Красное Солнышко

— Ирландец говорит, сейчас острова цепью пойдут. Один за другим! Это — Земли Кипящей Воды!..

И верно, ближе к вечеру все три лодьи благополучно бросили якоря в большой полукруглой бухте. Берег был каменистый. Но камни оказались не острыми, а круглыми, тщательно окатанными водой. Обломки загромождали небольшой пляж, и хотя князь уже хотел давать команду покинуть корабли, монах, не отставая возбуждённо заговорил, указывая на изъеденные трещинами скалы, окружающие бухту. Путята выслушал, подивился, перевёл:

— Монах глаголет, что вода здесь дышит.

— Дышит?

Брячислав удивлённо взглянул на жреца. Тот, после краткого раздумья просиял:

— Я думаю, княже, что вода здесь высоко поднимается. Приливы большие. Прищурился на застывшее на одном уровне солнышко, скривился:

— Знать, близко мы к Полуночи. Ярило по кругу ходит, отдыхать не хочет. Не сказать, когда вода вверх пойдёт.

— А тепло. Не чую холода.

Брячислав задумчиво погладил выскобленный подбородок, потом решительно махнул рукой:

— Кто свободен — на берег. Пусть Гостомысл ведёт охотников. Остальные — ждать на лодьях большой воды.

Храбр остался на насаде, Славу повезло больше — вместе с другими воинами он сошёл на берег... Высокие горы, над некоторыми из которых курился лёгкий то ли дым, то ли пар. Яркая, какой нет в родных краях, зелень. Кто-то из воев склонился над покрытой невиданными ягодами кочкой, удивлённо произнёс:

— Смотрите, братие — словно бы малина, а жёлтая.

И верно — яркий цвет ягод выделялся на фоне зеленовато-багровых листьев. Воин осторожно сорвал одну из ягод, из-под пальцев брызнул сок.

— Мягкая какая...

Досадливо произнёс тот, взял вторую ягоду, куда осторожнее. Откусил чуток, подержал во рту, проглотил, расплылся в улыбке:

— Вкусна!

