— Ты не посмеешь! — прошипел Тиссур, но, судя по тону, уверен был как раз в обратном.
Орди не ответил, но усмехнулся так, что фиолетовый огонёк в глазнице черепа запульсировал от страха.
— Я обещал, что брошу тебя в болото, если ты оскорбишь меня ещё раз. Но поскольку болот поблизости нет… Счастливо оставаться.
Юноша развернулся и вышел. Дверь в комнату захлопнулась, а напуганный король остался лежать на продавленной кровати. В темноте жизнь внутри матраса осмелела, и его поверхность покрылась рябью, как вода в ветреный день. Первые несколько минут король не мог пошевелиться — одолевали дурные мысли. Они просачивались в мозг тонкими ядовитыми нитями, отнимали последние силы, подтачивали волю и туманили разум.
Может, и в самом деле, всё настолько плохо?
Его забыли. Забыли его предков. Улицы, названные в их честь, исчезли, памятники сброшены, дворцы разрушены, победы забыты… И Орди прав, тысячу раз прав: что он сможет сделать? У него нет армии и нет людей, из которых её можно было бы набрать. Нет верных последователей и слуг. Нет денег, поскольку тайники, скорее всего, уже давно разграблены, так как их устройством он поручил заниматься Вильфранду.
Он не может ничего, даже нормально двигаться. И, похоже, судьба последнего короля древней династии оборвётся тут — в тёмной грязной гостинице, на полном жизни матрасе…
Но затем в соседней комнате раздались звуки, которые обычно раздаются, когда мужчина и женщина остаются наедине. В иное время подобное позабавило бы Тиссура, но сейчас лишь усугубило потрясение. Это оказалось тем самым «характерным щелчком», о котором пишут в инструкциях. Опуститься ниже, чем есть, настроение Тиссура не могло в принципе, поскольку уже достигло абсолютной отметки. Ему оставался всего один путь: послушать звуки бьющейся о стену спинки кровати, упереться в дно, как следует сжаться и срикошетить в ту часть сознания, которая отвечала за ярость.
— Ну и ладно. Ну и тьма с ними! — прорычал древний король и, собрав волю в несуществующий кулак, попытался приподняться над матрасом…
Он фанатично упражнялся и потерял счёт времени; что-то подсказывало, что снаружи день успел смениться ночью и снова превратиться в день. Каждый раз одно и то же: он взлетал, держался в воздухе какое-то время, затем терял силы и падал. Это было невероятно тяжело — до криков, до многих часов, проведённых в бреду или без сознания, но всякий раз король упрямо поднимался — лишь для того, чтобы снова упасть.
Раз за разом.
День за днём.
Неделю за неделей…
В этом переулке давненько не видели карет, тем более, таких, как эта. Из чёрного дерева, крепко сбитая, она выглядела так, словно её сразу вырезали из цельного бревна, а не собирали из отдельных частей. Экипаж нельзя было назвать слишком простым: на двери располагался чёрный и практически незаметный герб, а корпус покрывала искусная резьба, — поэтому для его описания больше подошло бы слово «неброский». Подобный стиль производил впечатление и говорил, что хозяин этой кареты богат настолько, что не имеет нужды демонстрировать это всем окружающим. По улицам экипаж несла четвёрка холёных чёрных лошадей, а одежду кучера украшало такое количество золотого шитья, что ткань едва ли не светилась в темноте.
В целом у кареты был очень стильный и узнаваемый вид. Узнаваемый в том смысле, что люди, которые её видели, разумеется, не знали, кто находится внутри, но вполне могли себе представить. Если чувство любопытства и вылезало вперёд, то чувство самосохранения моментально затаскивало его обратно: не слишком расторопные пешеходы быстро понимали, что к чему, становились слишком расторопными и отбегали в сторону, уступая дорогу.
Карета остановилась возле гостиницы. Горячие кони всхрапывали, порываясь лететь дальше, но кучер знал своё дело: пара громких команд, натянутые поводья — и скакуны встали неподвижно, как изваяния. Дверь зловещей кареты зловеще открылась, и в грязь опустились зловещие чёрные сапоги.
Пассажир прошёл мимо старухи, не удостоив её взглядом, и та осталась этим чрезвычайно довольна.
