Зеркало Деметры

Борислав украдкой вздохнул, вспомнив земные интернаты с их комиссиями по распределению выпускников. После скандального дела Абалкина эту систему попытались ослабить, но Всемирный совет по педагогике встал в оборону, как триста спартанцев, и ходу реформам не дал. А здесь вот — пожалуйста. Авторитарная империя, милитаризованное общество, остатки нацизма и сословной системы, но при всем при том профессии люди выбирают сами.

Зигфрид истолковал заминку по-своему. Он сказал:

— Вот мой брат — ветеринар. С детства любил животных, после школы улетел учиться, но через пять лет вернулся на родную планету, на Витгенштейн. И с удовольствием там работает. У него врожденная хромота. Компенсированная, но все равно заметно. При Гольденбаумах он бы не то что образования не получил — ему бы, скорее всего, пришлось всю жизнь отсиживаться где-нибудь на лесном кордоне, боясь нос высунуть на люди. Ну, вы понимаете...

— Да, я понимаю, — сказал Борислав.

Он действительно понял. Пять с половиной веков назад, когда почти все здешнее человечество попало под власть династии Гольденбаумов, император Рудольф Первый издал совершенно чудовищный "Закон об элиминации генетических дефектов". Этот закон обрекал неполноценных людей на физическое уничтожение, причем критерии неполноценности были определены нарочито широко. Последствия оказались, мягко говоря, кошмарными. Следующие императоры частью вынужденно, а частью из обычной человечности старались смягчить этот закон, так что со временем применять его почти перестали; но полностью отменен он был только шестьдесят лет назад, при Лоэнграммах.

— Я никогда не говорю о политике, — сказал Зигфрид. — Никогда. Сохрани Бальдр от этого. Но когда я слышу, как какой-нибудь сытый и довольный деятель начинает рассуждать о том, что при Гольденбаумах, по его мнению, жизнь была лучше — мне хочется не переубеждать его, а просто заехать в рыло. А ведь приходится такое слушать. И нередко. Даже здесь, на станции, такие говоруны попадаются. Даже среди ученых. Удивительно, правда?

— Ничего удивительного, — сказал Борислав. — Вот уж совсем ничего. Всегда так было. Во-первых, восприятие любой эпохи резко меняется, как только уходит большая часть поколения людей, помнящих эту эпоху лично — и вот сейчас мы как раз дожили до этого момента. А во-вторых, общество гораздо менее похоже на единое целое, чем вам кажется. Общество — скорее сеть островков, а не континент. И даже самые дикие законы обычно не вызывают у среднего человека сколь-нибудь серьезных отрицательных эмоций, если его личный островок не страдает... если не страдает семья, например, или работа. Ну вот в данном случае — если нет детей-инвалидов. Это простой защитный механизм психики, без которого бы все давно свихнулись. Но именно он определяет позицию большинства. Всегда. Во все времена и во всех мирах, уж поверьте.

— Грустно, — сказал Зигфрид. — Но вы, наверное, правы, вы явно лучше меня в этом разбираетесь.

— Да не разбираюсь я, — с досадой сказал Борислав. — Кто я — дилетант, прочитавший пару книжек... Просто некоторые вещи и так очевидны. Вот историю я люблю, это да. Благо, здесь она рядом.

Оба посмотрели на стену малого зала, в котором шел разговор.

Там висел портрет: мужчина в мундире космофлота Рейха с твердым, волевым, но совершенно не запоминающимся широким лицом. Это был адмирал Карл Густав Кемпф, погибший шестьдесят два года назад в битве за крепость Изерлон. Его флагманский линкор "Ётунхейм" был там уничтожен, и строить его заново не стали — вместо этого имя корабля передали исследовательской станции. Чтобы сохранить память.

