И опять Пожарский 2

— Попытаемся, — неуверенно ответил иконописец.

— Резчики из дерева должны этих девиц вырезать одинаковой высоты, скажем, вершок. А Семёну потом с их помощью нужно залить всё гипсом и сделать формы для отливки из фарфора. Тут главное, чтобы формы разнялись. Для этого острых краёв не должно быть на фигурках и сильно выступающих частей, Теперь понятно?

— Сделаем, князь батюшку, не сумлевайся — теперь более уверенно кивнули резчики. Щегол про формовочные уклоны уже наслушался, он и икону для колоколов резал.

— Ну, а уважаемый Пётр Павлович Рубенс пусть сделает те же персонажи только европейские. Принцессу заморскую нарисует, только не с зеркальцем, а с розой, например. Дочь графа. Дочь аптекаря. Прачку молодую с бельём. Ну и крестьянку с серпом. Всё это в национальных голландских или немецких костюмах. Сможешь Пётр Павлович?

Рубенс ещё достаточно плохо говорил по-русски, и переводчиком ему служила старшая дочь.

— Папа, а мне такую куколку дадут? — захлопала в ладоши девочка.

— Сколько же такая куколка стоить будет, — хмыкнул голландец, — Поражаюсь я тобой маркиз, такая богатая фантазия, как ты это придумал?

— Да вот посмотрел на фигурки Семёна и придумал, — кивнул на Силина княжич, так что мастера, сможем мы девочке таких куколок наделать. Только учтите, что красок у нас пока немного. Есть синяя, есть светло-зелёная, сможем сделать серую и чёрную. Да, и ещё красная и коричневая. Вот из этих цветов и исходите.

Вот с этого дня Семён и почувствовал себя настоящим жителем Вершилова. Он сначала пропадал с голландцами. Их было больше и фигурки они нарисовали быстрее, буквально через два дня. Попробовали их вырезать. Кое-где уклон не получался. Опять перерисовывали. Снова резали. Затем подошли и русские фигурки. И здесь с первого раза не удалось. Только через две седмицы заформовали первую девушку. Ею оказалась голландская прачка. Попробовали разнять полуформы. Нет, Все сломалось. Тогда позвали княжича.

Пожарский долго разглядывал фигурку и остатки отливки.

— Попробуйте голову заформовать отдельно, а потом склеить тем же шликером, — вынес, наконец, решение Пётр Дмитриевич.

Попробовали. Срыв был в районе правой руки. Тогда и руку заформовали отдельно. Получилось! Собрали фигурку и поставили в печь вместе с чашками. Каково же было разочарование, когда печь открыли. Прачка потрескалась. Попробовали снова. И опять тот же результат.

— Нужно собирать фигурку как можно быстрее и сразу ставить в печь, — предложил один из гончаров.

Попробовали, конечно, почти не веря в успех. И ведь получилось. Наделали десяток прачек. Из них вышло семь. Это был успех. К тому времени и ещё две фигурки подошли от резчиков. Эти сразу разделили на части. Так и пошло. Скоро девушек набралось на целую садку печи. Их отдали художникам на раскраску и, окунув в шликер, поставили в печь.

Когда пришло время доставать фигурки из печи, собрались все и художники, и резчики и гончары. Княжич пришёл с Зотовым и Крчмаром. Дверцу печи открыли, достали бережно одну за другой все фигурки. На этот раз потрескалась только одна.

Это было чудо. Эти девушки так отличались от свистулек Семёна, как золотой кубок отличается от комка грязи. Рубенс заплакал, держа в руках свою принцессу с тремя розами: синей, красной и белой. А Семёну больше всего понравилась русская купеческая девушка, играющая со щенком. Хотя прачка, с которой намучились больше всего, тоже была хороша. Перед ней была синяя вода и белое бельё, что она полоскала, прямо горело чистотой на фоне её красного платья.

— Господин маркиз, можно я подарю одну дочери? — робко попросил плачущий Рубенс.

