Подонки-2

— Нет.

— Точно нет?

— Точно нет.

Их развели.

После развода Янка ударилась в религию. Начала ежедневно ездить в церковь. В храм Иоанна Крестителя. Пропадала там по полдня. Вроде бы договорились, что она начнёт заниматься дочерью, но нет. Снова какой-то заскок.

Господи, он так от неё устал. Жена сосредоточилась на своих надуманных проблемах. Она ему сказала:

— Я хочу искупить свою вину. Я хочу искупить её перед Богом.

Он пытался вразумить:

— Да не перед Богом надо искупать вину! Яна! Перед своим ребёнком нужно!... Маше нужна мать, наставник, воспитатель, а ты к Богу...

— Я не знаю, как это сделать.

— Если не знаешь, так хотя бы не делай новых глупостей. Ты же...

Он безнадёжно махнул рукой:

— Ты безнадёжна...

Через некоторое время жена объявила:

— Женя, я приняла решение. Я ухожу в монастырь.

— В какой монастырь? — охренел Гусаков.

— В Ачаирский. Я поговорила со своим духовником, он даст мне рекомендацию.

Женя был шокирован.

— Ты сбегаешь от проблем?

Тут Янка произнесла расхожую женскую фразу, за которую хочется придушить. Медленно.

— Так будет лучше для всех...

— Господи! Для кого лучше?! Для меня?! Для Машки?! Для матери?! Это лучше только для тебя! Да и то... Это эгоизм. Это очередная твоя глупость и подлость!

Яна промолчала. Ничего не сказала. Ничего. Всё как в стенку.

В среду Гусаков отвёз жену в Ачаир.

Поговорил с настоятельницей. Передал пакет с деньгами, как благотворительный взнос — двести тысяч. Попросил создать для Яны хоть не идеальные, но приемлемые условия. Обещал привезти ещё денег.

Тёща, Татьяна Алексеевна была шокирована не менее Женьки. Когда он вернулся домой, тёща сидела на кухне зарёванная. Растерянная Мария забилась в свою комнату. Янкина выходка вышибла из колеи всех.

Что ещё хочется сказать... Тёща у Гусакова — золотая. Своих-то родителей у него нет. Умерли в четвертом году. А Татьяна беспокоилась о нём как о сыне. Повезло ему с тёщей. А вот с женой... Как-то, не очень.

Татьяна Алексеевна совсем перебралась к зятю. Пока тот работал и возил дочку по кружкам и занятиям, Татьяна тащила на себе все работы по дому. Учитывая её возраст, это была огромная помощь.

Женя согласился с Еленой Юрьевой и начал работать штатным юристом в её стройколонне. Сразу же обнаружил слабые места в системе оптимизации налогов. Исправил.

Потом подключился и к административной работе. Взял на себя большую часть рутинных переговоров и заключения договоров.

Предложил продать два старых экскаватора, и привезти один новый из Иваново. Так и сделали. И производительность резко увеличилась. Старые-то два, больше простаивали в ремонте, чем работали.

Всё же мужик, особенно умный мужик, лучше разбирается в вопросах производства, строительства и всего, связанного с техникой ...

Лена сияла и порхала. Вторая молодость!

Они с Гусаковым частенько уезжали к ней в квартиру и там... Ну, думаю — понятно...

Лето завертелось в бешеном ритме.

Однажды, в самом начале июня, Настя, Янкина подружка, приехала в гости. Рассказала новости, поинтересовалась жизнью Янки. Засиделась допоздна, да и осталась ночевать. А ночью пришла в Женькину спальню и часа два гарцевала на нём, как амазонка. Пухленькая, такая, симпатичная амазонка.

Утром Гусаков увёз её в администрацию, всю расстроенную. Ну как же! Подругу предала!

В конце июня Гусаков взял отпуск. И, с Машей, поехал в Европу, — Италия, Франция, Германия... Отдохнули.

В Париже к ним присоединилась Лена, и, некоторое время они провели с ней. Потом Гусаковы поехали в Берлин, а Юрьева в Англию, к дочке.

Мария интересовалась:

— Пап, ты на Елене жениться собрался?