Кстати, догадываются ли местные астрофизики о существовании Окна? Что-то же ведь они должны были заметить. Значит, придется проверять еще и это. Еще одна забота. Окно — не иголка, неужели они его пропустили? Впрочем, здесь такая железная субординация, что любые сколько-нибудь опасные данные, скорее всего, дальше непосредственных адресатов не идут; это утешает. Проблема в том, что познание остановить невозможно. Это как волшебная скрипка. Посмотри в глаза чудовищ... Ладно, будем надеяться, что все не так печально.

— Спасибо за интересную беседу, — сказал Борислав, поднимаясь. — Я пойду, меня через десять минут ждут в шлюзе.

11 сентября 61 года НР

Линкор "Карниола"

Командующий 19-м галактическим сектором контр-адмирал Фридрих Линденгард принял Борислава на своем флагмане — линкоре "Карниола". Командующий, приветливый блондин, выглядел именно так, как и должен выглядеть адмирал, желающий вызывать доверие у подчиненных. Слуга кайзеру, отец астронавтам. Его кабинет на "Карниоле" был в меру роскошен: толстый ковер, хрустальная люстра, огромный полированный деревянный стол. Имперское величие. Настенные панели — из натурального дерева. На "Ётунхейме", где Борислав провел предыдущие три дня, отделка помещений была куда более функциональной. Хотя, может быть, там он просто не добрался до самых высоких кабинетов.

— Ну, как вам у нас?

— Грандиозно, — сказал Борислав честно. — Таких станций я никогда раньше не видел. Да и таких кораблей тоже. У нас все скромнее.

— Зато у вас есть нуль-Т, — сказал адмирал.

Его лицо было вежливо и непроницаемо. Борислав попытался представить, какие мысли по поводу нуль-Т могли возникнуть у профессионального стратега, и решил, что лучше этого не знать.

— Если вы знакомы с нашей историей, вы могли заметить, что нуль-Т — это, как ни странно, в каком-то смысле тормоз. Обратите внимание: почти вся "галактическая империя" нашего человечества возникла еще до появления нуль-Т. Ее создали обычные звездолеты. Нуль-Т резко повысила связность внутри уже освоенной Периферии, но вот продвижению вперед она не способствовала. У вас оно идет куда равномернее.

Линденгард поморщился.

— Это относится только к последним пятидесяти годам, — сказал он. — В лучшем случае. Пока шла война, исследовательская экпансия и в Рейхе, и в Союзе была практически заморожена. Не до нее было. Тогда ведь боевые звездолеты буквально сотнями тысяч строились...

— Я знаю, — сказал Борислав. — Но я знаю и то, что у вас был "марш в десять тысяч световых лет". Это удивительный подвиг.

— Мои предки в нем не участвовали, — заметил Линденгард. — Может быть, и к сожалению. И я полностью согласен: это удивительный подвиг. Только благодаря ему мы заселили рукав Стрельца.

Борислав невольно посмотрел на висевшую за спиной адмирала карту. Трасса "марша в десять тысяч световых лет" была там обозначена. Почти четыреста лет назад, в беспросветные времена первых Гольденбаумов, жители одной из каторжных планет сумели совершить побег на самостоятельно построенном сверхсветовом корабле. В мире, освоенном человечеством, они не могли укрыться нигде: власть Гольденбаумов была тотальной. Беглецы направились в необитаемые звездные области, для которых не было даже карт. После путешествия, длившегося несколько десятков лет, им удалось найти землеподобную планету, пригодную для высадки. Так возник Союз Свободных Планет — новое человеческое государство, против которого Галактический Рейх начал войну. Шестьдесят лет назад эта война закончилась победой Рейха...

— Мы еще можем дожить до времени, когда человеческие колонии появятся не только в рукаве Стрельца, но и в рукаве Лебедя, — сказал Линденгард. — Это не так уж невероятно.

Борислав усмехнулся.

