Скотина?
Всю с собой не заберешь, но кое-что можно. И пища, опять же...
Пленных допросить, рабам объяснить, что и как, проводить к тракту, а там уж дорога прямая. Пусть идут к Азову. А оттуда их направят дальше. Поднимутся по Дону, кто до Царицына, кто и еще повыше. Туда же и пленных. Но тех сразу примут в Царицыне и определят на строительство канала, нечего зря время терять. Хватит терпеть налеты из степи. Пришла пора поквитаться за разоренные русские селения, за убитых, за тех, кого в рабство увели...
Кажется, татары это понимали. И не ждали для себя ничего хорошего.
* * *
— Как дела, тетушка?
Софья смотрела на Ирину чуть насмешливо даже дерзко, но на этот раз царевна не обиделась.
Как дела? Да уж было, чем похвалиться.
— Первую партию вернувшихся примем легко. Человек пятьсот разместим...
— Тетя, мало! Их ведь не пятьсот будет! Их тысячи пойдут! Сколько эти твари на нашей земле разбойничали! Скольких в полон увели!
— Ты дослушай, племянница! Человек пятьсот — это только женщин и детей. С монахинями переговорено, по другим монастырям я приказала клич кинуть — будет кому и ухаживать, и успокаивать. Человек пятьсот разместим по домам в деревнях, а в казармах — поместим только мужчин. Детей разместим, строятся твои короба...
Софья кивнула. Она сама и нарисовала стандартный детский садик на пять сотен детей. Кухня, столовая, спальни казарменного типа, учебные классы... Да, для мастеров такой проект оказался новостью, но построить они его могли. Пусть пока строилось одно здание — Софья планировала построить их штук пять, чтобы делить детей по возрасту, а из садика направлять сразу в царевичеву школу. Кстати, надо еще одну школу построить, только более военного типа, но это чуть позднее. Сначала садики, а потом у нее еще года три-четыре будет. Зря, конечно, Ордин-Нащокин решил брать детей до пяти лет, но... теперь уж не перерешишь. Не топить же их в речке?
— Вот и отлично.
— Мужчин, я так понимаю...
— Кто захочет по домам — выдадим подъемные, и пусть идут. Кто не захочет — пусть отправляются на Волго-Дон.
— Легко ты царской казной распоряжаешься, племянница.
Софья только фыркнула.
— Тетя, так не царской, неужто ты не знаешь?
— Вот как?
— Царской казны тут третья часть, остальное из других источников идет. Алеша даром времени не терял, в Дьяково сидя, у него и корабли есть, и золото на Урале добывается, и изумруды недавно нашлись...
— А...
— А батюшка, конечно, об этом знает. Но сам сказал, что эти деньги не в казну пойдут, а на богоугодное дело. Не было их в казне — нечего и разворовывать. А то, эвон, Милославский, губы раскатал и ручки протянул...
Ирина покачала головой.
— Родня он тебе...
— И что? Коли родня, так тащить надо, все, что гвоздями не приколочено? Нет уж, родня отдельно, казна отдельно, не то не напасешься.
Это Софья еще умолчала о том, как Иван Милославский пытался влезть в казну царевичевой школы под предлогом родственной помощи. Алексей ему тогда высказал много всего хорошего...
Иван, кстати, оказался понятливым и больше руки не тянул, поскольку про государеву казну разговора не было.
— Да, Соня, гляжу я на тебя и удивляюсь, откуда что берется?
— Тетя, так ты на себя погляди? То сидела смирно, а сейчас? Командуешь, вон, распоряжаешься...
Ирина потупила глаза. Ну да.
Командовала, распоряжалась — и прекрасно себя чувствовала. Властности у нее хватало, в бабку пошла, просто раньше реализоваться было негде. А сейчас-то...
К тому же Софья все устроила хитро. Для всех царевна Ирина на богомолье в монастыре, бояре не шумят, а она тут и за строительством надзирает, и с монахинями договаривается, и по деревням ездит, со старостами разговаривает... не подобает сие царской дочери?