Ели, причмокивали от удовольствия. Потом наткнулись ещё и на другие — одни оказались знакомыми, только не виданными прежде размеров, как голубика-ягода. Другие — твёрдые, красные, с кожистыми плотными листиками, горьковатыми, но тоже понравились. Удивила одна, словно растущая на крохотных ёлочках. Чёрная, по несколько штук на одном кусте. Одна вода. Точнее — сок. Чуть терпковатый, слегка вяжущий язык, но удивительно вкусный. А грибы... Слав, когда подберёзовик увидел, обомлел. С половину щита конного воина. Громадный, на крепкой черноватой ножке, и — без единого червяка! Сыроежки же алые вообще были на каждом шагу. Воины поначалу ломали и их, но потом, набрав подосиновиков, подберёзовиков, на растущие, словно сорная трава на каждом шагу, сыроежки уже и внимания не обращали. Нашли и кипящую воду: вышли в одну лощинку — а там ключи с крутым кипятком на каждом шагу. Вода в них разная: где чистая, которую пить можно, просто вскипячённая подземным жаром. А где — маслянисто поблёскивающая, в кремневых узорах по берегу. Раз едва не испугались, потом правда, смеялись долго — фыркнула земля, плюнула паром, заклокотало у неё внутри, и вверх вырвался фонтан кипятка, рассыпался горячим дождём... Возвращались назад отягощённые грузом: ягодами, грибами, набили и птицы, которой видимо-невидимо было на берегу. Пришли — ахнули. Лодьи стоят, чуть покосившись на берегу. А до моря — шагов сто. И берег весь песчаный, в длинных зелёных соплях водорослей. Кое-где — громадные валуны, тоже морскими жёлудями увитые и длинными лентами. Оставшиеся уже на берегу. Плавника набрали, костры жгут, воду кипятят. Дожидаются добытчиков. Пока ужин готовился, князья с Бренданом и Путятой уединились, присели на песочек. Веточками по грунту водят, рисуют. Поясняют друг другу, что к чему... Словом, цепь этих островов длинная. Несколько седьмиц нужно плыть вдоль них, чтобы достичь Зелёной Земли. А эти вот, Земли Кипящей Воды — к жизни мало пригодны. Нет, конечно, рыбаками, охотникам здесь прокормиться можно. Но чтобы постоянно жить... Зимы суровые. Почвы — скудные, да и мало их. Правда, рыбы — видимо-невидимо. Брендан со своими людьми здесь зимовал, знает, что такое здешние зимы. Несладко придётся даже славянам, к холодам привыкшим. Князья вначале не поверили, потом, когда огляделись получше — убедились. Врать монаху, коли решился он со славянами уйти, смысла нет. Кругом камень голый. Ну, не голый. Но деревья — маленькие, тонкие. Из такого ни лодку не построишь, ни избу не срубишь. Коли у берёз родных ствол коричневый, да и ростом они едва до колена воину... Между скал — настоящие трубы, в которых ветер воет, даже если вокруг тихо. Значит, когда метели начнутся, там вообще не пройти будет. И что на зиму заготавливать? Опять одну рыбу? Ни скот пасти, ни хлеб сеять возможности нет. Значит, нужно плыть дальше, к той самой далёкой Зелёной Земле. Смотреть, не будет ил там лучше... Переночевали на берегу. Остров пустой, но всё-равно часовых выставили, велели замечать, когда вода прибывать будет. Тогда дружину будить, на лодьи грузиться. Дальше плыть. Так и стало. Первую воду упустили. Ночь всё же была. Хотя светло, как днём. И солнышко по кругу так и двигается. А вторая вода утром пошла. Дозорные, как велено, всех подняли. По насадам разобрались, и когда заколыхались лодьи на полной воде, грянуло било, ударили вёсла, двинулись насады дальше от первого острова... Уже серпень-жнец к концу близился, когда достигли Зелёной Земли... Ровные пологие берега, тающие вдали. Вздел Путята руки к Яриле, поблагодарил за успех и помощь. Потом седьмицу шли вдоль берега, выбирая место для долгой стоянки. Князья, посоветовавшись, решили на зимовку стать, чтобы узнать, какие здесь зимы, да и партии охотничьи в разные стороны разослать — провиант заготовить, землю разведать... Нашли. Большая поляна на берегу бухты, почти прикрытой высокими языками песчаных гряд. Большой ручей с пресной водой, Сосны, берёзы, дубы, ели. И зверя много было. Испещрёны окрестности следами волков, лис, кабанов и оленей. Спугнули медведя. Тот добрый был — осень, чай. Брюхо полное. Ушёл сам, без понуждения. А медведь громадный, коричневый, словно у себя дома. Но даже и то сказать — родные Топтыгины как бы не меньше чужого... Место выбрав, нарядили князья партии охотников на все четыре стороны света. По пять человек в каждой. А остальные хозяйством занялись — нужно было до снегов построить жилища. Избы для дружинников, посёлок оградой обнести. Пусть пока людей не видать, но появятся. А ну, как с худом, не с добром? Хотя две сотни воинов славян — орешек крепкий. Не всякий разгрызёт. Но лишней крови не хочется... А ещё — погреба для продуктов, кузню походную наладить. Баню возвести, ибо грязь и теснота — первые помощники хворости. Так что дел у всех по горло было. Копали под фундамент траншеи, под хранилища. Рубили и пилили дубы по всей округе, таскали на себе. Лошадей то нет. Не кабана же дикого или оленя пугливого в упряжь впрягать? Острили вершины, вкапывали в землю прочно. Каждый день уходили в леса по десятку воинов. Добывали зверя лесного. Отроки, все четверо, не только наравне со взрослыми работали, но и, как молодшие, и ягоды грибы собирали. Мочили, солили. Благо туесов берестяных наделали воины много. Так и ведь и на зимовку тоже становилось аж двести человек... Через месяц, когда листья совсем жёлтые стали, что-то проясняться начало. Вытянулись поперёк друг другу два длинных строения из тёсаных брёвен. Ощетинился частокол белизной острых верхушек. Внутри — подсыпаны брёвна ограды землёй. Плотно утоптаной. Сделаны и навесы. Поднялись вышки по всем четырём сторонам земли. Круглые макушки подвалов. Морозы падут — льда нарубят в ручье. По весне ледники сделают. Дымится кузня. Второй столб почти невидимого дыма — кухня. Разгружали лодьи — диву дивились. Тогда и самые тугодумы поняли, зачем их в такой поход послали. Совет Племён новые земли для жизни ищет. Только вот зачем в такую даль? Неужели мало вокруг славян свободных земель? Те же саксы или франки — ну не противники они славянам. Пришли, прогнали — живи, коли хочется. Впрочем, их дела Совета не волнуют. Поручили Рода лучшим из лучших земли найти дальние — значит, выполним. А тем временем и охотничьи партии, посланные на разведку земель, возвращаться начали. И весть принесли — здесь люди живут... Народ насторожился. Что за люди? Чем занимаются? Под чьей рукой ходят? Но ходоки лишь разводили руками — мало что узнали. Оружие у местных деревянное и каменное. Ни железа, ни бронзы, ни, тем паче, стали — не видели. Живут — в шатрах, крытых шкурами. Основательно дома не строят. Есть собаки, но мелкие. Оленей пасут. Рыбу ловят с лодок крохотных. На одного, двух человек. Лодочки, кстати, тоже из шкур. Но с корачами ничего общего не имеют. Князья задумались, позвали Брендана. Тот только руками развёл — он с товарищами лишь пристал к берегу ненадолго. Простояли пару дней, пока корабль свой утлый чинили, швы у них в одном месте разошлись. В глубину земли не ходили, разведку не вели. Да и стоянка у ирландцев была много севернее, чем сейчас построена. Видно, что не лжёт монах. Да и славяне на местных тоже не сразу наткнулись. Охотничьим партиям пришлось далеко вглубь вновь открытых земель углубиться... Решили пока ничего не предпринимать. Дружина зимует. Потихоньку разведывает окрестности. А по весне решать будут. Кто знает, что за это время произойти может? На том и постановили... А Брендан в дружине начал приживаться. Уже пытался говорить на славянской речи. Старался в меру сил был полезным. От работы и поручений не увиливал, да ещё и знатоком каменьев оказался, что само по себе ценно было. Вечерами же монах с Путятой обычно время проводил, вели оба беседы длинные, другим непонятные, поскольку общались на неведомом остальным языке, латынью именуемой. Так время шло. Поднимались строения заставы, наполнялись закрома. Хоть и привезли с собой многое воины, но на всю жизнь не напасёшься. Так что доставалось всем, и охотникам, и лесорубам, и тем, кто запасы готовил, словом, исключений не было. Жалели, что нет с собой лошадей. Насчёт собачек поначалу тоже переживали. Славянский волкодав — первый сторож. Учует ворога за версту, хозяина предупредит. Да тут Слав помог — бродил раз по холмам, лесом заросшим, грибы-ягоды собирал, да услышал вдруг скулёж в яме-овраге. Жалобный такой. Едва ли не смертный. Залюбопытствовал, раздвинул кусты — а там промоина в земле, сажени четыре глубиной. А внизу — два глаза жёлтым горят. Злобой истекают. Зажёг бересту, опустил на шесте — волк. Молодой совсем. Глупый. Видать, весеннего помёта. Наверное, погнался за зайцем или другой добычей, да и в азарте свалился в ямину. А там — ни воды, ни еды. Сколько там просидел — кто знает. Только когда отрок вниз по верёвке спустился — сил даже шевельнуться у животины не было. Только попытался пасть открыть, и всё. Глаза закрылись... Когда юноша в городок зверя на руках принёс, многие удивились. Но приняли хорошо. Да и то, славяне люди такие, чужому горю не радуются. А зверь лесной, что брат родной. Не случайно ведь взяв добычу, просит воин прощения у Матери Лесной. Не забавы ради. Ради пропитания на охоту люди ходят. Долго волк в себя приходил, но оклемался. Храбр со Славом его из рожка поили, мясо жевали — сил у зверя не было кусочек крохотный проглотить. Молочка бы, конечно, да коров тоже нет. Вообще скотины-худобы славяне с собой в поход не взяли. Вот, весной, ежели зимовка пройдёт успешно — тогда пошлют насад к родным берегам, в Аркону достославную. Доложить, что поручение Старших исполнено. И начнут ждать новых гостей-поселенцев...