— Для наших социологов это именно невероятно, — сообщил он. — Они до сих пор, наверно, себя щиплют за все места — хотят понять, не спят ли. Никто не мог представить, что при монархическом общественном строе можно выйти в Галактику. Никто. Это немыслимо.

— Ну вышли-то мы пораньше, — заметил Линденгард. — К моменту возникновения Рейха Земля столицей уже лет триста как не была. А у вас ведь до сих пор девять десятых населения — на Земле, я верно понимаю?

Борислав кивнул.

— Имея нуль-Т, это можно себе позволить, — сказал адмирал.

Борислав вновь кивнул. Он не был уверен, что дело здесь только в средствах транспорта, но предпочел не делиться своими соображениями на эту тему.

— Ну хорошо, — сказал Линденгард. — Я рад, что мы познакомились. Полагаю, у вас ко мне есть вопросы. Если так — прошу. Я в вашем распоряжении.

— Спасибо, — сказал Борислав. — Вопрос у меня, по сути, один, но большой и важный. Как воспринят контакт той частью общества Рейха, которая о нем знает?

Линденгард вздохнул.

— Я понимаю, почему вас прислали, — сказал он. — Конечно, по дальней связи такое не выяснить. Очень запутанная тема, сам Слейпнир ногу сломит... Ладно, я постараюсь рассказать то, что знаю сам. Среди тех — очень немногочисленных, надо сказать — наших бюрократов, которые знают о контакте, встречаются два отношения. Первое — это умеренно доброжелательный подход. Готовность осторожно развивать и познавать. Примером такой позиции являюсь я, например, — он улыбнулся. — К сожалению, в высшем руководстве флота так считают не все. Там есть несколько "черных фишек". Изоляционистов, которые считают, что контакт — в принципе зло, все данные о нем стоит стереть, и доступ закрыть.

— Зло? Почему?

— Я неточно выразился, — сказал Линденгард. — Не зло, а угроза. Слишком большая угроза. Эти люди боятся, что контакт вызовет в нашем собственном обществе проблемы, которые не удастся решить без войны.

— Какие проблемы?

Линденгард вздохнул.

— Ну, например, совершенно неизвестно, как на известие о контакте отреагируют наши республиканцы. Они ведь есть даже в Рейхе. Не говоря о Хайнессене, который принадлежит им целиком. Я надеюсь, что на Хайнессене еще ничего не знают, и затрудняюсь даже представить — что будет, когда узнают. А ведь утечка может произойти в любую секунду...

Борислав медленно кивнул. Республика Хайнессен была последним уцелевшим осколком Союза Свободных Планет, когда-то объединявшего сотни звездных систем. До сих пор земляне с ней дела не имели.

— А как могут отреагировать республиканцы?

— Вот том-то и дело, что я не знаю, — сказал Линденгард. — Их, безусловно, очень вдохновит тот факт, что строй вашей цивилизации — республиканский, в нашем понимании. По крайней мере, уж точно не монархия. А вот какие практические выводы они сделают... Не знаю и не хочу знать, если честно. Это не мое дело. Я всего лишь простой адмирал.

— Кстати, — сказал Борислав. — Я не очень-то понимаю, зачем Рейху такой большой военный космофлот, при том, что государств-соперников у него нет. Не поясните?

— Попробую, — сказал Линденгард. — Вы правы, государств-соперников у Рейха нет. Хайнессен не в счет, там прекрасно понимают, что соперничество между нами может быть только политическим и экономическим, развивать военный флот они даже не пытаются... Но, во-первых, учтите, насколько пространство Рейха огромно. Существуют окраинные планеты, полузаброшенные или недоосвоенные системы, да мало ли еще что. А любители поживиться за чужой счет, нарушая правила, найдутся всегда. Да, в том числе и пираты. Флот необходим уже потому, что всегда есть такая угроза. Но, кроме того, значительная часть нашего космофлота занимается обычными галактическими исследованиями, как вы это видели на "Ётунхейме". Через военные организационные структуры очень удобно управлять чем угодно, в том числе и исследовательской деятельностью. Солдафоны вроде меня занимаются всевозможным обеспечением, а ученые работают себе спокойно... Конечно, это немножко идеальная картинка, но в целом... Да вы многое уже и сами видели. Чем создавать исследовательский флот с нуля, было гораздо проще использовать военный в тех же целях.