— Не так. Через пять дней у нас 8 марта. Я хочу сделать этот день женским праздником. Завтра я об этом объявлю в церкви после службы. В этот день все мужчины должны делать своим матерям, жёнам и дочерям подарки, а женщины надевать лучшие платья и прогуливаться по селу, демонстрируя красивую одежду, золотые украшения и свою красоту. Давайте напряжёмся и за эти пять дней наделаем девушек для большего числа женщин. Следующие пять дней Семён Силин потом и вспомнить не смог, он спал по несколько часов урывками, да и то не каждый день. Очнулся он от этого аврала только на службе в церкви 8 марта. Пожарский назвал этот праздник новый, днём

заботы Богородицы обо всех женщинах. Отец Матвей провёл молебен, и началось вручение подарков. Конечно, всем женщинам и девочкам фарфоровых фигурок не досталось. Население Вершилова далеко перевалило за две тысячи. Недавно ещё приехало сто стрельцов с семьями. Сейчас строители сразу несколько улиц продлевали. Но Семён был собой доволен, он выдал двести десять фигурок. Вот зачем он нужен в Вершилово. Он мастер.

Событие девятнадцатое

Петра Пожарского вызвал к себе через гонца Трофим Силыч Акинфиев новый Государев дьяк в Нижнем Новгороде. С ним за пять месяцев, пребывания в Вершилово после возвращения с Урала, Пожарский так и не удосужился встретиться. Финансовыми делами занимались Зотов и Крчмар. Ювелиры свои деньги тоже сами считали, так что вроде бы ничего плохого от этого вызова Пожарский не ждал. А оказалось.

Дьяк Трофим Акинфиев сидел в Новгородском Кремле в тех же покоях, что раньше занимал Фёдор Фёдорович Пронин. Пётра проводил в горницу подьячий и плотно запер за ним дверь.

— А, Пётр Дмитриевич, — поклонился ему дьяк, — Что-то избегаешь ты меня. Не хорошо это.

— Да дел много, — нейтрально ответил Пётр.

— Наверное, поэтому и пятину забыл заплатить? — криво улыбнулся дьяк.

Был он невысок и ещё не стар, но при этом почти совершенно лыс, зато большая рыжая борода восполняла недостаток волос на голове. Глазки у дьяка были карие и хитрые.

— Мне управляющие докладывали, что за февраль полностью всю пятину выплатили, — пожал плечами Пожарский. Акинфиев ему определённо не нравился.

— А как же пятина за подарки твоим людям? Они, конечно, не платили, но товар произведён и за него в казну пятина положена, — прискорбно сообщил дьяк.

Пётр не разбирался в законах, но что-то в голосе дьяка его насторожило, и он решил проверить.

— Хорошо. Я посчитаю, на какую сумму сделал подарков в феврале и управляющие внесут одну пятую от стоимости, — дьяк улыбнулся, но Пожарский продолжал. — Это с теми подарками, что подарены жителям Вершилово. А вот с остальными придётся немного подождать. Князь Владимир Тимофеевич Долгоруков сейчас в Москве. Мой отец в Великом Новгороде воеводой. Я им, конечно сегодня же письмецо напишу. Да, ещё ведь патриарх Филарет, Великий Государь Михаил Фёдорович и матушка его — Государыня Марфа. Я им тоже сегодня же письма напишу и попеняю, что пятину они забыли заплатить. Ну, десять дней туда гонец будет мчаться. Да ещё десять дней назад, хотя, думаю, назад и быстрее царёв гонец долетит с посланием тебе. Государь, чай его подстегнёт. Негоже ему в должниках ходить, — Пётр говорил и смотрел, как изменяется лицо у дьяка. Из довольного и хитрого оно по мере перечисления получателей подарков приобрело сначала встревоженный вид, потом на нём обильно выступил пот, затем отобразился ужас, и, наконец, лицо исчезло, так как начало целовать валенки у Пётра Дмитриевича.

— Пётр Дмитриевич, отец родной прости меня грешного. Лукавый попутал. Не надо никому письма писать. Это всё жена, зудит, достань ей фарфор вершиловский и всё тут. Вот я и придумал, дурак, с этой пятиной. Прости, Пётр Дмитриевич, рабом твоим вечным буду.

