На счастье Улана, юному Серегилу не стало известно о причастности его к тем событиям. Так что когда Серегил, уже взрослый, приехал в Сарикали и стал задавать вопросы, Улан продолжал беззастенчиво врать, старательно избегая соблазна сообщить, что предавший его всё ещё жив. У него долгое время не было каких-то определенных планов относительно Илара или Серегила, но в любом случе, он был не из тех, кто просто так отказывается от секретов.
Илар узнавал о сердечных делах Серегила, Улану доставляло определенное удовольствие время от времени рассказывать об этом несчастному рабу, сломленному и находящемуся в полной власти Ихакобина, с которым Улан был близко знаком. Не сказать, чтобы Илар сильно ему нравился, но он был надёжным деловым партнером и помог выкупить множество рабов за все эти годы. Но уж теперь-то Улан позаботится об Иларе, как о собственном сыне. Ведь именно благодаря этому безумцу алхимик впервые узнал о происхождении юного Алека. Улан был весьма удивлен той активности, с которой Чарис настойчиво добивался встречи, выпытывая сведения о юном полукровке.
И как только Улан понял причину этого, он сразу же начал строить собственные планы.
Все попытки совершить похищение в Скале были обречены на провал: там не на кого было положиться, кроме его соглядатеаев, это было совершенно очевидно. Естетственно, у пленимарцев тоже не было никакой возможности добраться до них. Тогда он начал выжидать момента, пока удача не улыбнулась ему, в виде вести о том, что изгнанник и его тали возвращаются в Ауренен по делам Королевы Фории.
Во имя собственного клана Улан поставил на карту честь Вирессы, организовав налёт и захват Алека Керри и, по настоянию алхимика, также и Серегила. Его следовало взять живым или мёртвым, впрочем, иного и не было дано, учитывая преданность Серегила своему тали. И в других обстоятельствах такая преданность весьма восхитила бы Улана.
И вот, когда рискованная партия уже, казалось, должна была завершиться успехом, такое фиаско!
— Кирнари?
Улан слегка вздрогнул, не услышав, как вошёл Элизир: уже не в первый раз он ловил себя на том, что уплывает в воспоминания, вместо того, чтобы сконцентрироваться на настоящем. Да, не только тело с возрастом теряет силу.
— Что такое?
— Внизу мне сказали, что вы назвали этого несчастного своим гостем.
Улан улыбнулся.
— Я всего лишь оказал ему любезность, без всяких формальных знаков гостеприимства. Это может и подождать, пока я не придумаю, как его использовать.
— Ясно. Что же делать мне, в таком случае?
— Продолжать поиски. Задействуй всё, что возможно. Они покинули Гедре. Я хочу знать, куда они направляются и с ними ещё ли дитя. Если они мертвы, мне нужны доказательства.
— Хорошо. Однако, Дядя, позвольте спросить? Почему Вам так важен этот ребенок?
— Неужели я когда-либо давал тебе причину сомневаться в моих действиях, племянник?
— Нет, конечно нет. Мне просто любопытно.
— Понимаю. Однако я должен заручиться твоим всецелым ко мне доверием и твоим полным благоразумием. А теперь скажи мне, как ты полагаешь, куда они направятся из Гедре?
— В Боктерсу, или быть может обратно в Римини. Если верить моим скаланским лазутчикам, между ними и нынешней Королевой больше нет прежних тёплых отношений, а потому весьма вероятно, что они затаятся среди своих.
— Я не могу себе позволить рисковать. Подними на ноги всех своих шпионов в Скале. Поймайте их, если они там, но если они объявятся в Боктерсе, просто дай мне об этом знать. Мы не можем идти на такой риск и превращать во врагов Адзриеэль и Илию. Серегил может быть и тет'бримаш, но не для его сестёр.
— Как скажете, Дядя.
Улан подождал, пока племянник уйдёт, затем велел слугам помочь ему выбраться из воды. Теперь его тело обрело большую лёгкость: ванна заставила чуть опасть припухлости на суставах, а значит, этой ночью боль позволит ему уснуть, и будет поджидать его только утром.
Когда на следующее утро Улан пришёл к Илару, тот сидел на кровати. Улан присел рядом. И сегодня Илар выглядел не лучше, чем вчера: всё ещё затравленный и изможденный и взгляд его оставлся диким, полным недоверия, хотя и казался чуть более ясным.
— Доброе утро, мой дорогой друг. Как самочувствие сегодня?
Илар нервно оглядел комнату.
— Я правда в Ауренене?
— Да, правда. Если не возражаешь, давай поговрим о том, что случилось в Пленимаре.
Илар прикрыл глаза, словно это причиняло ему боль.
— Серегил. Он всё-таки убежал ... и он спас меня. Они умерли.... Илбан собирался продать меня... он бил меня плёткой....
Улан терпеливо ждал, пытаясь связать всё услышанное воедино. Понятно, что воспоминания Илара о том времени были все ещё болезненными и обрывочными.
— Серегил вернулся.... Не за мной .... Не знаю почему. Алек меня ненавидит, но он.... А илбан... мёртв.
— Как они убили твоего илбана?
Даже став свободным, Илар продолжал называть Ихакобина "хозяином". Часть рабов, выкупленных Уланом у Ихакобина так никогда и не избавилась от этой привычки: их души оказались сломлены навсегда. И многие из них покончили с собой вскоре после возвращения. Восстанавливались в основном те, кто не пробыл в рабстве долее нескольких месяцев.
— А что же рекаро? — Улан поспешил сменить тему.
— Выкрал его, выкрал меня.
— Кто? Серегил?
Илар, кажется, его не слышал.
— Это я показал дорогу. Я! — крикнул он сердито. — Мы шли и шли, много дней.
Он успокаивался так же внезапно, как вспыхивал гневом, и его взгляд снова начинал блуждать, иногда вдруг стекленея, и в нём вдруг появлялась паника.
— Был такой ливень! И не было...
Улан сдержал вздох нетерпения.
— Рекаро, Илар. Каков из себя рекаро?
Илар задрожал.
— Луна. Скелет... нет, луна. Так звал его Алек....
— А крылья?
Илар помотал головой.
Это были плохие вести. Ихакобин был озадачен первым, сделанным им рекаро, потому что у того не оказалось крыльев. Скорее всего, оно было бесполезно, и он уничтожил его.
— Расскажи дальше.
— Он питается кровью Алека, — зашептал Илар. — И магические цветы...
Он снова затрясся, вытянув руку, на которой должно было быть клеймо.
— Это ... Себранн! Он сделал мне больно!
— Себранн? Его так зовут?
По-ауренфейски это слово значило "лунный свет".
— Рекаро, Илар. Расскажи мне о нём ещё.
Илар закрыл глаза, словно воспоминания стоили ему невероятных усилий.
— Серебристые глаза.
— Естетственно, он оправдывает своё имя, — улыбнувшись, пробормотал Улан.— А сейчас, не мог бы ты рассказать как умер твой илбан и его люди?
— Я не знаю. Я убежал и только слышал шум.
— Что за шум?
Илар покачал головой.
— Я не знаю. Это был ужасный звук.
Он умолк и Улан понял, что Илар снова потерял нить своего рассказа.
— Всё время охотники за рабами. Всегда, а у меня не было знаков раба. И мой ошейник, они украли и его тоже. Мне надо было выждать время, а потом я вернулся посмотреть.
Он остановился и его глаза вдруг наполнились слезами.
— Так, будто они уснули... Просто ...лежали там... . Все, кроме илбана. Думаю, это был Серегил. Он...
Илар остановился и отёр глаза.
— Скажите, это правда, что Вы вчера вечером сказали мне, будто Серегил жив, или мне приснилось? Так трудно говорить об этом.
— Да. Он и Алек в безопасности. Но почему ты решил, что они погибли?
— Все были мертвы...
Илар обхватил себя руками и стал горестно раскачиваться.
— Птицы! Я должен был знать! Мне следовало остаться.
— А как же Себранн? Что сталось с рекаро?
Но Илар лишь продолжал скрести запекшиеся струпья болячек на своих руках, отчаянно шепча:
— Я должен был отсаться, я должен был остаться, я должен был....
— Успокойся, Илар. Они всё ещё живы, а значит у тебя есть возможность увидеться с ними однажды.
Это вернуло его внимание.
— Они могут приехать сюда?
— Быть может.
А вот этого бы не хотелось.
— Мы поговорим об этом ещё, когда ты немного окрепнешь.
Улан покинул его. Вернувшись к себе, он вышел на балкон с видом на гавань.
Тепло утренней ванны уходило и возвращалась боль. Его сотряс приступ кашля и он опустился на стул, прижав к губам платок.
Если всё пойдёт так, как надо, этой проблемы больше не будет.
Глава 7. Боктерса.
ФЕЙ'ТАСТ БОКТЕРСА протянулся вдоль обширной горной гряды, по предгорьям западного изгиба Ашекской цепи, средь лесов, спускавшихся с высоты к самому морю. До столицы Боктерсы было два дня конного пути, и Алек с нетерпением ждал этой поездки: отчасти потому что то была его новая родина, с тех пор как его признали своим в этом клане, отчасти потому, что Серегил и его дядя когда-то — многие годы тому назад — вдвоем колесили по этим дорогам и горными тропам. Вокруг не было ни души с тех пор, как они покинули Залив Полумесяца. На пути им встречались лишь запутанные цепочки звериных следов. Местность была как раз такая, где только и ждать встречи с бандитами. И хотя Адзриель уверяла их, что беспокоиться совершенно не о чем, она всё же взяла с корабля эскорт в два десятка человек.
Песня изгнанника, которую пел Серегил, очень точно отразила красоту здешних мест. Они видели и прохладные ручейки с ключевой водой и певучие водопады, сверкавшие на солнце. Лес был полон высоких вечнозеленых растений, буков, дубов и деревьев, ещё незнакомых Алеку. Редкая листва, что пока покрывала их ветви, вспыхивала то изжелта— золотым, то оранжевым и красным, яркая на фоне тёмных елей и чистого синего неба.
Серегил шёл впереди, как проводник.
Ночевали прямо на земле, распевали песни у костра и пили вино под взошедшей луной. Днём, когда заняться было особенно нечем, охотились и вели бесконечные разговоры. Что до эскорта, то боктерсийцы были весьма дружелюбны и легки в общении, хотя большинство из них по-прежнему недоверчиво относилось к Себранну.
Перевал контрабандиста представлял собой достаточно узкий проход в скалистом ущелье, местами шириной лишь в два лошадиных корпуса.
— И какую контрабанду, скажи на милость, тут можно было протащить? Веревки да спички? — ворчал Микам, вспотевший в своём тяжёлом камзоле от того, что снова пришлось спешиться и вести лошадь в поводу через особенно узкий проход.
Себранн покачивался в седле, крепко держась обеими ручонками за луку, как научил его Алек. И зная его нрав, можно было не сомневаться, что он так и будет сидеть, вцепившись, пока Алек не велит ему сделать что-то иное.
— Ну в основном изделия из кожи, мечи, лошадей, — отвечал Серегил, шедший чуть впереди.
— И что было бы, если бы вас поймали?
— Здесь наш фей'таст. И тут никто не властен, кроме кирнари, а мой отец закрывал на это глаза. Вот на побережье следовало опасаться других кланов ... ну и пиратов.
Наконец они вышли на высокогорное плато, усыпанное валунами, и с редкими, покорёженными ветром соснами. Если тут и была тропа, то сейчас её занесло снегом, однако Серегил отлично знал дорогу, ориентируясь по причудливой форме камней. Далёкие горные вершины упирались макушками в небо, покрытое облаками и единственными живыми существами на их пути были стаи мелких ворон, кружащихся то тут, то там с призывным карканьем. Тут было гораздо холоднее, и ветер пробирал до костей даже сквозь одежду. Их кожа обветрилась и Мидри достала пузырек с бальзамом из пчелиного воска и козьего жира, чтобы не дать растрескаться до крови их губам, когда они улыбались или широко зевали.
Алек закутал Себранна в свой плащ, держа его поближе к телу: рекаро не страдал от холода, но кто знает, не мог ли он всё же замерзнуть?
Ночью они разбили лагерь среди огромных валунов, в местечке, которое Серегил в шутку назвал гостиницей "Поднебесье". Когда они несли от лошадей свои пожитки, Алек заметил, что все камни — от самого снежного наста и вверх, покуда хватало руки — исчерчены какими-то именами, краткими надписями и полумесяцами Ауры. Серегил показал среди прочих свое имя, а неподалёку — имя Акайена. Судя по разной высоте надписей, в те времена, когда они были сделаны, Серегил был ещё ребенком. Возле имени Акайена Алек нацарапал своё и заставил Серегила дописать туда и его имя тоже. Увлекшись, Алек пошёл вдоль камней, разглядывая даты, словно повернувшие столетия вспять. Вдруг он споткнулся, задев большим пальцем ноги обо что-то, и растянулся в снегу, упав на четвереньки и набрав полные рукавицы снега.
— Ага, вижу ты нашёл поленницу! — воскликнул Серегил.
И пока Алек и Микам выгребали из-под снега вязанки сосновых поленьев и мелких брёвен, остальные расчистили в центре большой круг и освободили находившийся там каменный очаг.
Оленьи окорока, что они притащили, развьючив одну из лошадей, замерзли и стали твёрдыми, как камень. С них срезали тонкие пластины мяса и каждый на своё усмотрение мог приготовить их на огне, либо съесть сырыми, как поступил Алек. Они разделили остатки орехов и сушёных яблок и вскипятили воды, растопив снег, потому что чай у них уже кончился. Как обычно, Алек улучил момент, чтобы в стороне от чужих глаз покормить Себранна и укоротить ему волосы. И хотя они все были хорошо одеты, холод здорово истощал их силы. Спать улеглись пораньше, устроившись возле огня, постелив плащи на утоптанный снег, и поделив одеяла попарно. Алек какое-то время лежал с открытыми глазами, всматриваясь в ночное небо. Звезды были огромными, с пол-сестерция каждая, и светили так ярко, что от камней падали тени.
Этот зрелище и потрескивание дымного кострища снова навеяли мысли об отце, о зимовках, что им пришлось пережить в горах Железного Сердца. И когда он провалился в сон, ему привиделся отец — его молчаливая, высокая фигура уверенно двигалась вперед на длинных снегоступах из отполированной сыромятной кожи, оставляя за собой змеистую дорожку, чтобы Алек мог идти за ним следом. В его снах отец никогда не оглядывался, но Алек знал, что это он — узнавал по неровным прядям светлых волос, торчащим из-под меховой шапки. П
орой они шли так, в молчании, долгие часы или даже весь день напролёт, если капканы оказывались пустыми.
Затем грёзы о родителях и материнской смерти перетекали в другой сон, и Алек смотрел на своего отца уже глазами матери: он видел молодого красивого охотника, взгляд темно-синих глаз которого был полон страдания.
В этом сне мать превращалась в дракона и улетала, но почти тотчас её настигали стрелы её родни. И дымные капли её горячей крови падали в снег, оставляя пунктир алых следов, ведущих на север. Убитый горем Алек издали наблюдал, как она падает, затем оборачивался, и натыкался на смутные лица её убийц, целящихся и в него из своих луков.
Рассвет встретил их хмурыми небесами, и пока они ели ледяной завтрак, сверху посыпались огромные мохнатые хлопья. Снег шёл всё сильней и сильней, и когда они двинулись в путь, валуны были укутаны белоснежным покрывалом, а мир погрузился в ту особенную тишину, создать которую под силу лишь снегопаду. По мере того, как они продвигались вперед, становилось холодней, хотя путь их теперь лежал вниз, к подножию гор, к редколесью. Они утопали в снегу, тот хрустел под копытами лошадей, пока они медленно продвигались вниз, стараясь держаться тропинки, ведомой одному только Серегилу.