— Ну... Не жениться, а просто — сойтись. Жить вместе. Но, дочь — Гусаков заторопился, — всё будет так, как ты скажешь. Главное, чтобы ты чувствовала себя комфортно. Понимаешь? Я тебя свожу к Лене домой. Ты посмотришь, как она живёт, как относится ко мне, как отнесётся к тебе... А потом примешь решение. Потому, что без тебя я никуда не уйду. Для меня — ты главная женщина в моей жизни.

— Знаешь, па... Я по маме скучаю. Правда. Пусть она и... Она у нас легкомысленная какая-то. Но я её всё равно люблю. Я недавно поняла, что я её люблю. И мне её не хватает. Правда.

Женька обнял своё дитятко.

— Хорошо, солнышко. Приедем домой — будем мамку возвращать в семью. А то она у нас что-то совсем того...

Мария подсказала:

— От рук отбилась.

— Это у неё кризис среднего возраста, — Евгений попытался оправдать Янку.

Дочь озабочено спросила:

— А как ты с Леной?

— А с Леной я разберусь.

Так и жил всё лето. Иногда ездил в женский монастырь, отвозил Яне витамины, апельсины-яблоки. А тёща, кстати, ездила каждую неделю. Ну что тут скажешь — мать.

Один раз возил Машу, но ей не понравилось, как живут монахини. Одного раза хватило. Больше не просилась.

С Леной отношения закручивались серьёзные. Один раз поехал к ней в гости с Машкой. Потом спросил у дочери:

— Ну, как тебе.

Мария поморщилась:

— Так-то ничё... Но старая она какая-то.

Что есть, то есть. Хоть Елена и следит за собой не жалея денег, но всё равно. Она же на десять лет старше Гусакова. Да и не сравнишь Янины тридцать с Лениными сорока двумя...

В общем, дочери не приглянулась Женькина пассия. А может ребёнок просто приревновал... Но о совместной жизни с Леной придётся забыть. А жалко. Хорошая она баба.

В конце июля, как-то в воскресенье позвонила Настя, попросила встретиться.

Встретились в кафешке, посидели, поговорили. Анастасия всё извинялась за 'ту ночь'. Просила Яне ничего не говорить.

Закончилось всё в её квартире, в постели, снова ковбойскими скачками.

Потом Настя по-новой распереживалась:

— Теперь ты меня будешь презирать!...

Гусаков постарался показать женщине, что не о каком презрении речи быть не может. После таких-то ласк, Настёна мгновенно успокоилась. Покормила Женьку украинским борщом, поцеловала на прощание, просила не забывать забегать иногда.

Как-то он... По рукам пошёл. Нет, конечно, всё не так вульгарно, как кажется на первый взгляд. Но лёгкую вину он за собой чувствовал.

В конце сентября Татьяна Алексеева вернулась домой в панике. Яна заболела. Лечиться отказывается.

— Она очень плохая, — жаловалась она Жене, — очень. Я боюсь. Я боюсь, что она может умереть.

Поехали всей семьёй в Ачаир.

Яна жила в гостинице при обители. Пострига она ещё не прошла и числилась простой 'трудницей'. Работала на огороде и помогала на кухне.

Посудомойка с высшим образованием. Нормально?

В комнате Янки Гусаков ни разу не был, но тёща уверенно повела его по знакомому ей маршруту.

Янка лежала в комнате одна. Худая, кости да кожа. Волосы, пегими от седины клоками, разметались по подушке. Старуха! Скулы заострились, глаза ввалились, шея тонкая.

Таня присела рядом на табуреточку.

— Яночка, Женя с Машей приехали.

Яна с трудом разлепила губы.

— Это хорошо... Перед смертью дочку увижу...

Гусаков стоял в шоке. Да и Маша тоже имела ошарашенный вид.

— Врача вызывали? — первое, что спросил Женя.

— Она врача не подпускает. Лечиться отказывается.

Тёща заплакала.

— Я не знаю, что делать... Она умрёт...

Мария неуверенно подошла к матери:

— Мам. Поехали домой. А?

Янка с трудом нашла глазами ребёнка.

— Машенька... Прости...

И всё. Закрыла глаза, больше ничего не сказала.

— А ну-ка.

