От всей души он сказал ей комплимент, затем второй — по поводу удачной перестановки мебели и вообще уютного интерьера квартиры. Н. знал, как падка Елена на комплименты, но и чутка на фальшь. Заметив, что ее улыбка благодарно дрогнула, а щеки слегка порозовели, Н. понял, что его галантность оценена достаточно высоко. Развивая первый успех, он поразился хорошему росту ее горшечных цветов, со вкусом расставленных по квартире, и тонко подметил, что их буйство свидетельствует без слов о хорошем самочувствии хозяйки, порадовался хорошей погоде, оценил приятность запахов, доносящихся с кухни...

Рассеянно вроде бы внимавшая его благоглупостям Елена при последнем комплименте тотчас пригласила гостя к столу, доставая из холодильника и знаменитые настойки. Таким образом, начало вечера напоминало лучшие эпизоды их отношений...

Часа через два они, слегка охмелевшие от настоек, отяжелевшие от еды и подуставшие от разговоров, переглянувшись чуть смущенно, встали из-за стола и двинулись проторенными некогда тропами: он в ванную, мыться и бриться, она разбирать кровать... Еще через полчаса ее знакомое, как будто прежнее тело вытянулось рядом с ним под простыней.

Полный признательности за приглашение и удачный вечер Н обнял хрупкие плечики, приник губами ко все еще нежной шее и, с некоторым облегчением, почувствовал пробуждение желания. Взращивая его, он убыстрил поцелуи, перемещаясь на плечи, щеки, глаза, губы... Она закинула тонкие руки на спинку кровати, и Н. вдруг впился в ее душистую нежнейшую подмышку, враз ощутив приличную эрекцию. Она тоже встрепенулась, ее колени поднялись и распались в стороны, приглашая член ко входу. Тот вошел было во влажный зев, но Елена судорожно вывернулась из-под любовника со стоном:— Больно...

Член в отчаяньи дернулся, исторг из себя сгусток спермы и стал тихо увядать.

Напрасны были последующие, не раз проверенные ласки, возникавшие в памяти Н. — желание более не давалось им. В конце концов они разомкнули объятья и долго лежали, переживая свое: она — крах выпестованной попытки сближения, он — прогрессирование импотенции и окончательную потерю былой любовницы. Наступил момент, когда Н. стал обдумывать способ деликатной ретировки, но Елена облегчила ему задачу, заговорив об этом первой: в одной постели с ним она никогда не высыпалась. При прощании на пороге он был воплощенная душевность, она же суховата.

На улице он глянул в равнодушное далекое звездное небо, горько усмехнулся и двинулся когда-то привычным путем домой.

Эротическое стихотворение "Одеяло", сочиненное некогда

гсоподином Н. под впечатлением красоты Елены

То было наяву или во сне

Ты вышла обнаженная из ванной

И стала вмиг такой желанной

Что одеяло подняло на мне

Я упиваюсь линией плечей

Грудей овальных колыханьем

Изгибом талии твоей

И дерзких ног переступаньем

Ужель сейчас ты подойдешь

И улыбнувшись мне лукаво

Скользнешь под то же одеяло

Всего собою обоймешь?

Баллада "Мечта", сочиненная господином Н. в период,

когда Елена в нем впервые разочаровалась

Давным давно или на днях

Не так уж важен срок

Как ты из влажного песка

Сосредоточенно сопя

Лепила пирожок

Сей факт, конечно, невесом

Так почему ж меня

Берет досада иногда

Что в той песочнице рядком

Не копошился я?

Под крымским солнцем гомоня

Мелькая там и тут

Всходил студентов дружный рой

С уступа на уступ

Девиц я за руки тянул

Чтоб стал подъем скорей

Как жаль, что не было тогда

Средь этих рук твоей...

Покинув степь и Дон и дом

За тридевять полей

Умчалась ты, как пробил срок

У вольности твоей

И там, где Сихотэ-Алинь огородил моря

Сыскался тот, чей взор смущал

В груди желанья пробуждал

Увы, то был не я.

