Водяной-4

Ехали именно по дороге, неторопливо. Пара полукровок-тяжеловозов легко перли фургон, три девочки спали в фургоне, я сидел на козлах, рядом со мной сидели Мавия и Марина, обе с тяжелыми четырехствольными дробовиками. Жуткая штука, надо сказать.

По дороге мы попали в караван лекарей, едущих в Беш-Арык, тот самый городок, в котором бушует холера. Пять осликов, запряженных в малые арбы, и десяток учеников, идущих пешком. И один-единственный очень старый дед-табиб, сидящий на первой арбе.

Я передал поводья высвистанной мною Анфисе, и спрыгнул с фургона, догнал арбу с дедом.

— Ассалом алейкум, уважаемый. Мое имя Захар-бай, я и мои ученицы следуем в Беш-Арык, желаем помочь страждущим. Вы едете туда же?

— И тебе здравствовать, Захар-бай. Видел я, как ты на своем воздушном шаре летал. И что тебе дома не сидится? Еще девок поволок... жить вам надоело? — На меня глянули неожиданно ясные и умные глаза пусть и старого, но вполне себе очень разумного человека. — Ты знаешь, что смертность в городе превышает обычную в восемь раз? Течение болезни страшное, выжившие гибнут от осложнений, и просто от голода и жажды, нет сил добраться до воды и еды. И уберечься почти невозможно, только спиртом руки мыть, и кипяченую воду спиртом разводить. По городу бродят пьяные целители — а пьяный целитель это почти мертвый целитель. Вода, вскипяченная, но остывшая и постоявшая так пару часов — снова становится опасной. Население города почти вымерло, из семи тысяч жителей уцелело около двух тысяч. И то — неизвестно, выживут ли они. Из целителей, имамов, учеников — погиб каждый второй. Каналы засыпаны, в городе нехватка воды. Колодцы сохнут. Дров уже почти нет, у кого есть силы — разбирают дома, снимают с крыш камыш и доски. Вон, смотри — как только мы пройдем ту заставу, пути назад не будет. Нас расстреляют аскеры, и сожгут тела.

— Нет в этом мире никого, кто знал бы волю аллаха. Но помощь ближнему своему — для врача обязательна, иначе мир рухнет. Я должен попытаться посмотреть, в чем дело. А девочки — они присягнули мне. Причем я не имею права освободить их от присяги. Кому они нужны будут кроме меня? — Я посмотрел на старика, на его учеников. Надо же, знали, на что идут, но молчат, не ропщут. Нет, конечно, противиться воле эмира это все едино что смертный приговор подписать самому себе — но на этих ребятах страха особо и не видать. Впрочем, молодость, и мусульманство. Бесшабашность и осмысленная отвага и жертвенность — жуткая смесь.

Около заставы нас встретили пара весьма воинских чинов, и мой знакомый-кукелташ. Они передали нам груженные спиртом, керосином, дровами и продовольствием телеги, несколько бочек с чистой родниковой водой на колесах, так сказать, водовозки, и проводили к начерченной на накатанной колее красной черте.

— Аллах акбар. — Старик несильно шлепнул по спине своего ослика камчой, и мы двинулись к распахнутым воротам города. Никто нас не встречал. Из-за городской стены поднимался столб черного дыма.

— Потому что без воды, и ни туды и ни сюды... — Я щелкнул кнутом, подгоняя старого мерина, запряженного в водную арбу. За мной привязаны за поводья еще три такие же, так что я сейчас не только водяной, но еще и водовоз.

Над воротами трепетал черный флаг, символ эпидемии. Сразу за ними никого, первые от ворот ворота закрыты и зачеркнуты поперек белым крестом. Следующие так же, и сплошь почти вся улица. На небольшой площади следы огненного погребения, причем неоднократного. Окрестные дома разобраны на дрова. И тишина, только крысы шмыгают по улице. А, здесь зернохранилище за стеной, вот они и носятся, тарятся кормом не хуже хомяков, пока их никто не гоняет.

