Формально цели украинских националистов и либерал-фашистов противоположны, но только до провозглашения лозунга типа 'Украина це Еуропа'. Появляется общий вектор движения, локальная идентификация 'украинец' расширяется до 'украинец это европеец' снимая формальное противоречие между национализмом и космополитизмом. Тем самым выстраивается образ врага — 'азиата', 'ордынца' что является синонимом русского. Идеологические враги у них изначально общие: 'ватники', 'совки' — то есть советские, убежденные левые. Представители в конечном итоге коммунистических идей и приверженцев СССР.

Националисты тоже протягивает руку либерал-фашистам провозглашая лозунги типа 'украинцы всегда были свободными казаками', 'мы — наследники сечевой демократии'. И т.д. Пока это временный политический союз, однако, в нем прослеживается тенденция сращивания идеологий. В 'тунисском варианте' (то есть замирении после 'революции' без сильного экономического ущерба стране) либерал-фашисткая идеология будет превалировать. При 'ливийском варианте' (падении жизненного уровня, распаде страны) будут нарастать националистические тенденции, поскольку канализировать недовольство масс возможно будет только чрез раздувание ненависти 'к ворогам', на происки которых будут списываться все неудачи.

Но одно дело оголтелая националистическая пропаганда, другое — потребности рынка, когда основные информационные продукты русскоязычные, язык коммерции — русский. Идеология насаждает одно, рынок — противоположное.

По поводу украинского языка было много спекуляций как с одной, так и с другой стороны. Недаром вопрос о статусе русского языка на Украине является одним из ключевых вопросов политики. Украинские 'патриоты' недавно провели опрос. Оказалось, что почти три четверти населения Украины ратуют за единственный государственный украинский. Пользуются моментом, когда антирусская пропаганды достигла пика, когда русскоговорящие либерал-фашисты целуются с необандервцами. С другой стороны приверженцы 'русского мира' уповают на исследование Геллапа — (Форбса), предложившего украинцам заполнить анкеты на самом удобном для них языке. Четыре пятых анкет казались на русском. Из этого был сделан вселенский вывод, что именно такой процент русских на Украине. Увы, 'язык мысли' еще не все.

Сотни миллионов человек в мире говорят и думают на английском. Что не мешает им считать себя отдельными нациями: англичанами, ирландцами, шотландцами, американцами, канадцами, австралийцами, ямайкцами и многими прочими. Ирландцы-католики, говоря и думая на английском, ненавидят ирландцев протестантов и англичан. Вплоть до

готовности вести долгую партизанскую войну. Подобно им миллионы 'омайданеных' русских на Украине ненавидят 'Рашку'.

Постсоветские процессы трансформаций наций сложны. С одной стороны, закономерная тенденция националистического 'пуризма' языка. Вычищение словаря от 'москальских' слов, типа замены 'зонтика' на 'парасольку'. Одновременно вытеснение 'классического' украинского западно-украинским диалектом. Ограничение преподавания русского языка (который тоже заметно изменился с советских времен) и его проникновение через бизнес и разнообразные информационные каналы. В связи с люмпизацией населения в силу перманентного кризиса экономики распространение преступного арго среди деклассированных масс и презрительное отношение к нему интеллигенции 'лучше уж на мове, чем на фене'.

Наконец, процесс, который стараются не замечать обе стороны — стремительное распространение суржика. Верней, суржиков. Существует даже украинско-белорусский суржик в Полесье. По различным оценкам на суржиках разговаривает сегодня до трети населения Украины. Разумеется, его носителям и в голову не придет заполнять анкеты на суржике. Пока лингвисты презрительно относили суржик к пидженам, срок жизни которых недолог, суржик стремительно развивался, и сейчас претендует на право стать новым литературным языком. Во всяком случае, уже появились образчики литературного творчества на нем. Собственно, разговор не о суржиках. Их появление и распространение свидетельствует о новых этнографических процессах, более того — о сдвигах в самосознании народа. Процессы эти еще предстоит исследовать, но отмахнуться от них невозможно. Новые условия формируют новые языки — возможно и новую нацию. Есть вероятность, что спор между 'мовой' и 'языком' неожиданно выиграет суржик, а русское и украинское население Украины станут субстратами формирования новых национальных общностей. Именно общностей, поскольку распад Украины — вопрос времени.

Единственная возможность убедить национал-шовинистов в неверности их позиции, сказать, что их концепция 'русского мира' подтверждает самые худшие опасения либерал-фашистов о существовании и агрессивной позиции так называемого 'рашизма'. Что это придаст их противникам решимости в борьбе против России, даст в руки Запада крепкий козырь в информационной борьбе. Более того, концепция несет опасность для самой России. Раздувание национального эгоизма, в конце концов, разорвет Россию на части, как в свое время разорвал СССР.