— Но милитаризация общества у вас при этом сохраняется, — сказал Борислав. — Все эти ученые, одетые в мундиры...

Линденгард поднял брови.

— А у вас это не так? Вы уверены? Конечно, я не очень много общался с людьми Полудня. Но у меня сложилось впечатление, что многие области, особенно связанные с социальным риском, у вас вполне военизированы. Единственное отличие — вы форму не носите. Я неправ?

Борислав задумался.

— По-моему, все-таки нет... Но я понимаю, что со стороны так может показаться.

Линденгард вновь вздернул свои брови, но ничего не сказал.

Интересно, знает ли он слово "Прогрессор"? Лучше пока не выяснять.

— Хорошо, — сказал Линденгард. — На чем мы остановились?.. Ах да, на изоляционистах. Я понимаю, почему это вас интересует... По моим данным, гибель вашего корабля "Нейтрон" — именно работа изоляционистов. Не хотелось бы оправдываться, но... Проверьте навигационные данные. "Нейтрон" проигнорировал мои предупреждения. Он пересек границу секторов. Я командую девятнадцатым галактическим сектором, и ручаюсь, что он для ваших кораблей безопасен. Но "Нейтрон" забрался в соседний сектор, двадцатый — и немедленно был сбит.

— Кто командует двадцатым сектором?

— Контр-адмирал Грегор фон Гампхаузен.

— Он человек изоляционистов?

— Он человек вице-адмирала Юлиуса Брентано. Это начальник контрразведки космофлота. И вот Брентано — изоляционист. Самый крайний. Гампхаузена он мог использовать втемную, просто дав ему приказ сбивать любые подозрительные объекты. Мог, впрочем, и сделать из него своего сознательного сторонника — это пока никак не проверить... Но в том, что инициатива шла от Брентано, у меня сомнений нет.

— И насколько далеко Брентано способен зайти?

Линденгард прищурился.

— Не знаю, — сказал он. — Гражданская война в нынешнем Рейхе почти невозможна. Но ведь и феодальные воспоминания еще не остыли. Брентано как раз из тех, кто до сих пор исповедует аристократические ценности, знаете ли. Воинская доблесть, семейная честь, служение Одину и прочее... Но при этом он, несомненно, умный человек. Своими силами он закрыть подступы к Окну не может, поэтому будет искать обходные пути. А вот какие — не знаю.

Борислав кивнул.

— Вы готовы гарантировать безопасность наших кораблей, пока они не покидают девятнадцатого сектора?

— Готов. Безусловно. Это моя работа.

— Спасибо... Брентано находится на Феззане?

— Разумеется. Как и весь Главный штаб.

— А сторонники у нас на Феззане есть?

— Конечно. Вы же не думаете, что я действую исключительно на свой страх и риск? Главным покровителем контакта сейчас является Дитрих Сульковский, начальник политической разведки. Очень яркий человек. Кстати, секретность нашей работы обеспечивает он же.

— А Хайнессен не в курсе?

— Никоим образом. У них, конечно, тоже есть своя разведка, но я не думаю, что она уже нас засекла.

— Разве это не вопрос времени?..

Линденгард поджал губы и с сожалением кивнул.

— Вот именно. Вы сейчас воспроизвели главный аргумент изоляционистов. Разве это не вопрос времени? Что будет, когда узнают республиканцы? Где гарантия, что они не воспримут людей Мира Полудня как своих союзников? И, если такое случится, как отреагируют сами люди Полудня? Кстати, Борислав, а вы знаете ответ на последний вопрос?..