Ну, вот, оказывается, что чиновники в семнадцатом веке ничуть не лучше, чем в двадцать первом. Мало им заработка им ещё и с бизнеса откаты нужны.

— Встань, дьяк, не позорься, взрослый вроде человек. Давай мы с тобой так поступим, — Пётр поднял сопротивляющегося Акинфиева и усадил на лавку напротив себя, — Я скоро уезжаю на Урал, а здесь у меня есть дела, которые моим управляющим тяжело будет делать. Хочу я дорогу от Нижнего до Гороховца протянуть такую же, что и от Вершилово до Нижнего Новгорода. Денег сколько надо, тебе Крчмар будет выделять, а ты найми честного управляющего, да людей тех, что уже дорогу строили, чтобы она не хуже получилась. Камень уже сейчас нужно начинать дробить, чай кандальники уже пузо отъели. Кормить их нужно хорошо, на это тоже денег выделю. Когда вернусь, посчитаемся. Если дорога будет готова и деньги на неё не разворованы, а я купцов найму, чтоб проверили каждую копеечку, то забуду я Великому Государю письмецо отправить с требование пятину заплатить, — Пётр перевёл дух и продолжил, — Ещё совет тебе хочу дать, дьяк. Видел, ведь как предшественник твой поднялся? Ты с ним переговори об этом. Это первый совет, а второй такой. Денег у тебя теперь под рукой много, весь Владимирский тракт купцами, что в Вершилово за диковинами едут, забит. Так вот совет. Ты возьми, да от Гороховца дальше дорогу проложи такую же, на государственные деньги. Скажем до Вязников. Уверен, когда Государь узнает, кто строил, и дороги те увидит, а он обязательно вскоре захочет Вершилово посетить, то увидев дороги, непременно захочет наградить того, кто это сделал. А может и Приказ отдельный создаст по строительству таких дорог по всей Руси. Можешь и ты главой того Приказа оказаться, ну или товарищем главы. Подумай над этим, Трофим Силыч. Что же до фарфора. Хорошо. Привезут тебе завтра чайный набор, две чашки, два блюдца, вазочку для мёда и подносик.

— Всё в точности исполню, Пётр Дмитриевич, даже не беспокойся за дорогу, — снова сиял лысиной Государев дьяк.

Событие двадцатое

Марты забеременела. Пётр чего-то подобного ждал. Началось всё ещё в октябре. Неделю он прожил в церкви у священника отца Матвея. У того было несколько свободных комнат и помолодевший от регулярного посещения травниц дед с удовольствием приютил Петра. Когда же дом для Рубенса был закончен и Пётр решил переехать назад к себе, то прогулявшись по опустевшим комнатам, решил сначала сделать капитальный ремонт. Комнату для турчанок оббили дорогой парчовой тканью и постелили на пол несколько ковров. Для своей спальни Пётр заказал большую, шириной в два метра, кровать с матрасом, набитым конским волосом, и сверху уложенной периной. В гостиную сделали огромный круглый стол с резными ножками и дюжину резных стульев. В этом времени на Руси такие были только у царя и назывались тронами. Да ещё Пётр их и усовершенствовал, сделав мягкое сидение, тоже набитое конским волосом за неимением поролона. В кабинет он заказал у плотников обычный для 21 века диван с огромными спинками и подлокотниками. Все опять упёрлось в поролон. Заменили конским волосом и перьевыми, простроченными, чтобы перо не стекало вниз, подушками. Когда всё было готово, то есть ещё через неделю, Пётр и перебрался домой.

В первую же ночь гарем заявился к нему в полном составе. Ну не прогонять же их. Девушки так соскучились по любимому мужу. Только через пару дней круглосуточного секса княжич сообразил, что так и до детей не далеко, он поговорил с травницами и отправил к ним проказниц, чтобы девушкам прописали противозачаточные отвары. Только вот с Марты он, похоже, опоздал. Надо было предпринимать меры.