О, вот и первые встречные. Пара усталых парней, один ученик лекаря, второй студент медресе. Оба в балахонах, масках и перчатках. Ну как масках — на лице намотана тряпка. Одежда практически черная, вся в следах от сажи. Могильщики, судя по топорам и лому, разбирают очередной дом на дрова. Взгляд у парней потерянный, безразличный, по нам только мазнули глазами, и дальше работать. Судя по всему, пьяненькие.

Дальше больше, и вот мы уже размещены в каком-то довольно большом доме, с вместительным внутренним двором и даже своим глубоким колодцем.

— Еще раз — не кипяченую воду не пейте. Руки обтирайте спиртом. И храни вас аллах. — Старик оглядел все наше сборище, и замотав голову шелковой тряпкой, пошел со двора. Ну а следом за ним мы, пора начинать.

И начали. Я и мои девочки, Марина и Хилола, подобное уже видали, но в меньших масштабах. А потому включились сразу, по отработанной методе. И начали вытаскивать людей. Но с каким трудом. И это мне не давало покоя. Такое впечатление, что что-то или кто-то жизнь из людей тянет. И из нас пытается, но не выходит. И потому я кое-что предпринял, кроме лечения больных, организации похорон, добычи ресурсов в умирающем городе. Неделю мы бились как рыбы об лед, пытаясь вырвать город из этой жути, но... погребальных костров становилось все больше и больше. Из тез парней, что пришли с нами — погибло от болезни трое. Один заболел, но девочки его выходили. Сейчас лежит пластом, сил хватает только до горшка сходить. Но тот и этому рад, жутко стесняется девчонок, когда те омывали его. Из тех лекарей, что пришли ранее, из студентов и священнослужителей — погибли две трети.

— Что скажете, усто? — Протирая руки спиртовым раствором, спросил я у подошедшего старика. Шерзод-табиб, слышал я это имя. Один из самых опытных хирургов этих мест. Пожалуй, один из самых талантливых медикусов, что есть сейчас на планете.

— Скажу, что дело плохо. Я не знаю, что это. Похоже на холеру — но это не холера. Это вообще ни на что не похоже, кроме как на козни иблиса. — Старик сам смочил спиртом тряпицу, тщательно отер руки, после чего подставил их под струйку воды, что из высокого кувшина лила Хилола. После чего ласково поблагодарил ее. Вообще, к моим девочкам у него очень странное отношение. Вроде как женщина прах под ногами мужчины — но эти девочки для него святы. Впрочем, все здесь, и имамы, и лекари, моим девочкам благодарны. Те отстирывают, отмывают, готовят. Помогают мне постоянно две, и три на хозяйстве. И даже мои русалочки уже на пределе. Я приказал им постоянно ходить в очешуенном виде, лишняя защита, но прикрытая одежкой. Впрочем, глаз у того же Шерзода-табиба еще тот, он наверняка все странности подметил, и не он один. Но никто вида не показывает. И не сказать, что народ испугался. Испугать тех, кто работает бок о бок со смертью крайне сложно, эти люди оставили свои жизни там, за красной чертой на дороге. Они не живут — они служат. Нет, не так. Они СЛУЖАТ. Именно так, служат вере, мечте, самой жизни. Служат ради других и самих себя, ибо не могут быть другими.

— А я кое-что нашел... надо сходить завтра с утра в городские катакомбы. Пойдете со мной? — Под городом, к моему удивлению, древние ходы, город стоит на известняковом основании, ракушечник и мрамор здесь резали уже несколько тысячелетий, за счет этого и жил город. И кстати, город хоть и среднеазиатский по архитектуре, но вот по материалам скорее крымский или испанский — очень много зданий из ракушечника. Глинобитных зданий много меньше половины. — И пара имамов бы не помешала, знающих историю здешних мест. Есть такие?

— Найду. Трех точно. — Старик подобрался. Поглядел на висящую на стене саблю, и спросил. — Оружие брать?

— Не знаю, а потому не помешает. И побольше факелов. Четверых парней сможем отвлечь от хашара? — Я кивнул Марине, подавшей мне чашу с густым взваром из сухофруктов. — Я своих девочек беру всех.

— Отвлечем. Осталось меньше тысячи живых. Работы все равно меньше. — Хмуро буркнул старик, и принял пиалу со взваром от Айлин.

