Наконец черед дошел и до той взбалмошной бабенки — подпольной "молочной королевы", владелицы трех коров. Корнев, памятуя о ветеранском завете и преданности, с помощью небольшого подарка — литровой бутылки самогонки, настоянной на гнилых яблоках — и короткого разговора "по душам" смог убедить Глазко в том, что это и его дело тоже. Глазко не пришлось долго уговаривать. Он забрал бутылку и побрел к себе, сказав напоследок, мол, пусть люди Корнева приходят через пару часов к нему домой, а оттуда он двинет объединенный отряд в сторону дома непокорной бунтарки. Корнев отдал все необходимые распоряжения своему сыну, а сам остался ждать в поссовете.
Позже небольшая, раззадоренная алкоголем группка ветеранов подошла к дому "ведьмы". На шум она выбежала почти сразу, видимо, давно ожидая появление реквизиторов, растрепанная, в грязном домашнем пальто и галошах на босу ногу.
— Вы че приперлись? — спросила она.
— Мы явились реквизировать у тебя для нужд громады имущество, а именно: скот в количестве трех голов, а также домашнюю птицу, — ответил Глазко, обдав ее перегаром.
— Что это за выходки, по какому праву? — взвилась она, наливаясь краской от гнева. — Пошли прочь отсюда!
— Ты нам не указывай чего делать, а лучше веди сюда коров! — крикнул один из стариков. — Курва спекулянтская! Стрелять таких надо!
— Это я спекулянтка? — видимо, она считала именно это слово оскорбительным, обидным и неприменимым к себе. — Да я вкалываю, как все, для поселка, потом прихожу домой и тут пашу до рассвета. И ничего ни у кого не ворую! — последние слова она уже кричала, заливаясь слезами. В проеме калитки, жалобно пища, появился маленькая девочка и плача позвала мать.
— Я сейчас, родненькая! — женщина бросилась к ребенку и взяла его на руки. — Все хорошо.
Глазко протянул ей решение поссовета и еще две бумажки, одну — с подписью и печатью, вторую — с ведомостью, в которой нужно было расписаться, подтверждая факт добровольного отказа от собственности в пользу общины.
— Послушай, мы знаем, какая у тебя жизнь нелегкая. Что муж погиб три года назад в копанке, что сама растишь детей, без чьей-то помощи. Но ты и нас пойми, мы ж для общего блага. Оно так и тебе спокойнее будет за детей — всегда будут сыты, — листы бумаги снова зашелестели перед лицом женщины.
— Вы их совсем хотите сиротами сделать? Мужа-отца забрали, а теперь и последнее отобрать хотите. Берите уже тогда и меня вместе с ними, и всех с улицы. Эй, люди! Идемте все к новым хозяевам!
— Ты тут давай не юродствуй, родимая! Нечего из себя мученицу изображать! Отдавай скотину и подписывай, — Глазко вместе с остальными уже активно напирал на женщину. Ребенок, едва успокоившись, снова громко заплакал, усиливая истерику матери и злость пьяных стариков.
— Я ничего подписывать не буду! — жестко ответила женщина. — Убирайтесь отсюда.
— Ты тут не командуй, — Глазко продолжал наступать. — А ну, браты, давайте ее вбок и возьмем сами, что надо. Пошли!
Старики двинулись, отстранив женщину в сторону, отступая, она поскользнулась в грязи и упала, прижимая ребенка. В калитке появился еще одна девочка, чуть постарше.
— Вы не у меня отнимаете, вы у них забираете! — простонала женщина.
— Ишь ты! У нас такие же, и их тоже кормить надо, — бросил кто-то. — Мы еще с тобой разберемся.
Отпихнув в сторону второго ребенка, Глазко и старики направились к хлеву.
Отряд под руководством сына Корнева подошел, когда одна корова уже была на улице, и женщина, поднявшись с земли, начала за нее драку с пьяным Глазко.
— Отдай ее, скотина! — выла баба. — Не твое оно! Отдай, ирод! Люди добрые, помогите!