Так ведь никто и не запретил. А нет запрета — нет проблемы.
А вот когда уже возвращенцы пойдут — тут и говорить что-либо поздно будет. Глядишь, еще и канонизируют тетку. А что? Чем не святая Ирина, помощница тех, кто на родную землю возвращается? Надобно это Аввакуму как-нибудь нашептать.
Конечно, царю пытались глаза открывать... но, а ежели царь их открывать не хочет?
Хорошим фильтром служили и Милославские, и Любава, слаженно нашептывающие царю, что дескать, бояре, дармоеды, вместо того, чтобы зады толстые поднять, да делом заняться, напраслину ходят, возводят! Вот где сейчас Ромодановский? Ордин-Нащокин? Где?!
Все на благо государства работают.
А эти...
Уххх!
Так что Алексей Михайлович пребывал в спокойном расположении духа, не мешая своим родственникам творить добрые дела. Да и то сказать — ведь и верно — добрые! Не на вред же, все на пользу.
А что не подобает...
Это добро-то творить не подобает?! Пусть люди под заборами мрут или на большую дорогу выходят!?
Ну и гады ж вы, товарищи...
— А что с женщинами дальше будет? С детьми?
— С детьми — тут все понятно. Воспитывать будем. С женщинами... тетя, а ты представляешь, сколько нянек надо на сто детей? А на триста? Ежели у кого родные найдутся и пожелают принять к себе несчастную — порадуемся. А кто одинокий — тех пристраивать будем. И жилье найдется, и работа... кто-то в монастырь захочет — тоже препятствовать не станем. А кто и замуж выйдет.
— Да кто их возьмет, племянница?!
— Тетя, какого ты плохого мнения о людях, — ухмылочка у Софьи была откровенно язвительной. — Вот ты представь. Людей освободили. Сначала им к Азову двигаться, потом от Азова вверх по реке домой ехать... мужчинам, женщинам, детям... неужто они за это время и словечком не перемолвятся? Попомни мои слова — кое-кто на строительство каналов семьями поедет.
— Ну ты и лиса, племяшка.
— Чем удобряли — то и выросло. Ну что, поехали, покажешь мне, что и где готово, а то я на денек чудом вырвалась...
Ирина ожидала многого. И ругани, и споров, но Софья была на удивление деловита. Критиковала мало, но каждое ее замечание Ирине хотелось записать, да еще себя по лбу стукнуть. Не додуматься до такой мелочи!
Впрочем, пара девушек, которых для поручений выделила Софья, ходили за царевной хвостиком и все записывали к себе. Ирина решила просто взять у них вечером заметки.
Но наконец осмотр окончился и настало время поговорить и об иных делах.
— Племянница, а ежели я Дуняшу сюда заберу?
Софья пожала плечами.
— Тетя, мне не жалко, но ты можешь гарантировать ее примерное поведение? Что она ни в кого не влюбится, не сбежит, не устроит скандал — и таких 'не' я тебе тысячу перечислю?
Ирина задумалась. За себя-то она была уверена, а вот Дуня...
— Не знаю, Сонюшка.
— Тогда подумай, стоит ли. За ее глупость ты отвечать будешь. Хочется тебе обратно в терем?
В терем Ирине Михайловне не хотелось, так что тема была исчерпана.
А Софья была довольна теткой. Вот уж действительно — все беды от безделья. А дали Ирине возможность работать, дали развернуться — она и пашет трактором. Семьи нет, детей нет, в монастырь неохота... золотой кадр!
Пусть занимается приютами, пусть с детьми возится, полезной себя чувствует, пусть кому и крестной матерью станет... Софья была заранее согласна на многое.
Глупость растет на безделье.
* * *
Собесский был не то, чтобы доволен. Для довольства ему не хватало армии в пятьдесят тысяч человек, орудий, припасов — да всего не хватало. Но сейчас они сделали максимум того, что могли сделать.
Теперь требовалось сковать турок боем под Жванцом, чтобы они не сразу двинулись на Каменец. Хотя бы ненадолго, хотя бы на чуть-чуть. И вот тут-то Собесский собирался использовать естественную полость под замком.