— Тогда, за наш успех завтра. — Я протянул старику сформировавшийся в руке стакан изо льда, наполненный виски, и поднял свой такой же. — Удача и отвага, мастер!

— Не помешает, мастер! — Табиб принюхался, и решительно выпил виски от Локи. Нам не помешает немного удачи, а Локи, при всем своем желании шутить, еще и бог изменчивой удачи. А нам она завтра точно понадобится.

Назавтра утром в нашем дворе собралось небольшое воинство. Шерзод-табиб, два имама, почти мне не знакомых, так как они работали с другого конца этого гибнущего городка, пять парней, которые понесут вязки факелов, я и мои русалочки. Все вооружены, и опасны.

Видно было, что люди невероятно устали от борьбы с болезнью, и рады хоть какому-то другому, пусть и опасному занятию. И потому подошли к этому с радостью и тщанием.

Старик нацепил саблю, поверх хлопковой рубахи надел плотные кожаные латы, за пояс сунул двуствольный пистолет. Имамы вооружены так же, но на них кольчуги, судя по всему, нашли где-то здесь, в Беш-Арыке. Парни только с саблями, и в плотных халатах, несмотря на жару. Впрочем, в подземелье попрохладнее.

Я и мои девочки тоже вооружились. У меня мой любимый шамшир, пара хаудахов, шлем-мисюрка и кольчуга. Марина со своим любимым луком, и кинжалом, Хилола с Анфисой вооружились четырехствольными дробовиками Ле Паж, и короткими саблями, Мавия и Айлин взяли по паре двуствольных пистолетов, тоже короткие сабли и охотничьи рогатины. Плюс на девочках кольчуги и остроконечные шлемы, я им их давно заказал.

Ну, и у каждого небольшой заплечный мешок. Продукты, вода, спирт.

— Готовы? Тогда пошли. — Я толкнул дверь, и вышел со двора. После чего пошел по узкой улице с глухими стенами, вверх по склону. Метров через триста я пинком высадил мощную калитку, и зашел в какой-то старый склад. Здесь грудой валялись осколки, оставшиеся от готовых блоков из ракушечника, а за ней уходила вниз, в катакомбы, сложная подъемная система. Бревна, смазанные жиром, и вагонетки, которые с помощью блоков вытаскивают наверх. Ну и лестница, вырубленная в ракушечнике.

— Зажигайте факела, парни. — Я проверил капсюля на пистолетах, подвигал клинком в ножнах, проверяя ход. Все остальные тоже проверили оружие, парни запалили факела, запахло горящей смесью из керосина, спирта, воска и бараньего сала. Некое подобие напалма местного разлива. Горит ровно и относительно долго.

-Пошли. — И я первым ступил на лестницу, которую мне показали местные крыски.

Лабиринт катакомб уводил нас вглубь и вдаль, и чем больше шли, тем больше мне это не нравилось. Не тьма, еле разгоняемая рваным светом факелом, ни тишина, прерываемая звуком наших шагов и дыхания людей ( я и русалочки перешли в безвоздушный режим)... не знаю, но мне все это жутко не нравилось.

— Что нас ждет внизу? — Негромко поинтересовался старый табиб.

— Не знаю, как это называется, Шерзод-ака. Но это не люди, и даже не нелюдь. По-моему, это нежить, причем высокоуровневая. Вы же зарядили пистолеты серебром? — Так же негромко ответил я, вспоминая то, что передала мне крыска. Точнее, что успела передать. Ощущения большой опасности, неприятный даже для нее запах, скрежет сухой плоти. Движение в темноте, и все. Дальше тишина.

Я иду ее путем, но я не знаю, что там нас всех ждет. Впрочем, я сам подписался на это, и это мой путь — беречь этот край. Лада говорила, что в воде мне равных нет... но здесь не вода. Здесь сушь и подземелье, и это мой первый серьезный бой в этих местах. Если честно, то жутковато, а я забыл что это такое. Ощущение интересное, нервы щекотит, заводит, я здорово нервничаю. Вон, девочки это чуют, и настороженно на меня посматривают. А я тоже частично трансформировался, нарастил чешую, когти на пальцах, вибриссы отрастил. Меня толком не видно, морда лица прикрыта кольчужной сеткой, потому пусть будет.