Смело раздавая тумаки всем, бойцы народной милиции быстро разъединили противников. На шум высыпали соседи, подходили и редкие прохожие. На улице становилось все оживленнее.
— Они напали на меня и пытались завладеть моим имуществом! — выпалила растрепанная баба. — Сделайте что-нибудь с этой падлой, совсем страх потерял, ходит тут со своими дружками! Детей моих напугал.
Сын Корнева, выслушав суть жалобы, лишь покачал головой.
— Вот видите, за нас уже народ работу делает! — криво улыбнулся он. — Мы едва успели предотвратить самосуд!
— Какой народ, это же пьянь! — возмутилась женщина. — Так вы с ними?! — ее надежда вернуть своих коров таяла как весенний снег.
— Конечно, факт нападения мы задокументируем и составим протокол, а вот коров мы изымем, как... — он на секунду запнулся. — Это вещественные доказательства, мы их временно изымем. Приходите завтра в поссовет, мы дадим все необходимые бумаги. Ребята, уводите скотину!
— Никуда я ее не отдам. Это мое! — женщина взвизгнула и повисла на руке ближайшего "реквизитора". Но это был уже не пьяный старик. Получив сильный удар кулаком в лицо, баба снова отлетела в грязь. Ее вой и громкий плач детей заглушали лишь крики Глазко со спутниками. Мычание испуганной коровы довершало какофонию социальной драмы местного масштаба.
Не выпуская из рук ребенка, женщина перекатилась и помогла встать дочке на ноги, сама поднялась на четвереньки. Рядом уже стояла старшая девочка, кто-то торопливо и сердито подтолкнул ее, ревущую, к матери, чтобы не мешала в калитке. Со стонами и охами женщина смогла встать. Из разбитого рта тянулись длинные нити слюны, щедро смешанные с кровью. Она взяла за руки своих детей и, причитая, бросилась в дом. Занятые поисками скота и прочего добра, ветераны и "народные милиционеры" шарили по довольно просторному двору.
Реквизиторы окончательно списали со счетов хозяйку, как вдруг раздался крик, и тут же с грохотом открылась дверь дома. На пороге стояла женщина, сжимая в руках двуствольное ружье. Крича, она бросилась вперед, было заметно, что она уже не понимает, что делает. Когда-то привлекательное лицо сейчас было красным и перекошенным от гнева, а разбитый рот издавал нечленораздельные звуки, похожие на клекот. Пробежав несколько шагов, она остановилась и подняла ружье на появившихся из-за сарая ликующих ветеранов, сжимающих в старческих руках дергающихся домашних гусей. Следом "дружинники" вели коров.
Удивление на лицах идущих первыми стариков сменилось ужасом, когда они встретились взглядом с новоявленным стрелком.
Внезапно за спиной бабы возник чей-то высокий силуэт и дернул ее за руку. Ствол качнулся влево, грохнув выстрелом.
Тот же высокий силуэт схватил опешившую от выстрела женщину за шею, сильно сжав, рванул назад. Женщина сильно отклонилась назад и упала на спину.
— Ах ты, блядь! — раздался вопль среди чудом выживших.— Тварь! Убить из-за своих коров нас хотела?!
Трясясь от злобы и страха за собственные жизни, сжав зубы, старики бросились к ней.
— Какого хера за ней никто не следил?! — раздался запоздалый вопрос Глазко.
Женщину тут же кинулись бить несколько человек сразу. Они дергали ее за волосы, мужики, едва скрывая улыбки в усах от осознания вседозволенности, били кулаками в живот и лицо. Она падала уже несколько раз, но ее снова поднимали. Глазко с невероятной силой схватил ее за пальто, из которого она тут же выпала. Ее продолжали бить и катать по земле практически голую — домашний тонкий халат порвался и пропитался грязью вперемешку с кровью.
