было некому. На пороге появился счетовод с бумагой. Он стал бросать в темноту слова, словно гири. Некоторые подымались не без облегчения: плохо или хорошо, но ожидание неизвестности заканчивалось.
Среди прочих фамилий прозвучало:
— Циберлович Зиновий Якович... Циберлович Марк Зиновьевич...
Отец поднялся. Марик подумал: а что будет, если сделать вид, что он — не он?.. Но даже если его не вытолкают свои же, то какая разница — ведь придет день, и из этого барака выведут последнего еврея. А может, что-то случится именно сегодня, может все обойдется?.. Ведь евреи — избранный народ — разве не так?..
— Циберлович Марк... — повторил счетовод.
— Иду, иду уже... — отозвался Марик.
Вышли из барака. Построились в колонну по четыре.
— Шагом марш! — скомандовал офицер.
Двинулись солдаты, двинулась и колонна.
— Да что же это такое! — зашептал Марик. — Нас ведут на расстрел, а вы все равно шагаете в ногу!
Отец незаметно дернул его за рукав:
— Марик, успокойся, не позорь меня — веди себя прилично...
Перед ними мама говорила своей дочери:
— Софа, не ковыряйся в носу...
Такие дела...
Битва над городом
Издалека, из-за линии фронта, пришло донесенье — в Миронове, на аэродроме, истребительной авиации разворачивается еще одна авиагруппа — VI/JG13 "Летающие шуты" "Чертовой дюжины".
И командиры со звездами в петлицах, склонившись над картами, предложили — а не раздолбать ли их прямо на земле?..
На том и порешили.
Штурмовики взлетели еще в темноте. Взяли курс на юго-запад, чтоб обойти фронт по морю, рассвет встретили над водой.
В точке встречи штурмовиков догнало истребительное прикрытие. Командир штурмовой группы чуть качнул ручку: вижу вас.
...На аэродроме же в Миронове на дежурство заступил новый офицер. Он зевнул и включил приемник, дождался пока разогреются лампы...
Море под крылом ударило волной последний раз и закончилось. Штурмовики перестроились в боевой ордер. Истребители отвалили чуть выше. Бомбардиры отщелкнули предохранители — сейчас начнется.
... А дежурный покрутил ручку, подгоняя ниточку шкалы под отметку "Belgrad" — в громкоговорителе заиграли позывные. Офицер удовлетворенно кивнул — он попал на начало трансляции. Затем нажал на кнопку, и из всех ретрансляторов еще спящего аэродрома понеслось:
"...
Vor der Kaserne vor dem großen Tor
Stand eine Laterne und steht sie noch davor
..."
Ничего, решительно ничего не предвещало будущей бойни.
...От шума двигателей двадцати штурмовиков проснулся город. Береговая охрана подняла тревогу и даже успела выстрелить вслед из скорострельной пушки. Но слишком поздно — снаряды не догнали самолеты и упали в чей-то огород.
Пилоты вели машины над сеткой улиц — ведущий знал эти места хорошо, он сам часто взлетал с аэродрома, на который вел атаку...
...Надтреснутый голос продолжал петь:
"...
Und alle Leute sollЄn es sehЄn
Wenn wir bei der Laterne stehЄn
Wie einst Lili Marleen.
..."
Но всякое бывает на войне — в то же время к городу на шести тысячах метрах с востока заходила иная группа — из патруля возвращалась немецкая истребительная эскадрилья.
Патруль не удался — истребители возвращались почти с полным боекомплектом, в баках топлива оставалось минут на двадцать боя. И то, что минутой назад казалось неудачей, оказалось вдруг преимуществом.
Будто в учебном бою разобрали цели, зашли со стороны солнца, догнали в пике.
Воздух порвали пули, крик расколол эфир. Кто-то звал маму.
Вместе с первым выстрелом на аэродром полетел сигнал — готовьте подмогу, работы хватит всем. И, действительно, в воздух подымалась еще одна эскадрилья.
Штурмовики сбрасывали бомбы, не долетев до целей, и ложились на обратный курс.
Советские истребители разошлись по трем направлениям, стараясь зайти в хвост немцам. Но преимущество было не на их стороне и не так просто было их отбить.
В радиоэфире истерично смеялся немецкий пилот — установка форсирования двигателя травила в кабину закись азота (8). Мальчишка-пилот терпел его действие почти весь полет, но, наконец, нервное напряжение и веселящий газ сделали свое дело.
Зенитчики, выскочившие в одних кальсонах, с интересом следили за боем, иногда крутили маховики наводки, но не стреляли, боясь сбить своих. Кто-то даже подпевал песне:
"...
Schon rief der Posten, sie blasen Zapfenstreich
Das kann drei Tage kosten. "KamЄrad, ich komm sogleich!"