— Стойте. — Я поднял руку, прислушался. Девчонки повторили мои действия, впрочем, люди тоже. Где-то впереди что-то еле слышно прошелестело. — Подожгите еще несколько факелов. И Хилола, помнишь тогда, ночью в грозу? Сумеешь повторить?

— Вы про глаза? Попробую, мастер, но заряд наручей исчерпаю. Может, приберечь? — Пожала точеными плечами русалочка. Спокойная девица, как удав. Перед входом "аллах акбар" прошептала, и все. Даже мой легкий психоз на нее не действует.

— Посмотришь по обстановке. — Она права, мы видим много лучше людей, нам и отблеска хватит, а пара молний это пара молний.

— Готово. — Сзади разгорелись еще факела.

— Тогда готовьте оружие к бою. — Я взял в руки пистолеты и взвел курки. Девчонки защелкали курками дробовиков и пистолетов, Марина наложила на тетиву первую стрелу. Широкий охотничий срезень блеснул серебряным покрытием. — Пошли.

Большая пустая пещера, похоже, естественная. Просто посрезали камень, выравнивая стены, потом забросили. Сушь, даже странно, совершенная сушь. Воды рядом нет, ближайший подземный ручей где-то метрах в ста, не ближе.

В дальнем углу что-то шевельнулось, отблески факелов доставали плохо. Я взял один факел у паренька, и швырнул его в сторону шевеления. Вращаясь, рассыпая горящие капли, палка с полыхающей намотанной мешковиной, пропитанной горючей смесью, описала красивую дугу и ударила прямо в какую-то химеру, по другому я это назвать не могу. Нечто немаленькое, тускло блестящее, с четырьмя руками, парой тумбоподобных ног, голова крохотная, глаз три пары, носа нет, вместо рта полная клыков пасть.

— Ракшаса! — Старый табиб не колебался ни секунды, разрядив в химеру сразу оба ствола своего пистолета. Следом за ним выпалили остальные люди. Зал затянул пороховой дым, огни факелов терялись в нем, резко потемнело.

Я не стрелял, успел заметить, как размазанной тенью метнулась в сторону туша химеры. Или демона? Если это ракшаса — дело не самое веселое.

Мои девочки ощетинились взведенными стволами, стоят не шелохнуться, слушают. А люди побросали пистолеты, выхватили клинки, шумят, подбадривают себя, факелами в стороны тычут, пытаются разогнать пороховой дым.

— А!..— Один из имамов исчез в дыму, только сабля брякнула об камни. Через секунду вопль прервался, что-то влажно чавкнуло. В освещенный круг влетел кусок мяса, большой кусок.

— Мертв. Это вырванный желудок. — Шерзод-табиб пару раз полоснул перед собой клинком, умело полоснул, сталь со свистом разрезала воздух.— Прикрывайте спину друг другу!

Из мглы вылетело распластанное тело, сшибло двух учеников, один из них вылетел из освещено круга. Короткий вскрик, и тишина. Только что-то чавкает.

Свистнула стрела, Марина стремительно выхватила из колчана следующую. Недовольный взвизг, и я едва успел сбить в сторону большой камень, летящий прямо в мою русалочку. Убить бы не убило, но могло вывести из строя. А потом выпалить из левого хаудаха на еле слышный звук шагов. Дыма добавило, но я точно слушал звуки попадания. Причем не в человека, как будто в сухую кость пули влетели. Недовольный рев, залп из двух дробовиков, и девочки, взведя, переводят курки на нижние стволы. Такая конструкция, курок перекидывается с капсюля верхнего ствола на нижний.

А твари не нравится, ревет еще сильнее. Снова улетела стрела, рассерженный визг, и в нас ударил заряд каменной картечи. Это тварюга бросила большой валун, который упал перед нами и раскололся. Люди попадали, русалочки упали было, но повскакивали. Снова залп из дробовиков, и Хилола добавила молнией.