Но полно бога мне гневить

Была, была пора

И эти серые глаза

Смотрели на меня

И хоть читал я в них порой

Немой вопрос: по кой?

Но отсебятину мою

Ты слушала от дня ко дню

От дня ко дню пятнадцать лет

Но канули оне

И вот осенним тусклым днем

Ты возразила мне

Сказала ты: конечно, я

Привыкла слушать соловья

Но все же мне сейчас, прости

Совсем не до тебя

С тех пор лелею мысль одну

Когда наступит срок

И ты в заоблачную тишь

Как многие взлетишь

Но проницательный Петро

Придержит двери в рай

С такими помыслами, мать

Тебе здесь долго не бывать

В чистилище ступай

И вот тогда-то мы с тобой

На сковородке огневой

Или в купели ледяной

Как бы там бойко не плясать

Все ж встретимся опять...

Суббота

Вся первая половина субботы ушла у господина Н. на обычные для этого дня хозяйственные хлопоты: стирку, мытье полов, посещение рынка и приготовленье обеда. Затем состоялся столь же обычный, но гораздо более приятный поход в недалекую баню с русской парной, после которой Н. вернулся домой в совершенно благодушном настроении и с отменным аппетитом.

Отобедав щами собственного приготовления, Н. опустился в кресло и по привычке ненадолго задремал. В квартире было еще светло, тихо и покойно. Очнувшись от дремы, он заварил чай и не спеша выпил большую кружку вприкуску с любимыми с детства ирисками. Затем, поразмыслив над дальнейшими способами заполнения досуга, взял с полки Пруста и углубился в ретроспективный мир господина Свана...

Когда за окном стало смеркаться, и комната погрузилась в полумрак, теснимый уютным кругом света от закресельного зеленого торшера, внезапный телефонный звонок принудил господина Н. вернуться к действительности.

— Чем занят, Сергей? — услышал он голос своего единственного, пожалуй, друга, Владимира Гнедича, тоже геолога. — Если ничем особенным, то приезжай, давно не общались. С собой ничего не бери, мне на днях подачку кинули.

— О кей, через полчаса буду.

По дороге к Гнедичу Н. все же купил коробку конфет для детей Владимира числом три и желтую чайную розу для молодой жены, которую муж цветами не баловал.

Их знакомство состоялось двадцать лет назад. Тогда Владимир еще не имел шляхетской фамилии Гнедич, а, напротив, отзывался на ветхозаветную "Протоиреев". Внешне он был похож на Джона Леннона и старательно это сходство поддерживал: стригся под битлов, имел очки с тонкими дужками, носил только джинсы и клетчатые рубашки в талию. Его единственной дорогостоящей вещью был стереопроигрыватель с мощными колонками и объемными наушниками в комплекте с коллекцией качественных дисков-гигантов — впрочем, не только "Биттлз", но и других английских групп: "Лед Зеппелин", " Назарет", "Пинк флойд", "Смоки" и т.д. Затесались туда и некоторые континентальные группы: "Абба", "Спейс", "Бони М"... Из отечественных записей он держал только диск Тухманова "По волнам моей памяти", все остальные считая попсой и фуфлом. Были в коллекции и записи некоторых классических шедевров в исполнении самых знаменитых европейских оркестров. Господин Н., выросший под звуки классики из репродукторов, особо их приветствовал и не раз, полулежа на жесткой тахте Владимира в наушниках, впитывал нежные дивертисменты Моцарта или концерт ре-минор для скрипки с оркестром Вивальди — пока хозяин работал за столом с коллекцией палеофлоры.

Многие были в недоумении от дружбы Сергея и Владимира, внешне совсем разных, экстраверта и интраверта. Высокомерие, резкость, пренебрежение условностями, свойственные Владимиру, не раз ставили Сергея в неудобное положение перед пострадавшими от друга людьми, и он, как мог, пытался за его спиной сгладить неприятную ситуацию, за что потом получал от него нагоняй.