Da sagten wir auf Wiedersehen
Wie gerne wollt ich mit dir gehЄn
Mit dir Lili Marleen.
..."
Штафелькапитан зашел в хвост "Яку", но промахнулся, ушел выше. Тут же последовала расплата — самолет тяжело тряхнуло, посыпалось стекло фонаря, разлетелся вдребезги коллиматор. Но закончить атаку советский пилот не успел — с хвоста ведущего его тут же снял ведомый.
Заметушились механики, освобождая полосу для аварийной посадки, еще через четверть минуты и на полосу рухнул самолет. Истребитель командира эскадрильи упал тяжело, на брюхо, не выпуская шасси. Пропеллер тут же погнуло в конус. Из остановившейся машины летчик сразу выпрыгнул и побежал к ангарам за новым самолетом. Но, взглянув в небо, раздумал — бой уже заканчивался.
Истребители, расстреляв боезапас, уже заходили на посадку.
"...
Aus dem stillen Raume, aus der Erde Grund
Hebt mich wie im Traume dein verliebter Mund
..."
А прочь от города уходил штурмовик. Мертвый стрелок висел на ремнях (9).
Вслед ему неслось:
"...
Wenn sich die spДten Nebel drehn
WerdЄ ich bei der Laterne stehЄn
Wie einst Lili Marleen.
..."
То ли эхо, то ли хор отвечал:
"...
Wie einst Lili Marleen.
..."
-//-
Знаете, что самое обидное в этой истории? Или верней, в этой части истории? Шестой авиагруппы тринадцатой эскадры VI/JG13 не существовало в природе.
Донесение было просто слухом.
Лили-Марлин
"...
Wenn sich die spДten Nebel drehn
WerdЄ ich bei der Laterne stehЄn
Wie einst Lili Marleen.
..."
Да что же это такое...
Эта песня висит над нами — она сильней нас. Что с того, что ее не все слышали? Но много ли людей слышали о нас? А это имя повторяли десятки миллионов. И повторят еще много-много раз.
Лили Марлен...
В самом названии — танец, вальс... Лили — два маленьких шага вперед, Марлен — широкий шаг назад. Лили Марлен, Лили Марлен — раз-два-три, раз-два-три...
"...
Вокруг казарм высок забор,
И светом ярким залит двор,
Сойдемся мы под фонарем
И будем там стоять вдвоем
С тобой, Лили-Марлин
..." (10)
Написана она была давно — еще в Первую Мировую. Но особо известной она не стала, пока за год до начала другой — уже Второй Мировой войны, ее не положили на музыку. Ей повезло с исполнительницей — пела ее Лали Андерсон, голосом проникновенным, с маленькой трещинкой, с хрипотцой... Ей вторил хор, оркестр держал ритм почти нежно-маршевый...
Песня прижилась.
Говорят, что Геббельс эту песню не любил и хотел ее запретить как антивоенную. Но, думается, войны проигрывают совсем не потому, что солдаты поют печальные песни. Волшебная Вера Линн, "возлюбленная английской армии", тоже пела не самые веселые песни.
Неожиданно у песни появился высокий покровитель — фельдмаршал Роммель. Сын школьного учителя, дерзкий "Лис пустыни", говорят, был жутким подкаблучником и, выходит, сентиментальным. По его просьбе песню стали часто ставить на радио.
"...
Оба наших сердца бьются так похоже,
И моей любимой нету мне дороже.
И видеть все вокруг должны
Как наши тени сплетены
Под фонарем, Лили-Марлин
..."
Так ли важно, что девушки с именем Лили Марлен не существовало — каждый за Лили Марлен видел свою возлюбленную, и тем более неважно как ту звали — Цецилия Радемахер, Люси-Мария Моллин (11), Татьяна Хогбен, Кристина Кирий.
Песня летела над русскими степями, над пустынями Африки, над снегами Норвегии. И, бывало, всплывшая среди вод Атлантики, подлодка принимала прогноз погоды, приказ и...
"...
"В поход!" — Трубят нам на беду.
Товарищ, я уже иду.
Но там, в далекой стороне,
Я буду помнить о тебе,
Моя Лили-Марлин
..."
Да что там — прошло совсем немного времени, и эту песню запел противник. Вероятно, понравился мотив, и многие тянули ее, не вникая в слова. Английским солдатам делали выговоры за то, что они поют песню противника. Но все закончилось тем, что некто Томми Коннор сделал перевод. Был он на строфу короче, за счет чего чуть менее мрачным.
Вообще же, песню перевели на сорок два языка. Как это не забавно, но и на идиш...
Не надо кривить скулу — советские солдаты тоже ее слушали, пели. В военные трофеи попадали не только машины, велосипеды, но и пластинки, фильмы. Музыка.