Что концепция 'искусственного создания украинской нации' насквозь русофобская, поскольку предполагает, что из десятков миллионов русских за пару десятилетий легко можно сделать 'не русских'. Что это за 'русский' народ такой, что так просто отказывается от своей национальной идентичности и может стать кем угодно? Это 'русский народ' с точки зрения социального расиста: быдло, скот, стадо овец. 'Унтерменши'. Но говорить так не хочется, поскольку это разговор о тактике, о выгодах политического момента означает негласно признать справедливость концепции. Лучше сказать прямо: преподносимый шовинистами 'русский мир' и есть шовинизм. Пусть пока он не приял уродливых форм, не перерос в нацизм, но лиха беда начала. Чтобы не распинаться в критике концепции, лучше посмотреться в кривое зеркало 'меньшого брата' — Украины, и увидеть к чему, в конце концов, привел отказ от наследия СССР.

Если в России националистические и шовинистические тенденции еще в период Перестройки вошли в противоречие с 'демшизой' и либерализмом, возродив старый извечный спор славянофилов и западников, то на Украине они в те же времена сомкнулись. Националисты избрали Россию на образ главного врага, либералы назначили таковым СССР и 'совок'.

В начале 90-х на Украине очень многие еще поддерживались советского образа мысли и жизни. Потому требовался постепенный демонтаж советского мировоззрения. Возник миф о Гладоморе. Голод начала 30-х совпавший с коллективизацией, поразил многие районы СССР, более того — остального мира, поскольку совпал с Великой Депрессией. В том числе на украинских землях в Польше. По максимальным оценкам тогда в Галиции погибло от голода до 800 000 этнических украинцев. По минимальным — более 100 000. Процесс происходил на едином пространстве 'Украина'. Однако за польско-советской границей никакой коллективизации не велось.

На Украине Гладомор был выделен в отдельную политическую кампанию, связанную исключительно с Украиной. Преподнесен как сознательный геноцид русскими украинского народа. Сознательно игнорировался факт, что основные его 'организаторы' — исполнители в УССР программы коллективизации и изъятия зерна были руководители — украинцы. Факт гладомора в тогдашней польской Галиции и Волыни игнорировался, поскольку разрушал стройную концепцию 'большевистского заговора'. Пришлось бы навешивать ярлык уничтожителей на поляков, с которыми на данном этапе предпочитали заигрывать под маркой 'общего прошлого'. Или вовсе придти к неутешительному выводу: если одинаковые события произошли в одно время при в разных странах, у них, возможно, был иной — природный фактор. Что имело место в действительности. Что не отрицает его усугубления социально-политическими факторами, наложившимися друг на друга. Украинские либералы с восторгом восприняли раздувание темы гладомора. В свойственный им манере антисоветизма приписали на порядок больше жертв — 'более 10 миллионов', тем самым, уравняв бедствие с Холокостом. К Гладомору, как идее глобального геноцида русскими, были пристегнуты и иные 'факты'. Например, совершенно абсурдное и кощунственное обвинение в организации Чернобыльской катастрофы, 'чтобы погубить украинцев'.

Сначала из истории и культуры Украины изымались советские герои-украинцы. Герои Гражданской Войны: Щерс, Пархоменко и многие другие представлялись бандитами, в то время как Батька Махно трактовался как 'крестьянский патриот'. За ними настал черед героев Великой Отечественной — блистательная когорта советских маршалов, начинавших еще в Первой Конной и других частях Красной Армии: Тимошенко, Еременко, Рыбалко и многих прочих. Вымараны из истории и очернены оказались партизанские командиры Ковпак и Вершигора, летчик-асс трижды Герой Советского Союза Кожедуб, множество других солдат и командиров освободивших Украину и Европу от нацизма. Разумеется, в негативном ключе трактовались или вычеркивались из истории все партийные деятели-украинцы советского периода.

Националисты пошли дальше, навесив ярлыки предателей на малороссийских деятелей времен Российской Империи вроде Разумовских или Бозбородько. 'Неоднозначной', а позже негативной оценке подвергся образ Богдана Хмельницкого за Переяславскую Раду, за вхождение в Россию.

Досталось и деятелям культуры, с которыми разбирались по той же схеме. Даже Довженко, чей несомненный вклад в мировое киноискусство сложно переоценить, стушевывался. Поначалу из него лепили образ националиста и 'жертвы режима', в последствии отвели на задний план. Коммунист... Искажению подвергся даже образ Гоголя. Через полтора столетия после его смерти писателя на родной Украине его произведения были подвергнуты строгой цензуре путем перевода с русского на украинский. Например, в украинском издании из Тараса Бульбы оказалось вымарано слово 'Русь'. Похожая участь постигла множество украинских деятелей культуры и искусства, в свое время посмевших стать патриотами 'большой родины' — России. Особо тяжкой виной стало 'двойное предательство' быть патриотом СССР. Программным документом украинизации стала книга Кучмы 'Украина — не Россия', определившая идею 'незалежности', что означало независимость от России, от наследия СССР, от всего связывающего с русским.