Пусть ворвутся, пусть...
Но на такое дело надо было посылать только добровольцев.
В Жванце сейчас никого не осталось, все, кто жил в нем — сбежали в Каменец. Были только два отряда — один под командованием пана Ярмолинского, который сам вызвался возглавлять отчаянных вояк. И стояла там батарея под командованием Киприана Томашевича.
Всего-то три десятка пушек. Старых, чуть получше, чем те, которые взорвали на переправе, но все-таки не слишком хороших. Хотя и их Собесский отдавал чуть ли не со слезами.
Две сотни добровольцев. Два командира.
Знамя, гордо реющее над замком.
И понимание того, что никто живым отсюда не уйдет. Но они выиграют время, выиграют чьи-то жизни, оплатив их своими... пусть так.
Турки нахлынули на Жванец, подобно мощной приливной волне — и были встречены картечными залпами со стен. В сложившейся ситуации — картечь была лучшим выходом. Изготовить ее было несложно, разлеталась она далеко, калечила и убивала многих, тем более, что турецкое войско было огромно — а как известно, страшнее смерти для воина только вид искалеченного, воющего от боли товарища. И понимание — что завтра, даже уже сегодня это может быть с тобой. А еще — обоз, переполненный раненными, загнивающие язвы, гангрена — не видели? И не дай Бог увидеть, лучше уж честно грудью на меч, чем так мучиться.
А еще раненные требуют сил, внимания, лечения... не добивать же всех подряд?
Киприан смотрел со стены на наступление врага. На кружащихся под стенами конных татар Селима Гирея, на янычар, отмечал бунчуки, искал глазами хоть кого-то — и не находил.
Пушки размеренно стреляли, пока войско не раздалось в стороны, и вперед не выехал мужчина на сером, в яблоках коне, с белым флагом в руке.
— Кто комендант крепости?
Прищуренными глазами смотрел на него Ярмолинский. Это был Фазыл Ахмед-паша. Да, можно бы снять его одним выстрелом, но сие бесчестье будет.
Да и толку одного пашу убивать — тут другое надобно.
— Я, Юрий Ярмолинский, комендант замка!
Мужчина выпрямился над воротами замка, глядя гордо и насмешливо.
— Чего надобно!?
— Я Фазыл Ахмед-паша...
Титулы Ярмолинский не слушал. Неинтересно. Да и что может предложить ему этот турок, разодетый, как дорогая девка и блестящий каменьями в перстнях?
Почетную сдачу?
Спасибо, не надобно!
Да неужели?
Ну да, султан, милостью Аллаха, не желает губить храбрых воинов и потому предлагает им открыть ворота крепости. Тогда он разрешит им выйти вместе с оружием и убраться на все четыре стороны.
Гневная волна поднялась в груди поляка.
— Да неужто, пан, ты сам согласился бы жить бесчестной собакой?!
Сказано было увесисто. Паша на миг вспыхнул от гнева, но решил попробовать продолжить уговоры. Опять же, надо дать войску время подойти под стены. Да, они сметут эту крепость с лица земли, но скольких потеряют при этом?
Пушки расположены удачно, а обойти ее и идти на Каменец тоже не выйдет. По ним просто будут бить со стен — и скольких они потеряют?
Слишком велико их войско, в обход его не поведешь — неудобно, лошади, пушки, обоз... а мимо — конечно, поляки воспользуются случаем.
Он бы непременно воспользовался.
— Ты сам видишь, ясновельможный пан, что нас здесь больше, чем листьев в лесу. Ты погибнешь без чести и без толка. Мы предлагаем почетную сдачу.... пока предлагаем! Даем вам час на размышление!
Ярмолинский кивнул и скрылся за зубцом стены.
— Ты им веришь?
Киприан стоял рядом. Юрий усмехнулся.
— Верить нехристю? Я еще с ума не сошел.
— Так что же...
— Проверь еще раз все заряды. А потом — скольких положим, те и наши!
Мужчины переглянулись — и Киприан поспешил вниз, в пещеру. Да, грех было не воспользоваться тем, что сама природа вложила им в руки. Протестовал, хотя и недолго, один Лянцкоронский, но потом махнул рукой.
Коли выживут — краше прежнего замок отстроит.
А коли нет...
Спустя час флаг был спущен.
А Юрий, вроде как скрипя зубами, торговался с пашой, прося забрать с собой пушки и крепостную казну.
Разумеется, Фазыл Ахмед-паша отказывал в этой просьбе, говоря, что жизнь — уже многое и что им оставляют личное оружие и дают уйти с миром.
Юрий настаивал, переговоры велись все ожесточеннее, а потом наконец Юрий бросил шапку под ноги, делая вид, что согласен на все, сгорел сарай — гори и хата — и распахнул ворота крепости.
Люди выходили один за другим, вроде бы задыхающиеся от стыда, сам Юрий вышел первым и встал перед пашой.
— Все ли здесь?
— Да уж все. Мы можем идти?
Фазыл Ахмед паша кивнул, приказывая своим людям начать обследовать крепость. Но те, забежав внутрь, быстро обнаружили, что никого нет.
Зато...
Прямо в центре двора, видимо, брошенные в раздражении, лежали мешки с деньгами. И из них высыпалось серебро.
Про вход в пещеру рядовые солдаты не знали.
Зато...
Звон монет, торжествующие крики, возгласы... что еще надо, чтобы человек потерял над собой контроль?
Янычары и татары вперемешку ринулись во двор крепости, спеша наполнить карманы дармовым серебром.
К шуму и гаму прислушивался Киприан, сидя в своем убежище.
Пора?
Но знака еще нет....
Когда же?
* * *
Фазыл Ахмед-паша посмотрел на распахнутые ворота. Вот ведь собаки христианские!
То он взял бы казну, а теперь ее растащат по карманам — и ведь не тронешь коня, не взмахнешь плеткой. Не годится ему, визирю из знатного рода Кепрюлю, лаяться над добычей, как татарскому шакалу над падалью! Он подождет еще минут десять, а потом въедет в крепость, как победитель — и над ней взовьется флаг Османов с тремя полумесяцами на зеленом фоне.
Поляки стояли с таким потерянным видом, что визирь невольно усмехнуться, тронул коня...
Он действительно въехал в крепость победителем — и вслед за ним въезжал его личный отряд, несколько сотен отборных янычар, цвет войска и его краса. Фазыл Ахмед был уверен, что его молодцы не уступают султанским. Он остановил коня во дворе, прямо посередине, там, где лежала казна — и огляделся по сторонам.
Нет, много проблем ему бы этот замок не доставил, но к чему терять время и жизни правоверных?
Странно другое. Почему бросили казну во дворе?
И... что это? Что происходит?!
Это изумление и стало последним чувством в жизни визиря.
А тем временем турки с удивлением наблюдали, как три человека выхватили из-под кафтанов пистолеты.
Три выстрела прозвучали один за одним.
Дах!
Бах!!
Да-дах!!!
Трое воинов упали, как подкошенные. И турки схватились за сабли!
Убить, уничтожить негодяев, их выпустили, а они еще и поднимают руку на воинов Аллаха?!
В порошок растереть мерзавцев!!!
Но прежде, чем кто-то опомнился, тяжело ухнуло в недрах скалы. И на глазах у изумленных турок, замок просто принялся складываться вовнутрь, рушиться, словно песочный домик, сломанный злым мальчишкой, проседать...
Никто не успел не то, что выехать — поворотить коня.
Войско замерло в недоумении — и этим воспользовался вторично пан Володыевский.
Звонко запели рога — и на противника ринулась кавалерия.
Откуда они взялись?
Из-за холма. Рельеф местности был таков, что спрятать много не получалось, но сотни три-четыре — вполне. А остальное уже было оговорено и продуманно.
Юрий должен был оставить во дворе крепости и пушки — и казну, чтобы крепость не осматривали тщательно. Ну, кто будет лазить невесть по каким подвалам, когда вот она — добыча!?