Для начала княжич уселся на диван и стал думать. Допустим, он женится на Марии Долгорукой. Это произойдёт только через год. Значит, как минимум год он будет пользоваться гаремом несчастного купца. А вот потом. Попробовав жить с гаремом, Пётр понял, что одной только жены ему явно будет не хватать. А как отнесётся боярышня к трём конкуренткам? Вопрос. Значит, нужен огромный дом, типа Зимнего дворца, чтобы жены и не жены пореже встречались. Сейчас строительство его нового дома заморожено. Зимой деревянный дом можно строить, а вот кирпичный не получится, если не хочешь, чтобы он развалился. Только вот его новому дому до Зимнего далеко, придётся ещё и крылья пристраивать. Княжич сходил, осмотрел площадку и зарезервировал себе место для продолжения строительства. Ну, в доме длиною почти полкилометра должна найтись комната другая для турчанок.

Теперь нужно решить вопрос веры. Пётр переговорил с девушками и те за полкило золотых цацек легко приняли правильное решение о переходе в православие. Тем более что кружок рукоделия и кружок пения открытый в храме монашками они исправно с радостью посещали.

Третий вопрос заключался в статусе будущих возможных детей. Пётр позвал к себе в гости Замятия Симанова и под стопочку мёда и чашечку чая, которую и подарил подьячему, уговорил того найти ему не очень далеко трёх вдовцов при смерти из мелкопоместных дворян. Оказалось, что таких как раз трое и есть в Жарской волости. Правда, у всех имелись наследники. Ну, их вотчины в четыре-пять дворов маркиза Пожарского совсем не интересовали. Он объехал всех старцев и за новые дома для крестьян, терема для дворян и сто рублей серебром уговорил дедушек жениться на его новообращённых девушках. Айсу при крещении получила имя Анна. Анька значит. Берку переименовали в Веру. Получается Верка. А Марты стала Марфой, по-простому Марфушей. Хотел сначала Марией назвать, но одумался, ещё путать с женой начнёт.

Свадьбы провели скромные, да и где пировать, если в маленьких домишках три поколения дворян обреталось. Понятно, что брачные ночи проходили у Петра в тереме и без участия мужей, но с маркизом в главной роли.

Решив вопрос с гаремом, Пожарский опять позвал Симанова, и попросил подыскать ему из совсем бедных дворян или детей боярских двух смекалистых юношей, которые и появились у него вскоре. Он переговорил с парнями и отправил их в вечернюю школу, а днём всюду таскал с собой, готовил будущих менеджеров. Нужен будет управляющий, что непосредственно займётся фарфором и второй, что будет руководить на стекольном заводе. Зотов уже со всем разросшимся производством не справляется. На нём останутся печи, известь, кирпич и черепица, и литейная мастерская. Одного будущего управляющего звали Андрей Фёдорович Квашнин, и он был внуком одного из женившихся на старости лет дворян. Теперь Матры звалась Марфой Петровной Квашниной. Второй юноша был из детей боярских и пока его стекольное производство всё не начиналось. А пора бы уже, а то скоро на Урал.

Но только вчера Петра осенило. Он всё не знал, как в этом времени можно сделать трубку для стеклодува. И вот вчера ему пожаловались, что от частого применения диаметр ствола у мушкетов сильно увеличился. Пётр отправил в Москву десяток стрельцов с огромной казной, ведь мушкет стоил не меньше трёх десятков рублей, за пятьюдесятью мушкетами, а сам с одним из мушкетов полетел в Нижний к кузнецу, чтобы тот из дорогущего оружия сделал никому не нужную трубку.

Событие двадцать первое

Симон Стивен за все свои семьдесят лет не был занят так, как за последние пять месяцев никогда. Как и всем пожилым переселенцам ему каждый день три раза приходилось ходить к травницам пить лечебный отвар. При этом только приставленный к Симону стрелец следил за временем, сам математик был настолько занят, что забывал о времени. Этот же стрелец, Кирилл Авдонин, заставлял Симона бегать по утрам, даже в ужасающий мороз. Сначала они ходили просто шагом, но скорость увеличивалась каждый день и вот уже и пробежки начались. Теперь же через пять с лишним месяцев учёный уже пусть не быстро, но пробегает все две версты.