Этажом выше Тиссур каким-то неясным шестым чувством уловил, что к нему движется нечто. Судьба, рок, фатум — что бы это ни было, стены снова метафорически выгнулись, но в этот раз внутрь, поскольку пространство изменял уже не древний король, а тот, кто стучал каблуками по скрипучему полу.
В замок вставили ключ и провернули два раза. Звук был тяжёлым, как лезвие гильотины.
Тиссур подобрался и стиснул зубы, приготовившись дать последний в своей жизни бой.
Дверь открылась. Череп охнул. На пороге в дорогом чёрном одеянии и плаще, с несколькими неброскими, но, очевидно, стоившими целого состояния золотыми перстнями на пальцах, стоял человек, которого он ожидал увидеть в последнюю очередь.
— Ладно, черепушка, твоя взяла, — сказал Орди. — Давай сделаем тебя королём.
6.
Карета мчалась по ночным улицам, периодически подскакивая на ямах и ухабах. Внутри царила кромешная тьма, которую глаз Тиссура не столько рассеивал, сколько подчёркивал. Лишь изредка вертикальная полоса неровного жёлтого света от масляного уличного фонаря пробегала по салону и на короткий миг становились видны бархат, подушки с вензелями, шнуры, кисти и прочие вещи, призванные облегчить путешествие в трясущемся деревянном ящике на колёсах. Освещала она и лицо Орди: с момента последней встречи юноша стал выглядеть куда презентабельнее, вывел, наконец, прыщи, и даже немного располнел.
— Так и знал, что ты сдашь меня Вильфранду, — сказал Тиссур тоном, которым обычно произносят «я же говорил».
В очередной раз яркая жёлтая полоса пробежала по лицу юноши, и король увидел, что его визави улыбается и качает головой:
— Ты неисправим.
Тиссур прислушался к ощущениям. Ощущения утверждали, что такие кареты за просто так не раздают и, скорее всего, его везут в Замок на заклание.
— В таком случае, куда мы едем? — поинтересовался король, раздумывая, стоит ли ему сбежать через окно сейчас, либо всё-таки имеет смысл притвориться слабым, а затем, представ перед лицом давнего врага, из последних сил вцепиться ему в глотку.
— Домой, — Орди снова улыбнулся и пожал плечами. — Ты всё узнаешь в свой черёд.
Монарх фыркнул.
— Разумеется, домой. И как же я сам не догадался? — за неимением иного оружия Тиссур пытался сразить предателя сарказмом.
— О, Боги, — Орди вздохнул, закатывая глаза. — Я уже успел забыть, какой ты сварливый.
— Что?! — возмутился король, не догадываясь, что подтверждает обвинение. — Я?! Сварливый?! А ты мелкий…
Орди склонил голову набок и удостоил Его Величество очень внимательным взглядом. Он был настолько пристальным, что Тиссур неожиданно для самого себя стушевался и замолчал.
— Я. Везу тебя. Домой, — отчеканил юноша. — К себе.
— Ладно, — смягчился король. — Допустим домой. Но ты же, надеюсь, понимаешь, что это выглядит очень странно? Ты пропал на… — Тиссур задумался, высчитывая примерный срок, и Орди пришёл ему на помощь:
— Где-то месяц.
— …Где-то месяц, — продолжил череп и тут же отвлёкся. — Ничего себе! Месяц. С ума сойти! — опять полоска света. Орди выждал, и король вернулся к прерванной фразе: — А потом заявился, весь из себя модный и роскошный, при карете... Пищи для размышлений более, чем достаточно, знаешь ли.
Орди кивнул. Пищи и впрямь хватало.
— Я же говорю: ты всё узнаешь. Этот разговор не для кареты. Серьёзно. У меня есть предложение, и, надеюсь, оно тебя заинтересует, — Орди не хотел, чтобы в его голосе появились просящие нотки, но они нагрянули сами, без разрешения.
Вскоре копыта коней отстучали барабанную дробь по подвесному мосту над затянутым тиной и отчаянно квакающим рвом, после чего позади зазвенели массивные цепи и лязгнули многочисленные замки. Карета остановилась у ворот особняка, похожего на замок Регента: разве что меньшего размера и почти без укреплений. В новой обители Орди не горел огонь, и запущенная каменная громадина с крепостной стеной, которая местами обвалилась и осыпалась в ров, выглядела чёрной даже на фоне ночной темноты.