— Ты мямля и волокитчик, — жестко выговаривал ему Протоиреев. — Взять твое поведение с женой: ты с ней миндальничаешь, письма пишешь и дождешься, что она к тебе заявится. А потом снова рога наставит. А ты опять мямлить и жалеть ее будешь... Я же предпочитаю обрубить отношения сразу, и люди, в конечном счете, будут мне только благодарны за то, что не подал им ложной надежды.

Благодарных Владимиру людей Карцеву встречать пока не довелось, а вот досадующих видел уже немало. Пожалуй, он был единственным, кто, в самом деле, осознал его правоту, хоть и не переменил ничего в своей линии жизни. Им самим делить было нечего: сферы их профессиональных интересов не соприкасались (Сергей был, преимущественно, тектонистом, а Владимир стратиграфом и палеонтологом, причем в другом регионе), девушки им нравились совсем разные, многие пристрастия тоже рознились... Пожалуй, их свела тяга к разбору общечеловеческих проблем, прочим знакомцам Карцева и Протоиреева мало свойственная. При этом обычно оказывалось, что их позиции по большинству вопросов далеко не едины, а то и противоположны.

Спорщики не раз и не два возвращались к обсуждению заинтересовавшей их проблемы, раскапывая в литературе принципиально новые сведения или генерируя в уме убойные доводы. По ходу жизни интерес к одним темам почти угасал, но ближе становились другие... Подугас и их первоначальный пыл, зато из споров исчезла ненужная резкость суждений. В число постоянно задействованных тем входило, конечно, противостояние капитализма и коммунизма, причем в начале их многолетней дискуссии именно Владимир выступал как ярый сторонник советского социализма, а Сергей разъяснял ему разлагающую роль номенклатуры, но с началом перестройки позиции поменялись: Протоиреев стал убежденным "западником", а Сергей к тому времени выработал собственное понимание сущности коммунизма...

В их личной жизни за время дружбы происходило много перемен, особенно у Владимира. Года через три он женился на крупной флегматичной девушке со звучной фамилией Гнедич и с легкой душой принял фамилию жены. В первые годы брака она родила ему двух дочерей, а на шестом опровергла тезис о своей флегматичности и безоглядно увлеклась женатым водителем автобуса из соседнего гаража. Верный себе экс-Протоиреев разорвал узы брака и переехал обратно в общежитие, оставив недавно полученную двухкомнатную квартиру жене. Детей он, впрочем, не забывал и с позволения матери раз в неделю забирал их к себе. Кроме законных алиментов он нередко отстегивал на детей дополнительные суммы, так как организовал вместе с неким живчиком частное геологическое предприятие с немалыми доходами, которые, как водится в России, всячески скрывались. Проводил он с детьми и отпуска, причем нередко в Крыму, где проживала экс-теща и, соответственно, бабушка девочек, с которой у Владимира сохранились уважительные отношения.

Сергея он неоднократно уверял, что женится снова, причем обязательно на молодухе лет до двадцати пяти. Одержим этой идеей, Владимир ежегодно пытался охмурить ту или иную из многочисленных студенток, приезжавших на производственную практику. Он был настойчив до настырности и ему, как правило, удавалось с ними переспать или даже завести роман на целый сезон. Но приходила осень, а с ней пора возвращаться в цивилизацию — ему в М-ск, а им в свои уютные студенческие городки, где все летние страсти-мордасти воспринимались вскоре как киношное приключение. Если, конечно, удавалось избежать беременности...