Женька отодвинул тёщу, сгрёб 'бывшую' в охапку, вместе с одеялом, и пошёл с ней на выход. Казалось, Янка ничего не весила, до того исхудала.

— Мама, вещи её соберите, что там у неё. Машенка, пошли, поможешь устроить мать в машине.

И упёр Янку домой. А то ещё, действительно, помрёт.

Дома, позвонил в скорую, прицыкнув на Яну, которая всё шептала:

— Не надо, Женя. Не надо. Не беспокойся.

Какой там к чёрту 'не надо'! Приехала бригада, в стационар не забрали. Просто — выписали кучу лекарств, надавали кучу рекомендаций. Только удивились — это надо же было простое ОРЗ довести до такой степени...

Первым делом Гусаков смотался в аптеку.

Потом помыл Янку. Та стеснялась своей худобы, пыталась выгнать его из ванной, но он снова рыкнул на неё, и та смирилась.

После покормил таблетками, напоил микстурами, поставил горчичники и подложил грелку под ступни.

Татьяна Алексеевна только крутилась вокруг и пыталась давать советы. Мария тоже суетилась, подавала, поддерживала и подсказывала.

Когда Яна была уложена в постель и прошла все процедуры, тёща накормила её куриным супчиком, напоила малиновым чаем и сидела рядом пока дочь не уснула. Спящая Яна выглядела старше своей матери — седая и худая.

Женька сидел на кухне и думал:

— Вот нахрена ему всё это? Зачем ему этот кавардак в жизни? Он, вроде бы, всё делал правильно. Старался быть хорошим мужем, отцом... Человеком. И всё это кончилось ничем... Как оно дальше будет — непонятно. Как они будут жить — черт его знает. За что не возьмись, все рушится, расползается и превращается в абсурд и мерзость. И жизнь его, словно театр абсурда, — "ни Богу свечка, ни чёрту кочерга".

Нет, это конечно всё даже занятно и наполняет адреналином. Все эти рисковые приключения, они подхлёстывают эмоции... Только нафиг бы оно было всё нужно. Хочется спокойного существования, маленького, уютного семейного счастья. А тут...

За окном темнело. Где-то играла музыка. Матери звали ребятишек домой. В открытое окно тихо просачивалось последнее тепло уходящего лета.

Пришла Машенька, села рядом, прижалась. Отец чмокнул её в макушку.

— Как ты, дочь?

Маша вздохнула и совершенно по-взрослому ответила:

— Да, нормально...

Так они и сидели, молча, как две сироты, обнявшись и думая каждый о своём...

* * *

Янка выздоравливала тяжело. Только через восемь дней она смогла самостоятельно сходить в туалет. А до этого Евгений носил её на руках. На унитаз, в ванную, на балкон подышать свежим воздухом.

Татьяна Алексеевна всё это время спала вместе с дочерью в одной комнате.

В тот день, о котором речь, а точнее вечер, она попросила зятя:

— Женя, ты бы поговорил с женой...

Она сбилась, вспомнив, что Янка уже не его жена.

— Я тебя прошу, поговори с ней. Она не живёт, она существует. И... И она не хочет жить. Я не пойму — почему. Поговори с ней, Женечка.

— А она-то что говорит?

— Она ничего не говорит. Она молчит.

— Она и с вами молчит?... Я думал только со мной... Только мама, я не знаю о чём с ней говорить.

— Поддержи её как-то. Покажи, что она тебе не безразлична.

Женька сел на край кровати. Рядом, на табуреточке, пристроилась тёща. С другой стороны придвинулась Машенька. Вся семья в сборе.

— Яночка, — начал Женя, — я хочу кое-что выяснить. Давай поговорим без обид, как взрослые люди.

Яна с некоторым удивлением смотрела на собравшихся.

Татьяна причесала дочку, одела в кружевную ночную рубашку, постаралась, чтобы Янка выглядела... ну, не то, чтобы красивей, но, по крайней мере, — аккуратней. Хоть седину, пергаментную кожу и морщины в уголках глаз эти ухищрения спрятать не могли.

— Яна. Что с тобой происходит?

Семья терпеливо ждала. Янка долго смотрела в сторону. Наконец просипела своими воспалёнными связками:

— Я никому не нужна. Я никому здесь не нужна.