А волк — оклемался. В силу вошёл. И за отроками обоими, как за мамкой ходит. И службу несёт верную — вместе с дозорными стережёт городок воинский. Не зря свой кусок есть. На глазах вымахал, шерсть густая. С отливом. Матереть стал. Хороший зверь. Добрый*.

• — здесь не в смысле характера, а в качестве его силы, размера, преданности и ума. Словом, эпитет превосходной степени.

Глава 7.

Зима наступила как то резко. Просто в один прекрасный вечер легли дружинники спать, а утром проснулись — всё белым-бело. Лёг снег прямо на тёплую землю. Бывало и на славянских землях такое. Только вот на Родине такой покров обычно сходил, пока морозы землицу не промораживали. А здесь — сначала снега навалило чуть ли не в сажень, а потом уже только морозы грохнули. Впрочем, грохнули, сильно сказано. Просто опустились. И не так холодно, как дома, но зато постоянные и резкие. Обжигало тело, словно огнём. Жрец объяснял, что влаги в воздухе много, потому и кажется, что холод сильней обычного. А так, как бы не теплее, чем дома. Впрочем, вскоре притерпелись. Ведь человек, он каков? По осени ему одна погода кажется чуть ли холодом лютым. А по весне, точно так же на улице, а тело говорит, что жара несусветная. Привыкает за зиму к морозам. А потом по новой к теплу. Словом, приспосабливается человек ко всему.