Когда сын Корнева влетел во двор на звук выстрела и прекратил самосуд, женщина больше походила на разделанную тушу свиньи. Но она была жива. Аркадий распорядился отнести ее в дом и закончить процедуру реквизиции без нервов. После чего сделал очень грубое внушение Глазко и его друзьям, а также приказал руководителю ветеранской организации взять под личный контроль снабжение продовольствием этой семьи. Последние слова были сказаны нарочно громко — для всех окружающих — надлежало беречь лицо власти.
Напоследок ветераны разбили два окна и выломали несколько досок из забора вокруг дома.
Объединенный отряд ветеранов и бойцов самообороны, то и дело разражаясь радостными криками, повел в сторону центра поселка свою добычу.Глава 03
Спустя несколько месяцев после провозглашения независимости Донецкая Республика смогла наладить тесные контакты с Турцией и Западноевропейским Союзом в обмен на предоставление гуманитарной помощи голодающему населению и охрану границ от беженцев и мародеров. К тому же государственные административные и репрессивно-карательные органы Донецкой Республики еще не обрели достаточного могущества, чтобы взять ситуацию под свой контроль. А вакуум, образовавшийся из-за отсутствия официальной власти, стал быстро заполняться ее легитимными обладателями, имеющими достаточно сил распространить свою волю на ближайшие окрестности и заставить считаться с ней соседей. Визиты в районный центр, равно как и наезды из центра в поселок, через полгода практически полностью прекратились. Власть явно дала понять, что она не в состоянии позаботиться о населении, и ограничивалась лишь пропагандой по телевидению и радио. Корнев периодически включал телевизор, чтобы послушать очередное послание президента Николюка к народу, но уже через пять минут зрители начинали плеваться и расходились.
Ради того, чтобы отвлечь оставшихся в поселке от всяких опасных мыслей, председатель поссовета распорядился проводить в поселке всем миром общественные работы, направленные "на благоустройство и укрепление оборонного потенциала населенного пункта", так говорилось в решении поселкового совета. Поэтому все мужская часть населения с утра до вечера рыла ров вокруг жилой части поселка, разбирала на стройматериалы брошенные дома, рыла траншеи для водопровода от дома Корнева. В поселок изредка пробивались смельчаки-торговцы, чтобы сбыть какой-то товар. Заодно пересказывали местные слухи и новости. Получился странный симбиоз телевизионной пропаганды и слухов на уровне средневековья.
Декабрь, как всегда, оказался промозглым и сырым, с пронизывающим ветром и мокрым снегом. Зимой жизнь в поселке замерла, только охотники ходили в ближайшие посадки гонять волков, расплодившихся в неимоверном количестве и не боявшихся человека.
Аванпост народного ополчения, окруженный земляными сооружениями, располагался на дороге перед въездом в поселок. Его охраняли пятеро мужчин да постоянно крутившиеся рядом несколько мальчишек-подростков в качестве посыльных. Нападения на поселок были нередки, особенно зимой: озверевшие от голода мародеры лезут всюду без разбора. С начала зимы пост обстреливали уже несколько раз.
Вот и этим хмурым декабрьским утром старший смены охраны, завидев группу людей, медленно бредущих по дороге к ним, пинком разбудил дремавшего пацаненка и приказал ему немедля бежать в поселок и предупредить Корнева. А сам криками будил остальных "стражников".
Людей было около двух десятков, и их поведение не походило на атаку мародеров, впрочем, бандиты могли придумать что-нибудь новенькое.
Заняв позиции за земляным бруствером, охрана приготовилась к отражению нападения.
В это время мальчишка, прибежав в поселок, передал сообщение сыну Корнева, дежурившему в доме. Сын, немного подумав, решил разбудить отца, а мальчишке приказал бежать к Евсеевичу. Таков был утвержденный порядок совместных охранных действий. Корнев уже не спал, когда к нему зашел сын. Сон в такие времена был непозволительной роскошью. Быстро собрав своих домашних и соседних мужиков, Корнев поспешил к посту.