— Где 'здесь'?

— Здесь. В этом мире.

— Ну, Яна! Это несерьёзно. Вот — твоя мать. Она нянчится с тобой и пытается поставить тебя на ноги. Ты считаешь — ты её не нужна?

Яна молчала. А что она могла сказать?

— Вот — Маша... У вас были разногласия, но она тебя любит. Она твоя дочь, ты её мать.

Он посмотрел на дочь. Та взяла Янину ладошку обеими руками и прошептала:

— Мама, пожалуйста... Не болей. Я люблю тебя. Правда. Прости меня.

Янка протянула слабую руку, прижала Машку к груди. Всхлипнула.

— Вот — я, — продолжал Гусаков. — Я делаю всё, чтобы ты поправилась. Ты же не хочешь сказать, что я забочусь о тебе, потому, что ты мне не нужна. Ну?... Ты нам всем нужна. Уж поверь... Я не буду уговаривать тебя, как ребёнка. Ты уже давно выросла из пелёнок. Зачем ты отгораживаешься от тех, кто тебя любит?

— Женя, я не хочу жить без тебя, без семьи.

— И поэтому ты сбежала в монастырь, вместо того, чтобы быть со мной, с семьёй?

— Там, в монастыре, — не жизнь... Умереть... Я боюсь умирать. Я... А там, я вроде бы и не живая...

— Я понял, — кивнул Женька. — Но, вот сейчас, я говорю, что ты мне нужна живой и здоровой. Мне больно смотреть, как ты себя уничтожаешь. Поэтому я тебя прошу — выздоравливай. Договорились?

Яна тяжело вздохнула.

— Есть что-то ещё, что тебя... гнетёт? — догадался Женя.

— Да... Мне страшно. Я убила столько людей... Мне всё равно придётся за это ответить.

— Ответить перед кем?

— Перед Богом. Перед судьбой... Не знаю... Мне страшно, Женя. Мне так страшно...

— Ну-ка иди сюда, — Женька приподнял супругу, прижал к груди.

— Давай посмотрим — чего ты боишься. Понимаю, тебе неудобно говорить о своих страхах, но здесь люди, которые тебя любят, поймут и не осудят. И постараются помочь...

Тёща смотрела удивлённо и испуганно.

— Она?... Убила?...

— Нет, мама. Никого она не убивала. Она просто чувствует вину за гибель этих людей.

Женька строго посмотрел на жену и она, поняв, что сказала опасную глупость, опустила глаза. А Женя продолжал:

— Все эти люди умерли потому, что хотели причинить вред тебе, Маше, мне... Они хотели уничтожить нашу семью. Это война. Это — "мы или они". В этой ситуации кто-то должен был умереть. Вот скажи мне — кого бы ты выбрала для смерти? Нас или их?...

— Ну... — заметалась Яна.

— Конкретно — кого?

— Ну конечно их. Но может быть следовало как-то по-другому?

— У нас не было другого пути. Это была война. На праведной войне нет преступников... Наша война была правильной?

Яна затрясла головой:

— Да! Да! Мы же только защищались. А они...

— Поэтому никто тебя не осудит и не накажет. А, в случае чего, я весь грех возьму на себя. И перед людьми, и перед судьбой, и перед Богом. Успокойся и постарайся побыстрее встать на ноги. Ты мне нужна.

— Зачем? Зачем я тебе нужна?

— Машка растёт без матери. Думаешь, ей легко? Думаешь, ей не обидно?

Яна вопросительно глянула на дочь.

— Да, мам. Мне обидно... У всех мамы как мамы, а у меня... Меня Валентина Ивановна спрашивает — "Почему на родительские собрания приходит только отец?". Я же не могу сказать в школе, что меня мать бросила. И вообще...

— Ну? Мы с тобой договорились? — интересовался Гусаков.

— Я постараюсь вылечиться. Я постараюсь.

— Ладо, Маша. Мать слабая, устала. Пусть отдыхает... А ты, — он снова повернулся к Яне, — кушай, пей микстуры, смотри телевизор и побольше спи. Выздоравливай. И, кстати, когда выкарабкаешься, надо к Вере Павловне съездить. Пусть она над тобой поколдует.