После 'оранжевой революции' Ющенко с гордостью утверждал, что современность это 'время национализации истории'. Под эту идею зачищалось историческое и культурное пространство Украины, до состояния превращения его в пустыню. На расчищенное поле оказалось некого выпустить кроме Бандеры, Шухевича и Мазепы и еще пары гетманов типа Сагайдачного и казацких атаманов, которым приписали 'украинизм'. Героев оказалось настолько мало, что дошло до курьезов — в пантеон Украины попытались записать Разина и Пугачева как борцов с 'кацапской властью'. Подмена национальности произошла при манипуляции с понятием 'казак', которым с точки зрения украинского националиста мог быть только 'запорожец'.

В культуре выпятили деятелей второго-третьего рядов, незаслуженно приписав им мировую значимость. В разгуле национализма под лозунгом 'возвращения национальной истории и культуры' совершено преступление против украинской истории и культуры — народ лишили большей части его истории и культуры. Если отвлечься от высокопарных заявлений в область чистой прагматики, то национализм подорвал базу национальной культуры.

Подобные процессы происходили с той или оной интенсивностью во всех бывших советских республиках, что приводит к выводу их закономерности. С утратой советской (коммунистической) идеологии с ее идеями интернационализма и советского патриотизма, образовалась огромная лакуна сознания, заполненная национализмом, религией и либерализмом. Советский строй поощрял и поддерживал развитие культур в республиках в строго обозначенных направлениях, давая локальным культурам национальным культурам республик выход на общесоюзный уровень. В каждой республике была киностудия (на Украине две), союзы писателей, художников и пр. Фильмы выходили на общесоюзные экраны, переводились книги, устраивались выставки, поддерживались проекты реставрации.

С распадом СССР вся эта организованная культурная деятельность прекратилось. Национальный кинематограф, утратив огромный союзный рынок, умер. Его остатки продолжили существование за счет государственных дотаций. Тоже самое произошло с литературой, особенно при тенденции резкого падения спроса на чтение в новых государствах.

На мировом рынке национальные культуры оказались не конкурентноспособны. После всплеска любопытства к 'перестроечной экзотике', Запад утратил всякий интерес к узконациональным темам бывших советских народов. Национальная культурная элита, несмотря на обретение долгожданной творческой свободы, не смогла создать произведения мирового уровня. Более того, обозначилась тенденция к созданию произведений на русском языке, поскольку только российский рынок может обеспечить определенную доходность. Так появилась генерация 'украинских писателей на русском языке' (куда причисляют так же авторов из Белоруссии и Молдавии), имевших в России известный успех. Попытки доходно печататься на родных языках оказывались провальными.

Проиграв конкурентную борьбу с русской культурой, не выдержав даже на внутреннем рынке противопоставление ей 'национальных классиков', то есть, не только не сумев ее превзойти, о даже сравняться, национализм встал перед выбором: 'если нельзя поднять свою культуру — следует опустить 'вражескую', хотя бы в глазах собственной нации'. С этого момента началась агрессивная фаза отрицания, приведшая к клевете и саморазрушению.

Что 'нечего показывать' было ясно с самого начала, когда фигуры для критики и последующего низвержения только обозначились. Что нимало не смутило 'национализаторов'. Ведь их целью было не возвращение подлинной истории Украины, но создание ее образа, которым националист может гордиться. Потому пустыня стала заполняться фантомами.

Для начала гипетрофировлась роль Киевской Руси (хотя само название 'Киевская Русь' было придумано только в 19-м веке русскими историками), которая противопоставлялась Руси Московской. Утверждалась мысль, что русские и не славяне вообще, а угро-финны перенявшие славянский язык, и исказившие его до 'собачей мовы'. В последствии это население подверглось татаро-монгольскому нашествию и 'поголовно изнасиловано завоевателями'. Новый народ назвался русским, хотя перенял от степняков раболепие и деспотизм. Национальное превосходство и исключительность украинцев обосновывалось доводом: 'русские — рабы и ублюдки'.

ачиная, казалось бы, со здравой посылки — вернуть нации ее настоящую историю, любой нацизм отнимает историю у народа. Взамен реальной истории он всякий раз пишет сначала 'исправленную' историю 'чтобы поднять национальный дух и гордость', позже дополняет ее вымышленными событиями, а потом и вовсе заменяет мифом.

История большинства стран и народов состоит не только из успехов, побед, взлетов, но так же полна измен, предательства, жестокости. И 'хорошие' и 'плохие' события одинаково ценны для истории народа, поскольку положительные примеры создают ориентиры, а отрицательные служат упреком его совести, накладывая определенные табу повторение подобного поведения.