— Это твой дом? — недоверчиво спросил Тиссур, приподнимая воображаемую бровь.
— Ага, — невозмутимо подтвердил Орди.
— И ты думаешь, я в это поверю?
Юноша тяжело вздохнул. Вместо ответа он уложил Тиссура на чёрную бархатную подушку, распахнул двери кареты и ступил на булыжники, которыми был вымощен широкий двор.
— Вообще-то я сам могу, — воспротивился король, но Орди шикнул.
Когда-то давно двор особняка был вполне симпатичным, но сейчас пришёл в упадок. В самом центре располагался пересохший фонтанчик, чашу которого заполняли листья и дождевая вода. От него лучами расходились небольшие аллеи, где шелестели листвой древние деревья с раскидистыми кронами, а в разорённых клумбах торчали из земли сухие палки, некогда бывшие цветами и кустарниками. То тут, то там на аллеях этого двора-парка располагались скамейки и небольшие беседки, безжалостно задушенные плющом.
Из дверей дома — угрюмого заострённого строения с узкими тёмными окнами и флюгером в виде дракона — вышел старик с горящей лампой, но юноша жестом отослал его обратно.
Крыльцо, тёмная гостиная, где вся мебель укрыта тканью, а ткань, в свою очередь, пылью и паутиной. Скрипучие половицы, запах какой-то еды — и, наконец, зал, освещённый пламенем в камине — простой и незатейливой каменной арке. Рядом стояли два кресла с высокими спинками, и им не помешала бы какая-нибудь мягкая обивка. Орди умостил Тиссура на одно из них, а сам, подложив подушку, сел во второе.
— Итак? — для короля было важно взять инициативу в свои руки.
— Да, — ответил Орди. — То есть: да, я думаю, что ты мне поверишь. Потому что всё это действительно принадлежит мне.
— Это даже не смешно. — проворчал король. — Хотя, учитывая наклонности… Страшно даже представить, что ты сделал.
— Всё, — взгляд Орди был настолько прямым и спокойным, что черепу стало не по себе.
— Эм-м? — вопросительно промычал он.
— Я сделал всё, что планировал, — пояснил молодой человек. — Попробовал все известные мне приёмчики и изобрёл несколько новых. Организовал с десяток лавок по перепродаже всякой всячины, три по добыче денег из воздуха и одну очень многообещающую… кхм, я называю это «пирамида».
— «Пирамида»? — уточнил король. — В смысле здание или?..
— Нет, в смысле я беру у людей деньги в долг, якобы на развитие своих лавок, и в обмен обещаю отдавать часть прибыли.
— Но не отдаёшь? — Тиссур схватывал на лету.
— Почему же? — улыбнулся Орди. — Отдаю. Понемногу. Иначе другие люди не отдадут свои деньги.
Король закряхтел, но ничего не сказал. Молодой человек видел, что черепушке явно не по нутру путь, который он избрал для обогащения. «Замечательно, просто замечательно», — подумал он и подавил отчаянное желание поёрзать в жёстком кресле.
— Ещё я опробовал интересную схему ведения дел, — продолжил мошенник. — Нашёл в окрестностях города болото, объявил, что грязь оттуда делает мужчин здоровее, а женщин красивее, и стал продавать.
— И что, неужели кто-то поверил? — голос Тиссура был полон разочарования в человечестве. — Хотя, не отвечай. Я знаю, что в такое наглое враньё люди поверят скорее, чем в чистейшую правду.
Орди кивнул:
— Именно. Но дело не в грязи: в конце концов, её и до меня пытались продавать, тут ничего нового. Смотри, есть я. Я продаю свой товар как напрямую покупателям, так и тем, кто хочет его перепродавать. Для последних у меня предусмотрены специальные цены. Тот, кто собирается перепродавать, может либо торговать самостоятельно, либо собрать свою команду дураков, которые будут работать за него и впаривать целебную грязь местным дамам. В результате тот, кто берёт товар у меня, может почти не работать: поставлять грязь своим сотрудникам и жить на доходы с этого дела. Но сотрудники могут прозреть и подумать: «А почему это я должен втюхивать эту дрянь, когда можно сделать как мой начальник, — найти пятерых идиотов и жить припеваючи?»
