Консерватория:музыка моей души

Оллам моргнул, и растерянность улетучилась, будто ее и не было. Возможно, так и было, и она мне всего лишь примерещилась.

— Больше не забывай закрывать дверь, — густой голос, похожий на граненый сапфир благородством и насыщенностью цвета, снова обрел былую громкость, но теперь он как будто приобрел оттенок задумчивости.

Медленно отвернувшись, Даррак направился к дверям. Он покинул кабинет, плотно прикрыв за собой створку, оставив меня в блекло-серой тишине.

Рука потянулась к крышке и замерла на полпути. Я посмотрела на слегка подрагивающую кисть и только сейчас осознала, насколько велико было потрясение. Нет, не тем, что Даррак Кейн прервал меня, и не тоном его разговора, а тем, что я позволила себе серьезную оплошность, предполагающую наказание. Ярким откровением вспыхнула мысль: я оллема, на мне лежит огромная ответственность. Пока я не умею контролировать свой дар, нужно быть осторожной. Я могу навредить. Пусть на данном этапе не сильно, но все же могу. Поэтому позволять вот такую невнимательность больше нельзя. Никогда.

Я опустила руку на колени. Нет. На сегодня, пожалуй, достаточно. С сожалением окинула взглядом рояль, излучавший собой укоризненность то ли оттого, что могла наворотить по собственной неосторожности, то ли оттого, что позволяю отвлекать себя от музыки и покидаю его так скоро. Прости, учитель, но сегодня я играть уже не смогу.

* * *

В комнате меня ждала Ния, складывающая свои учебники на свободную полку стеллажа.

— Ничего себе! Неужели с каждым курсом количество предметов увеличивается вдвое? — произнесла я вместо приветствия, увидев внушительную стопку.

— Что? — не поняла соседка, но потом проследила мой взгляд и, улыбнувшись, ответила. — Нет, просто я люблю читать. Тут много трудов по истории музыки, не входящих в обязательную программу, а мне интересно.

— Как ты эту кипу только дотащила? — снова спросила я, пытаясь представить себе тяжесть двух десятков солидных томов.

— Мне Кеннет помог, — произнесла подруга. — Он никогда не может пройти мимо девушки, несущей что-либо тяжелей скрипки.

— Да, это я уже заметила, — усмехнулась я, вспоминая эпизод с Делмой и контрабасом. — Он славный.

— Да, Кеннет очень хороший, — подтвердила солнечная девушка, определяя на полку очередной талмуд. — Его и госпожа Кин всегда пускает в наше общежитие, знает, что он девушкам помогает без далеко идущих коварных планов.

Я снова улыбнулась. Так вот почему третьекурсник так хорошо ориентируется в женском общежитии. Оказывается, редкая студентка, взваливающая на себя непосильную ношу, остается без помощи сильного плеча оллама Кеннета. Не понимаю, как на его фоне подруга вообще могла заметить этого своего Грейнна. Кстати, о нем.

— А почему тебе Грейнн не помог? — не смогла удержаться от вопроса я.

— Грейнн на дополнительных занятиях по специальности, — с готовностью ответила Ния.

— Он у тебя с исполнительского? — уточнила я.

— Да, играет на скрипке. Очень красиво. Он лучший на факультете. Это и неудивительно: Грейнн очень талантлив, — с желтыми лучиками гордости в голосе подтвердила подруга.

Мне вдруг почему-то стало стыдно за свои недавние мысли. Ведь раз солнечная девушка видит в своем любимом хорошее, значит, оно должно в нем быть.

— Кстати, Ния, я ведь так и не спросила тебя, как тебе учится на вокальном? Должно быть, ты владеешь своим голосом, как инструментом?

Подруга улыбнулась своей солнечной лучащейся улыбкой и ответила:

— Знаю, на нашем факультете учатся олламы не с самым высоким уровнем дара, но мне очень нравится. И да. Нас учат многому и контролю в том числе.

Соседка говорила правду: самыми перспективными и сильными были олламы композиторского факультета, после них — исполнительского, затем — вокального, а самыми слабыми считались студенты музыковедческого. Но никто из них не жаловался, потому что изучать феномен олламии и создавать теоретическую базу, облегчая труд познания дара другим, было не менее интересно. Так, по крайней мере, утверждал мэтр Муррей.

— Главное, что нравится, — ответила я. — Я бы хотела послушать, как ты поешь.

— Тебе представится такая возможность во время зимних академконцертов, — ответила соседка.

— Обязательно приду послушать и поддержать, — заверила я подругу.

За разговором состояние после встречи с Дарраком Кейном притупилось. Руки уже давно перестали дрожать. Так что на ужин мы вместе с Нией отправились в хорошем настроении. В этот раз я не опоздала к началу приема пищи, поэтому снова застала явление старшего повара в столовую. Мастер Аодх, как и в прошлый раз, осмотрел присутствующих в столовой и величественно пожелал приятного аппетита своим насыщенно-томатным голосом. В ответ ему прозвучал нестройный благодарный гул, после чего повар с достоинством развернулся и покинул помещение, а к раздаточным тележкам потянулась вереница голодных студентов.

После того, как мы с Нией наполнили свои подносы, усаживаясь за стол к Кеннету и Делме, я произнесла:

— Мастер Аодх такой вежливый. Неужели он желает приятного аппетита студентам каждый прием пищи?

— Конечно, — ответил парень. — У него такой ритуал: в течение учебного года он приветствует студентов перед раздачей, а на каникулах — после нее. Сама понимаешь, на каникулах людей меньше, а на протяжении года народ растягивается и приходит в разное время.

Я кивнула. Дисциплина у студентов — вообще слабое место, а у творческих студентов так вообще — уязвимее не придумаешь.

После ужина извинилась перед друзьями и оставила их. Мне нужно было снова подняться на третий этаж, чтобы переписать расписание, о котором я совершенно забыла, обескураженная сегодняшним происшествием.

Благополучно переписав необходимые сведения, я уже хотела спускаться, когда услышала чей-то игривый переливчатый смех, потом звук удара, как будто что-то упало, а затем совсем уж непонятный — как будто на клавиши рояля прыгнули. Не понимая, что происходит, я пошла к кабинету, откуда доносились странные звуки. Дверь была не заперта, именно поэтому я и услышала эти странности. Подойдя вплотную, я занесла руку, чтобы постучать, но в этот момент посмотрела в щель и застыла.

Вплотную к роялю стоял парень. Он, одной рукой крепко прижимая к себе девушку, сидящую на клавишах инструмента, увлеченно ее целовал, собрав ее волосы в кулак свободной руки. Сам факт такого фривольного использования инструмента уж явно не по назначению разозлил меня настолько, что я уже была готова распахнуть створку и... не знаю, что бы я сделала, но встать с черно-белых клавиш дамочку заставила бы. Однако в этот момент парень оторвался от губ своей пассии, и я разглядела его лицо. Улыбка полная предвкушения, страсти и превосходства растянула губы Грейнна. Девушка же смотрела на молодого человека с восторгом и обожанием. Она вздохнула, облизала губы. В глазах Грейнна зажглись темные огоньки, и поцелуй продолжился под аккомпанемент стонов неизвестной мне студентки и тихо возмущающихся подобным возмутительным использованием своих клавиш рояля. Эти звуки и ошеломление черными змеями приковали меня к месту, не позволяя пошевелиться. В голове не было никаких мыслей, только узкая картинка в обрамлении грязно-фальшивых вскриков инструмента и красных всполохов тихих стонов девушки.

Змеиные цепи разбил негромкий желто-солнечный знакомый голос:

— Талли, я тут подумала, ну чего нам поодиночке обратно в общежитие идти? Мне же совсем не трудно тебя подождать.

Я вздрогнула и медленно опустила руку. Повернуться было страшно. Парочка, занятая собой не услышала голоса подруги и продолжала самозабвенно и довольно активно целоваться, терзая ни в чем не повинный инструмент.

— Талли, все хорошо? — снова пробился солнечный лучик в набиравшую яркость грязную действительность.

Мне не хотелось, до крика не хотелось, чтобы Ния увидела происходящее. Не потому, то я не желала, чтобы подруга знала правду, а потому, что мне было страшно увидеть реакцию солнечной девушки на предательство. Я до ломоты в теле боялась увидеть ее слезы.

— Талли, что происходит? — раздалось совсем близко.

Ния положила руку мне на плечо, но секунду спустя рука безвольно соскользнула и с негромким звуком ударилась о бедро подруги.

Увидела...

Я медленно обернулась. Ния расширенными от удивления глазами смотрела в недостаточно узкую, чтобы скрыть личность присутствующих в кабинете, щель. На ее лице было непонимание, как будто перед девушкой возник очень странный ребус. Я смотрела на подругу, не зная, что сказать и как прекратить все это. Внезапно вместо стона, раздалось сиплое 'Грейнн' и в лучистых янтарных глазах солнечной девушки вспыхнуло осознание, а в следующую секунду из них полились слезы. Молчаливые горькие капли, полные разбитого доверия и растоптанной любви, катились, по щекам, срывались с подбородка и капали на платье.

Я вздрогнула, увидев первое мокрое пятнышко на ткани. В душе поднялась волна темной ярости. Хотелось сделать виновнику слез очень больно, невыносимо больно, до срывающего голос крика, во всю мощь глотки. Взяв подругу за руку, я аккуратно, но непреклонно развернула ее от действа и повела вниз. Ния не сопротивлялась. Она все так же плакала, не издавая ни единого звука, ни единого всхлипа, ни единого вздоха. Казалось, она вообще не дышала, и только слезы непрерывным потоком струились по ее лицу.

Мерзавец!!!

Остановившись в холле перед самым выходом, я повернулась к подруге и произнесла:

— Ния, сейчас мы выйдем на улицу. В отличие от здания там много студентов. Постарайся не плакать, хорошая. Иначе они обступят тебя с вопросами. Нам нужно быстро и без помех добраться до комнаты. Ты постараешься, Ния?

Подруга посмотрела на меня потускневшими глазами и кивнула, после чего все так же молча ладонью стерла мокрые дорожки со щек. Я сжала ее руку, и мы вышли за дверь.

Чужих расспросов удалось избежать. Подруга не проронила ни слезинки, пока мы не заперли за собой дверь собственной комнаты.

Я со страхом ждала истерики солнечной девушки, не зная чем утешить и как поддержать. Она ведь действительно любит его. Что может исцелить от предательства? Уж точно не дружеское участие и фразы типа 'держись, все будет хорошо' и 'он еще пожалеет'. Но Ния и тут меня удивила. Зайдя в комнату, она сразу направилась к стеллажу, достала оттуда самый толстый том, вместе с ним забралась на кровать и погрузилась в чтение.

Первые несколько минут я стояла и смотрела на нее, ожидая, что в следующую секунду снова горьким ручьем польются слезы, но ни через пять, ни через десять минут, этого не произошло. Слез не было ни через полчаса, ни через час. Она все так же сидела одетая в верхнее платье и в туфлях на застеленной ярким покрывалом кровати, и читала, размеренно перелистывая страницы.

К тому моменту, когда пора было ложиться спать, ничего не изменилось, поэтому я решила не выключать свет.

Сон сморил меня после полуночи, Ния по-прежнему читала, не издавая ни звука.

Утро встретило меня солнечным лучом, щекочущим носи птичьими трелями. Я поднялась с кровати и посмотрела в сторону подруги, от всего сердца надеясь не увидеть ее с заплаканными несчастными глазами, красным носом и искусанными губами. Ния меня испугала и удивила одновременно: она по-прежнему читала, находясь все в той же позе. Под ее глазами залегли тени, но это было единственное отличие по сравнению со вчерашним вечером.

Подойдя к кровати подруги, присела и произнесла:

— Ния, сколько ты прочла?

— Больше половины, — ответила мне девушка, глазами пробегая строчки. — Жизнеописание Вилмара Аберга очень интересно. Знаешь, нашу консерваторию не просто так в честь него назвали.

Голос тоже был обычным, разве что радости в нем не было совсем и веселого сияния тоже.

— Дашь мне потом почитать? — спросила я, пристально следя за ней.

— Конечно, — ответила девушка.

— Скоро завтрак, — заметила я, немного помолчав.

— Да. Нужно собираться, — кивнула подруга, после чего еще на минуту в нашей комнате воцарилась тишина.

По истечении этой минуты Ния закрыла книгу, предварительно заложив закладку на нужной странице, и положила ее рядом с собой.

— Нужно собираться, — произнесла она, подарив мне робкую улыбку, после чего встала с кровати, взяла полотенце, зубную щетку и пошла умываться.

Я выдохнула. Кажется, с первым потрясением девушка справилась. Очень необычным способом, но справилась. На минуту стало неимоверно стыдно, что ничем не помогла, никак не утешила солнечную девушку в ее горе. Мне было страшно ее трогать и теребить, я боялась, что у Нии начнется истерика, и сегодня мерзкий Грейнн увидит ее с распухшими веками и насморком от непрекращающихся слез. Я не стала ее трогать, надеясь, что так она скорее сможет взять себя в руки и, кажется, оказалась права, но червячок вины все равно делал свое дело.

Довольно быстро приведя себя в порядок, мы отправились на завтрак. К счастью, в столовой Грейнна не оказалось. Хотя... может, и не к счастью, ведь особых причин пропускать утренний прием пищи у него не было, а значит, парень явно был чем-то занят... или кем-то.

Мы с Нией уже по привычке присоединились к друзьям. И хоть приветствуя Кеннета и Делму, подруга даже улыбалась и совсем не выглядела расстроенной, скрипач-третьекурсник после первого же взгляда на нее переменился в лице: исчезла добродушная веселая улыбка, стекла с лица, будто ее и не было. Непривычно серьезный, со слегка нахмуренными бровями, он спросил:

— Что случилось? — в голосе насыщенной зеленью звенело беспокойство.

Я промолчала. Не мне об этом рассказывать.

— Все хорошо, Кеннет. Ничего незакономерного, — ответила Ния и улыбнулась светлой, но до боли в сердце грустной улыбкой.

Кулаки парня с силой сжались, глаза сощурились, на скулах заходили желваки.

— Грейнн?! — зелень в голосе стала острой, колючей и до рези в глазах насыщенной — парень был в ярости, которую сдерживал огромным трудом.

— Это неважно, Кеннет. Больше неважно, — с неожиданной твердостью в голосе ответила Орния.

Именно Орния. В этот конкретный момент не было мягкости и податливости — одна железная решимость.

— Для тебя может быть, — не уступил по-прежнему хмурый парень.

— Ну и что? Пойдешь ему морду бить? — неожиданно резко вступила Делма. — Хочешь, чтоб тебя отстранили от обучения или вообще отчислили?

Кеннет даже не повернулся в ее сторону, он все так же напряженно всматривался в Нию, которая отвечала ему спокойным взглядом почти прежней солнечной девушки. Почти...

Первой отвела взгляд подруга. Она взяла в руки ложку и молча приступила к завтраку. С небольшой временной задержкой ее примеру последовали и мы с Делмой, только Кеннет по-прежнему сидел со сжатыми добела кулаками и смотрел на Нию. Через какое-то время она подняла глаза от тарелки и попросила:

— Кнет, я не могу есть, когда ты сверлишь меня взглядом.

Парень хмуро кивнул и тоже вооружился ложкой. Все время завтрака мы провели, медленно поглощая пищу и изредка бросая друг на друга взгляды. Вернее переглядывались мы с Делмой. Кеннет, если куда и смотрел, то только на солнечную девушку и то не часто, памятуя о ее просьбе, а Ния не смотрела ни на кого. Она медленно, размеренно и вдумчиво ела, не отвлекаясь ни на что.