— Где Евсеевич? — спросил он, подойдя к старшему на месте. — Снова филонит? — Эти хитрости начинали порядочно бесить Корнева, и он хотел поговорить по этому поводу с Евсеевичем. Видимо, общая охрана начинала тяготить банду бывшего шахтера. — Ладно. Что там такое? Выяснил?
— Так точно, — ответил на военный манер старший, рыжеватый мужик неопределенных лет. — Мы успели посчитать, их там 18 человек, в основном мужчины.
— Ого! — Корнев присвистнул.
— Но там еще двое детей, и со мной говорила старуха, видно, она у них за главную,— поспешил его успокоить начальник "караула". — Говорит, хочет встретиться с нашим главным.
— И еще... — немного помявшись, опустив глаза перед испытующим взором Корнева, добавил охранник, — чудные они. Не похожи на бандюганов. Какие-то жалкие, что ли.
— Ладно, сейчас посмотрим. Пойдешь со мной, — бросил Корнев и поднялся на земляную насыпь перед постом.
Сам пост находился на небольшом холме, поэтому все, кто шел по дороге, оказывались заметно ниже поста. Это давало дополнительные преимущества при обороне.
Корнев, посмотрев вниз, увидел кучку людей, пугливо жмущихся друг к другу. Им было очень холодно, это Корнев заметил сразу, а еще увидел, что люди растеряны и напуганы. Недоумевая, кто это и что им надо, он крикнул. Хотя, что им нужно, было ясно и так. Оставалось выяснить, каким образом они хотят это получить.
— Эй, вы кто такие? — Корнев замер и смог расслышать едва заметное бормотание и кашель. Затем посмотрел на старшего охраны в надежде получить какие-либо разъяснения, но тот лишь пожал плечами.
Вперед вышла маленькая фигурка, она вела за руку еще меньшую, а второй прижимала к груди какой-то сверток. Комично переваливаясь, эта делегация поспешила к холму.
— Здравствуйте, добрые люди! — крикнула женщина, подходя ближе. — Могу я поговорить с вашим главным?
Теперь Корнев смог рассмотреть, что это была старуха, ведущая за руку маленького ребенка.
— А вам зачем, бабушка? — ответил Корнев, перехватив карабин.
— Ой! — всхлипнула она. — Мы сами из соседнего района. Там был интернат для инвалидов, я там работала уборщицей. Это внучка моя, мамка ее померла недавно. Остались мы вдвоем. Жили в этом интернате вместе с остальными. Пока были дрова и крупа оставалась, жили. А вот две недели назад кончилось все, и пошли мы по свету помощи искать. Было нас сорок два человечка, а осталось — вот, — она слегка повернулась и указала рукой на остальных. — Помогите нам, пожалуйста.
В ее голосе не было старческих истерических ноток. Она просила помощи у людей, которым самим помощь очень бы не помешала.
— Понятно, — Корнев потерял всякий интерес к этим людям и уже жалел, что вообще пришел сюда. Потом подумал, что надо будет дать взбучку старшему охраны — с гауптвахтой, хлебом и водой на пяток дней за нарушение дисциплины — этому идиоту, который, не разобравшись в "ситуевине", послал за всем поселком ради каких-то очередных попрошаек.
Корнев посмотрел на старшего охраны.
— Может, поможем? — робко поинтересовался тот. — Инвалиды никак.
— Придурок! — выпалил Корнев. — Ты еще лазарет открой здесь для убогих! Мы что, в божедомке живем? Петя, ты как первый день на свете! Сколько таких здесь уже было. Чем ты их кормить будешь? Самим жрать нечего. Мы еще с тобой об этом поговорим.
— Значит так, бабуля, мы сами с хрена на бублики перебиваемся. Если б твои орлы работать могли, я б еще подумал, а так кормить задаром у меня возможности нет. Прошли те времена, когда государство за вами ухаживало, да и не государство я. Короче, проваливайте своей дорогой.
— Говорят, мир не без добрых людей. Добрый человек, ну помогите чем сможете: нам много не надо. Вы тут в округе единое жилье, куда ж нам идти? — старуха начала причитать.