Хотя и настала зима, народ без дела не сидел. Работы по хозяйству хватало: и дорожки со двором от снега расчистить, и баню истопить, и еду приготовить на двести здоровых человек. Одежду постирать, заштопать. Обувь, соответственно. Жрец записи вёл на бересте — какая погода стояла сегодня. Холодно ли, тепло ли. Ветер с Полуночи, или с Ярилиной избы. Падал ли снег нынче, или чистым небо продержалось. Словом, обо всём, что в округе творилось. Охотники, понаделав лыж, лазили по округе. Без добычи не возвращались. Дичи вокруг было видимо-невидимо. А ещё занимались люди воинской наукой. Куда же без неё? Любой навык, если его не развивать и не поддерживать, теряется быстро. Бегали по округе, забросив мешки с камнями на спину. Купались в ручье в любую погоду помимо бани. Рубились на учебном и боевом оружии. Стрелки — те каждый день по тулу стрел в мишени на поле специальном выпускали. Гордились, хвастались своим умением. Поскольку времени свободного несмотря на все заботы всё же достаточно было, отроков тренировали особенно тщательно. Впрочем, отроками уже и трудно их назвать было. Вытянулись юноши, заматерели. В плечах раздались, силой налились за поход долгий. Ростом мужей взрослых догнали. А в умении воинском и вовсе мало кому уступят. Брендан, кстати, ещё один талант выказал, помимо прочих. Смотрел раз, как юноши на палках между собой бьются, не выдержал. Взял шест, и показал... Да так, что все свободные от работы люди сбежались посмотреть на искусство невиданное. Гудит воздух, просто рвётся от гибкого наконечника простой палки. Простая деревяшка, а, оказывается, может быть страшным оружием в умелых руках. Загорелись юноши, попросили обучить их искусству невиданному. Князь тоже заинтересовался. Добро дал. Так дни за днями и летели. Долго ли, коротко ли, а пахнуло с моря густым солёным ветром. Снег стал рыхлым, глубоким. Солнышко пригрело. Волк затосковал, скулил часто, на своих друзей тоскливо смотрит. Понятно, почему. Вывел его Слав за ограду, погладил лобастую голову, затем в нос влажный поцеловал, присев на корточки, подтолкнул к лесу — беги, коль душа зовёт. Тот понял, лизнул в щёку шершавым языком, помчался, взрывая сугробы мощными лапами. Миг, и исчез за кустами, а у отрока вдруг в горле запершило. Сглотнул ком, непонятно откуда взявшийся, вернулся домой... Вскоре птицы в лесу ошалели. В любое время дня и ночи шум стоит, песни на все голоса. Особливо вороны... Оно, конечно, на родной земле и воробей чужого соловья за пояс заткнёт, но тут... Голос противный до ужаса. Хриплый, даже уши режет, словно ножом*.(*— северная ворона Кларка. Отличается особенно противным криком, как у современным поп-исполнителей) А там и снег ручьями стал исходить, кое-где простенькие цветочки мать-и-мачехи на пригорках, где первые проталины появились, выглянули. Весна пришла. Стали дружинники в путь обратный собираться. Насады, на зиму на берег вытащенные и на козлы поставленные, проверять, смолить и конопатить. Князья над тем, кто вернётся в Аркону задумались. Бросили между собой жребий, чтобы никому обидно не было. Если повезло — то повидаешь родные берега, а то и близких. Нет — терпи. Настанет и твой черёд. Только позже. Никто не роптал. Жребий есть жребий. Единственный кто удачу не испытывал — Путята-жрец. Ему то в любом случае вернуться надо было, доложить на Совете, что за земли новые найдены, можно ли на них переселяться. И уже совсем было собрались воины в обратный путь, да залив ещё льдом покрыт был. Не вскрылся. Оно, можно, конечно, лодьи на себе перетащить на чистую воду. Да только лёд — знак, что рано ещё в путь пускаться. Так что ждать нужно ещё до того времени, когда ударит било на корме, и с единым выдохом лягут вёсла на воду, толкая лодью по воде. И взглянет голова зверя, украшающая нос, на морскую гладь чуть надменно — владыки морей идут. Да беда вдруг случилась нежданная...