Шла война — мертвые падали на землю, живые неслись в атаку, отступали. Теряли в снегу валенки и сапоги, друзей и жизнь.
И над всем этим звенело:
"...
Фонарь осветит тебе путь,
Но мне забыл он подмигнуть,
И если я в земле сырой -
Кто станет рядышком с тобой?
Любовь моя, Лили-Марлин...
..."
Казалось, после войны песню проигравших должно было постичь забвение. Но она, в отличие от армии, оказалась непобедимой.
Отчего?
Вероятно, оттого, что в ней поется о вечном: о любви, о войне. И о том, насколько эти вещи несовместимы. Война и любовь, смерть и жизнь. Ибо вожди уйдут в ничто, обветшает знамя, с полей битв соберут урожай стали и засеют их овсом. И что останется? Только любовь и война. А еще — песня.
Да и сейчас, порой то в кино, то из радиоприемника бьет заблудившаяся во времени радиоволна:
"...
Но я вернусь из-под земли,
Меня ты только позови.
Туман сокроет лампы свет.
Вот тень моя, но тела нет,
Ведь я убит, Лили-Марлин...
..."
Налет на колонну
Самолет терял высоту, плохо слушался рулей, кровь заливала глаза.
Отвести самолет подальше — садить в поле или выброситься с парашютом, а там... Там видно будет — в смерть верилось с трудом.
Но вдруг справа на дороге он увидел колонну. Войска — подумал пилот. Даже мысли стали короткими, мелкими, будто осколки.
Пилот качнул ручку вправо — самолет потерял вновь немного высоты и пошел над дорогой. Толкнул ее от себя — высота стала уменьшатся еще быстрей.
И лишь в последний момент он заметил — солдаты, действительно, там были, но они шли по обочине. Услышав самолет, идущие по дороге оборачивались, кричали ему, махали руками, ожидая, что он принесет им спасенье.
Но нет — пилот уже не мог ничего сделать, самолет не слушался рулей и несся с безапелляционностью летящей гири.
Еще мгновенье и он врезался в толпу.
Бывает же такое...
-//-
Сознание вернулось к Марику быстро.
Слишком быстро — будто то был сон, не слишком крепкий, не слишком нужный.
Его отец, Зиновий, лежал рядом. Достаточно было одного взгляда, чтоб понять — он мертв.
Отведя уцелевших, солдаты теперь обходили место аварии, достреливая раненых.
Сейчас, — подумал Марк.
Через мгновенье он был на ногах и бежал. Прервав свое занятие, солдаты с удивлением смотрели ему вслед.
Когда он пробежал метров пятьдесят, один вскинул пистолет-пулемет и выстрелил.
Всего один выстрел.
Промах.
Выстрелил второй и тоже промахнулся.
Первый поправил прицельную планку и опять выстрелил. И опять мимо.
Еще выстрел. И еще. И еще...
Когда до леса оставалось всего шагов двадцать, Марик крутанулся вокруг своей оси и рухнул наземь.
Солдаты удовлетворенно кивнули и вернулись к своей работе.
И, как водится, схалтурили.
-//-
...Поезд громыхал на стыках. Проносился через спящие станицы, перелетал через дребезжащие мосты над реками, речками, ручьями и просто оврагами. Будил поставленных на них для охраны красноармейцев. Те протирали глаза и проверяли — на месте ли винтовка. И продолжали спать...
На восток поезд шел почти в одиночестве, обгоняя на полустанках поезда с эвакуируемыми машинами, станками — не людьми. Зато навстречу неслись поезда, набитые под завязку солдатами.
В поездах, идущих на запад, пели — иногда весело, иногда не очень... В поезде на восток все больше стонали. В углу вагона бредил сержант: каждую ночь он ходил в атаку почему-то на финский, "миллионный" дот (12) .
Обычно раненые плохо переносили дорогу, часто умирали. Но майор, напротив, выздоравливал быстро.
В Балашове он поднялся на койке.
В Саратове потребовал, чтоб его носилки перевесили к окну, на место умершего в дороге артиллерийского лейтенанта. И уже с нового места смотрел, как под проходящим по мосту поездом течет Волга, как по ней медленно ползут баржи.
Под Актюбинском он впервые встал на ноги, прошелся шатающейся походкой. Хватило его ровно на две койки. Его подхватили под руки, снова уложили, но уже на разъезде под Казалинском он выбрался в тамбур, чтоб глотнуть свежего воздуха. Воздух был горяч, но тянуло гнилью то ли от Сырдарьи, то ли от самого Арала. Майор попробовал вытребовать у проводника папироску, но был пойман на этом медсестрой и со скандалом изгнан обратно в вагон.
А на вокзале в Ташкенте на землю сошел сам. Хотел молодцевато спрыгнуть на землю, но понял: на это его не хватит.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