Лет через пять после развода случилась трагедия: его бывшая жена, будучи с детьми в Крыму, скоропостижно умерла от кровоизлияния в мозг. Получив от тещи телеграмму, Гнедич, заняв где можно денег, примчался самолетом, организовал похороны, заверил тещу в своей преданности отцовскому долгу и, вернувшись с детьми в М-ск, поселился в прежней квартире. Отцом он был строгим и последовательно приучал дочек к ведению домашнего хозяйства, — хотя большинство хлопот доставалось, конечно, ему. К началу очередного полевого сезона он отвозил детей к бабушке, а осенью забирал обратно. Поиски жены он, тем не менее продолжал, все тем же способом. Как ни странно, спустя три года ему это удалось. По поговорке: не было бы счастья, да несчастье помогло.

В то лето его подопечной оказалась Ирина: улыбчивая, но и вдумчивая не по годам девушка, ответственно выполнявшая любую порученную ей работу. Сексуальную атаку сорокалетнего геолога она восприняла как должное, но решительно ее пресекла, проинформировав, что у нее есть парень и осенью они должны пожениться. Владимир ей поверил и откровенные посягательства прекратил, хотя эротичность ее образа в его восприятии даже усилилась. Она, чувствуя его постоянно сдерживаемое влечение, держалась настороже.

Постепенно в ежедневных делах Ирина стала неоценимой помощницей Владимиру, взяв в свои руки все рутинные оформительские работы и под свой контроль — хозяйственно-бытовые дела полевого геологического лагеря. Он взирал на ее неугомонную деятельность с обычной невозмутимостью, но как-то сказал:

— Мне бы хотелось, чтобы ты была рядом со мной всегда.

На что она, улыбнувшись, промолчала (уже поняв его нелюбовь к сантиментам), но что-то в ней, видимо, затеплилось. И однажды, уже в конце сезона, во время одного из редких праздничных вечеров с выпивкой (отмечали чей то день рождения), захмелевшая Ирина с неожиданной страстью ответила на очередное домогание своего шефа.

Отдавшись, она презрела все досужие мнения и переселилась в его палатку, пытаясь компенсировать ему все проведенные без нее ночи. Но через десять дней им пришлось расстаться: впереди Ирину ждали пятый курс и жених. Каково же было удивление Владимира, когда через два месяца он получил от Ирины сумбурное письмо, в котором сообщалось, что свадьба ее расстроилась, учеба в университете не в радость, и что ей теперь делать, она не знает... Он тотчас послал ей телеграмму с просьбой стать его женой и ехать к нему как можно скорее. Еще через два дня она прислала ответную: "Согласна. Встречай двадцатого. Поезд Ростов — М-ск, вагон шестой. Ирина". Было ей тогда двадцать два года.

С того дня прошло четыре года. Ирина, храбро взвалившая на себя заботу о муже и двух его дочках, на удивление быстро вписалась в их круг, явив чудеса такта и терпеливого усердия, так как дочки характером пошли в отца. О завершении учебы пришлось пока забыть, тем более что через год она родила Владимиру сына — сейчас, в трехгодовалом возрасте такого же улыбчивого и покладистого как она.

С Сергеем Ирина познакомилась почти по приезде, и они сразу избрали для своего общения дружеский ровный тон. Его нечастые визиты в их дом она очень приветствовала, считая их благотворными для домашней атмосферы. С первой женой Владимира было все наоборот: она не любила посторонних в доме, а пылкие диспуты двух друзей считала откровенной блажью. Впрочем, упокой, Господи, ее душу...

Дверь гостю отворила скупо улыбающаяся тринадцатилетняя Анечка, младшая дочь Гнедича, и тут же сообщила:

— Все на кухне, лепим пельмени.

— Сергей, — загудел из глубины квартиры Владимир, — раздевайся, мой руки и иди сюда, на смену Кате: ей уроки давно пора делать!

— Ну, папа...

— Ты ведь знаешь, я два раза не повторяю...

Карцев передал Анечке конфеты и розу, проделал рекомендованные процедуры и, чуть не столкнувшись в коридоре с рослой, грудастой, слегка заторможенной Катей, вошел в просторную кухню Гнедичей с возгласом: