На рассвете 25 июля, в праздник Св. Яго, мы все были в окопах, готовые к штурму, и оставались там под палящим солнцем до десяти часов. Около одиннадцати часов был отдан приказ о штурме. Мы бегом бросились каждый к назначенной ему позиции. Достигнув рва, мы без труда преодолели его, при этом нам не потребовались штурмовые лестницы, которые мы взяли с собой, поскольку бастионы были настолько разрушены огнем наших пушек, что мы легко смогли подняться на них. Мы обнаружили, что гарнизон выстроен в отличном порядке на эспланаде, на валах стояли копейщики, а на бастионах — мушкетеры. У некоторых были крючья, с помощью которых они затащили внутрь нескольких из нас и изрубили их в куски; многие были убиты на парапетах и флангах, и, несмотря на героические усилия, нам не удалось прорваться. Никто не мог поднять головы, не будучи убитым или тяжело раненным, потому что их парапеты и стены имели откос, обращенный внутрь форта, так что противник оставался невидим для нас и не подвергался опасности.

Мы продолжали бой с одиннадцати утра до двух часов дня, когда отступили (на свои позиции). Из 950 человек, которые участвовали в штурме, назад вернулись только 392; прочие же, в том числе капитан-майор полевых войск Фернан де Мендоза, Франсишку де Мендоза, брат графа де Валь-душ-Рейш, с несколькими фидалгу и известными капитанами остались лежать у подножия стены. Три дня спустя те из нас, кто остался в живых, забрали нашу артиллерию и другие запасы и отступили в Верганпетим, деревню, находившуюся между Негумбо и Коломбо; здесь мы укрепились и оставались до декабря того же года.

(1) "Проход Крокодилов" (португ.) — перевод сингальского названия "Кимбулапитийя".

(2) Очевидно, имеется в виду принц Дуарте де Браганса (1605-1649), сын Теодозиу II, герцога Браганса, и брат короля Португалии Жуана IV. Принимал участие в Тридцатилетней войне в Германии на стороне католических держав, где и мог свести знакомство с упоминаемым Рибейро немцем.

Глава XVI

Оглашение перемирия между португальцами и голландцами. Дон Фелипе Маскареньяш назначен вице-королем Индии, а Мануэл Маскареньяш Омем — капитан-генералом Цейлона вместо него

В конце декабря, как уже упоминалось, шесть голландских кораблей пришли в Коломбо с генералом Жуаном Мансукаром (1) на борту, привезшим приказ от Его Светлейшего Величества короля Жуана IV, в соответствии с которым нам надлежало уступить голландцам все земли, принадлежавшие фортам, которыми они владели на момент оглашения приказа, что должно было произойти в пределах года от этой даты. Приказ был издан всего лишь за девять месяцев до того. Тот же самый генерал привез также патенты и приказы от короля, объявлявшие о назначении дона Фелипе Маскареньяша вице-королем Индии вместо Жуана да Сильва Телло, графа д`Авейруш, а Мануэла Маскареньяша Омема — капитан-генералом Цейлона вместо дона Фелипе. Аналогичное сообщение было получено через короткое время от вице-короля Гоа, который добавил, что с наступлением сезона дождей прибудет флот, чтобы сопровождать нового вице-короля и в то же время доставить к месту назначения капитан-генерала. Так как прошло уже два года после приезда Педро Буреля с текстом соглашения, которое оказалось нарушенным, перемирие было обнародовано в Коломбо сроком на восемь лет.

В день оглашения договора о перемирии в Коломбо царила большая радость, так же как и на борту голландских кораблей, и сразу начался раздел территорий. Голландцы получили в свою долю не только корал Галле, но и всю местность от реки Аликам до граветов, которая простиралась на 26 лиг по морскому побережью и на 10 лиг вглубь острова, охватывая таким образом весь Корна Корле и примыкая к округу Бебилиагама, который относился к юрисдикции Сафрагао; так что корал Галле, который мы отказались уступить два года назад, фактически составлял лишь пятую часть той территории, которую мы теперь добровольно уступали голландцам на этом побережье. В округе Негумбо мы аналогичным образом отказались в их пользу от территории длиной в 8 лиг побережья, простиравшейся от Верганпеттина до Медампе, и шириной в 6 лиг вглубь острова, составлявшую добрую часть Семи коралов. Все эти уступленные земли густо поросли коричными деревьями.

Одно из условий соглашения заключалось в том, чтобы в него были в равной степени включены друзья и враги (каждой из сторон); и поэтому еще до провозглашения перемирия голландцы пригласили короля Кандии присоединиться к нему в соответствии с договором Его Величества с ними. Король ответил, что сделает это, но не имеет желания поддерживать никаких сношений с нами; что он будет хранить мир в границах своих владений, и надеется, что и мы поступим также в пределах своих; и что в том случае, если мятежники с той или другой стороны совершат какое-либо преступление, виновные должны быть наказаны и выплачена компенсация в соответствии с размером причиненного им ущерба. На этих условиях он заключил договор и торжественно пообещал его соблюдать. И так он и делал, ни в чем не нарушив обещания, которое дал посланникам, которых мы отправили к нему, прежде чем атаковать Негумбо. Жители Галле вернулись в свои деревни, расположенные в округах, перешедших к голландцам, которые никоим образом не мешали им владеть ими. Таким образом они справились с голодом, от которого страдали в течение пяти лет после потери этого форта; точно так же и все остальные, имевшие деревни в тех краях, продолжали ими владеть, потому что голландцы забрали только то, что принадлежало (португальской) короне.

Вице-король дон Фелипе первым делом добился возвращения останков своего брата, похороненного голландцами с должным уважением. Он приказал привезти их морем на манчуа (2), задрапированной черной тканью, и когда она достигла залива, вице-король вышел навстречу ей с членами своей свиты, также облаченными в траур. Похороны прошли со всей помпой, кости были помещены в монастырь Богородицы, принадлежащий капуцинам, где была отслужена пышная заупокойная служба, подобающая карьере этого фидалгу. В том же траурном одеянии он отправился в Гоа, которого достиг в марте 1645 года на флоте, который привез (на Цейлон) генерала Мануэла Маскареньяша Омема.

Через некоторое время голландцы, увидев, что округа у Негумбо не подчиняются им из-за того, что у короля Кандии возникли напряженные отношения с ними из-за требуемых у него денег, решили отправить армию за пределы форта, чтобы привести их к повиновению. Эта армия состояла из 350 солдат и отряда ласкаринов из тех же округов, которые следовали за ними, и разбила лагерь около нашей границы в Семи коралах. Король, узнав, где они находятся, решил заставить их отступить в свою крепость, поскольку, судя по всему, он не мог их победить; и, поскольку наша территория лежала между ними, он обратился к капитан-генералу Мануэлу Маскареньяшу со смиренной просьбой разрешить беспрепятственно пройти через нее, чтобы уничтожить нашего общего врага. Поэтому он провел свои войска через португальские округа, и его везде принимали со всеми знаками уважения, в соответствии с приказами на сей счет, которые мы получили от капитан-генерала. Он выяснил, что голландцы надежно укрепились и, не желая подвергаться риску сражения с ними, удовлетворился тем, что взял в блокаду их лагерь и перерезал все пути подвоза продовольствия; и сделал это настолько эффективно, что вскоре посредством измора заставил их выйти наружу и сдаться как военнопленных, увел их в Кандию и распределил по разным частям своего королевства.

Когда голландский губернатор в Галле услышал об этом, он потребовал от короля Кандии освободить пленников и пожаловался на нарушение договора. Его посланники объявили королю, что голландцы прибыли на Цейлон только по его просьбе; что они безупречно выполнили все свои обещания; они понесли большие потери от рук португальцев, но теперь он беспричинно напал на тех самых людей, которые так хорошо ему служили и наложили узду на его врагов, и сделали его бесспорным владыкой всего своего королевства ценой их собственной крови; он также заключил союз со своими врагами, тогда как должен был помнить, что все блага были им получены от голландцев, и что именно им он должен быть благодарен.

Получив эту жалобу, король сделал то, что ему было выгодно, и не уплатил никакой части требуемой с него суммы; он ответил посланнику, что готов добровольно освободить всех пленников, находившихся в его власти, чего ни он, ни его предшественники никогда не делали с португальцами: губернатор должен знать, что он предпринял экспедицию больше для проверки наших истинных намерений, чем для ведения войны с голландцами, и с этой целью он попросил нашего разрешения пересечь нашу территорию, которое мы добровольно и охотно предоставили ему. Он воспользовался данным разрешением, чтобы показать им, что мы являемся людьми, которые никогда не держали данного слова и не вели себя честно ни с одним народом на земле; и теперь было ясно видно, как мы обращаемся с людьми, которые исповедовали почти ту же религию и были уроженцами почти той же страны, что и мы; по этой причине они не должны доверять нам, поскольку можно было не сомневаться, что мы способны по отношению к ним на всевозможную ложь и вероломство.

Голландцы были удивлены, узнав об этом: они поблагодарили короля за свободу, дарованную соотечественникам; услышав, что король сказал о нас, они приняли меры к тому, чтобы изгнать всех португальских подданных со своих территорий, подвергая их множеству притеснений, и не позволили никому владеть своей деревней, хотя по условиям соглашения они должны были получить только те земли, которые принадлежали (португальской) короне. Этот шаг отныне сполна ощутили на себе жители Галле; когда эта крепость пала, они скитались, прося милостыню, а после заключения мира они возобновили жизнь в своих деревнях; и теперь эти несчастные, обремененные своими детьми, могли только оплакивать (свою участь) и просить подаяния, пока они не были полностью уничтожены.

(1) Яном Метсёйкером.

(2) Вид небольшого индийского гребного судна.

Глава XVII

Объявление войны, которое привело к мятежу, в ходе которого генерал Мануэл Маскареньяш Омем был свергнут и посажен в тюрьму

Во время действия соглашения не происходило ничего достойного упоминания, кроме инцидента, случившегося в апреле 1646 года между голландцами и королем Кандии, о котором мы рассказали выше. Гарнизоны, которые мы держали в течение этого периода, были размещены в следующих пунктах. В Маникаваре стояло двенадцать рот из 450 португальских солдадуш под командованием капитан-майора, сержант-майора и дисавы Четырех коралов, в подчинении у которого находился большой отряд ласкаринов. В Софрегао находился еще один лагерь, где было расквартировано пять рот общей численностью в 190 португальцев под командованием дисавы этого округа. Дисава Семи коралов жил в своей провинции в деревне под названием Лахоа с двумя ротами христиан-топассов — уроженцев Коломбо и хороших солдат, хотя и чернокожих, — и некоторых ласкаринов из этого округа. Дисава Матуры стоял лагерем в Аликаме с 10 или 12 спутниками-португальцами из числа бедных жителей, которые пришли из Галле и остались с ним, чтобы получать солдатское жалование — характерный пример обнищания на острове — и некоторым количеством солдат-туземцев. В Калитуре находился гарнизон в составе капитана пехоты с его ротой; был и другой, в деревянном укреплении в Канастуре, где у нас хранились запасы продовольствия и амуниции, которые доставляли по реке для нужд армии в Маникаваре. В Коломбо капитан-генерал желал держать несколько рот в качестве гарнизона, и он сформировал три роты по 80 солдат в каждой, которые размещались в этом городе. В Мальване, местопребывании тех, кто обычно удалялся туда во время войны на поправку здоровья, он сформировал одну роту из старых солдат и инвалидов, которые были бы помехой на марше.

После заключения договора (с голландцами) гарнизоны, которые мы держали на острове, были распределены описанным образом по этим постам, и в таком положении мы оставались до середины октября 1652 года, когда в Коломбо прибыли из Галле два голландца, чтобы объявить о начале военных действий. И так как состояние мира зачастую действует разлагающим образом, мы проявили большое раздражение при их приезде, как в наших речах, так и по части нашего гостеприимства, ибо и то и другое отличалось от того, каким должно было быть вследствие нашей репутации. Достаточно сказать, что дом, где они были размещены на ночь, был столь плохо снабжен всем необходимым, что у них не было даже свечей. Это привело к тому, что весь город возложил вину на капитан-генерала за то, что он позволил себе открыто выказать те чувства, которые питал в сердце, и отсюда возникли неизбежные жалобы на него, которые дали основания для неблаговидных подозрений, не приличествующих фидалгу, которым он был по рождению, и правил службы, которым он следовал.

Жил тогда в Коломбо уважаемый фидалгу по имени Руи Лопиш Коутиньо, человек, пользовавшийся всеобщей любовью за свой добрый нрав и высокие душевные качества. Он встретил несколько других виднейших жителей города (moradores), и они стали обсуждать предмет, о котором я упомянул, а также приказы, предписывавшие армиям вернуться в город, как только они услышат семь пушечных выстрелов. Семь мушкетеров также были размещены на горе, чтобы дать сигнал армии, которая находилась за пределами слышимости выстрела из пушки. Им было хорошо известно, что армии на протяжении длительного времени получали продовольствие из их собственных округов, и что вместо того, чтобы доставить его в город как можно скорее, ибо там был дефицит (съестных припасов), ввиду полученных приказов их собственные скудные запасы были отправлены армиям. Вследствие этого всё в Коломбо пришло в состояние брожения, и горожане начали вынашивать мрачные подозрения в отношении капитан-генерала.

Всё это и многое другое, о чем открыто говорили жители города, широко обсуждалось. Руи Лопиш Коутиньо, желая довести до всеобщего сведения еще более серьезное обвинение, заметил: "Я не думаю, господа, что наш генерал имеет те недостатки, о которых вы упомянули: но мне кажется, что он слишком медлительный охотничий пес, чтобы загнать зайца (he ser o galgo froxo para correr estas lebres)". Эти его слова тотчас подхватили и стали повторять, и в тот же самый день на него напало несколько солдат, которые прибыли из Галле, и так тяжело ранили, что сочли за мертвого.

Этот инцидент укрепил подозрения виднейших жителей, и они пришли к выводу, что продолжение существования такого правительства должно привести их к неизбежной гибели. Они спешно отправили письмо армии в Маникаваре, от которой зависела главная сила и защита острова, ибо она состояла из самых лучших солдат и ветеранов страны. В нем они преподнесли всё то, о чем я рассказал, как несомненную истину, добавив от себя всё, что хотели присочинить или выдумать в отношении капитан-генерала, чтобы разъярить солдат и тем самым помочь своему замыслу. Одно из обвинений заключалось в том, что после объявления войны голландцам по его приказу было продано большое количество зерна; если это было так, это было постыдным преступлением; что я могу подтвердить, — что генерала скорее можно было обвинить в небрежении своими обязанностями, чем в предательстве.