— И где же конец цепочки? — поинтересовался Тиссур.
— Его нет, — усмехнулся юноша. — Цепочка бесконечна. Люди сами создают иерархию, сами продают друг другу грязь по завышенным ценам и иногда в порядке исключения пытаются сбыть её кому-то со стороны.
— Вообще, идея любопытная, — задумчиво сказал Тиссур. — И выглядит всё это очень заманчиво, тьма побери. Вот только… Это работает? Хоть кто-нибудь уже живёт на проценты от перепродажи?
— Да какая разница? — отмахнулся Орди. — Главное, что я и оглянуться не успел, как стал во главе почти сотни человек. Сотни человек, которые могут продать воду во время наводнения.
— Да уж… — процедил король сквозь зубы. Даже более «сквозь зубы», чем обычно. — А мне на секунду показалось, что ты решил стать честным человеком.
— Ни на секунду, — хохотнул Орди. — Это было бы очень глупо с моей стороны.
— Чего ты хочешь? — Тиссур перешёл сразу к делу — и это стремление нельзя было не похвалить.
— Союза, — сказал Орди. — Ты сам недавно говорил: «Ты поможешь мне, я помогу тебе». Я помогу тебе вернуть трон, а ты поможешь мне занять достойное место при дворе.
— Поможет он, смотрите, — фыркнул король. — Слишком громкое заявление, тебе не кажется? Ты же просто мальчишка!
— Но я способный мальчишка, — парировал Орди.
— Тогда зачем тебе нужен я?
— Потому что я способный не во всех сферах, — покачал головой юноша. — Когда я основал компанию, то понял, что у меня есть одна особенность: я могу одну за другой рождать интересные идеи. Работающие идеи, прибыльные идеи. Но все они заканчиваются словами «а потом я заберу все деньги и сбегу».
— Вполне в твоём стиле, — согласился король. — Но ведь так всё и задумывалось, верно?..
— Поначалу да. Но сейчас мне хочется создать нечто долговременное. И для этого мне нужен... — Орди взглянул на череп в кресле и осёкся, — …кхм, человек с твоим опытом.
— Минут с двадцать назад я говорил, что не буду заодно с тобой. Мой ответ неизменен. Можешь выкинуть меня в болото, но я никогда и ни за что не стану принимать участие в твоих аферах.
— Кстати, об аферах, — Орди не сдержал чересчур широкую улыбку, которая была бы куда уместнее на морде аллигатора, в пасть которому течение несло лодку с туземцами. — Я взял несколько уроков истории, потом порылся в библиотеке и узнал очень интересные вещи.
Тиссур заскрипел зубами.
— Когда-то давно один король захотел сделать благое дело и снять с народа Брунегена налоговые тяготы, — принялся рассказывать Орди, тщательно маскируя издевку в голосе. — Как мне объяснили, суть была в том, чтобы уменьшить основные налоги, например, на торговлю хлебом или налог на землю, и увеличить косвенные. На дрова, масло для ламп и пряности. Вроде бы, не такие уж необходимые вещи, — Орди сел поудобнее и подался вперёд, перейдя на заговорщицкий тон, — но неожиданно без дров оказалось очень холодно. Без масла — темно. А без пряностей — невкусно. Налоги поднялись чуть ли не вчетверо, цены ужасно взлетели, у торговцев никто ничего не покупал — дорого же! А налоги требовали исправно. И разорялись купцы десятками! Сотнями! Попадали в кабалу, умоляли взять хоть что-то в счёт налогов. И король брал. Те самые дрова, масло и пряности. Скоро должна была начаться зима, народ едва не взбунтовался и — неслыханная дерзость! — прислал к королю своих посланников с требованием вернуть всё как было. Король подумал, взвесил всё как следует и принял мудрое решение: отменить реформу. И всё получилось очень красиво, так красиво, что я искренне восхищаюсь тем самым королём. Он мало того, что получил в свои руки почти все запасы нужных товаров в королевстве, так ещё и приумножил народную любовь к себе. В первый раз — когда громко объявил о снижении основных налогов, а второй — когда отменил непопулярный закон.
