Призванный. Возможно, баллада

— А что ж, сарайка-то без окон? — интересуемся для заполнения паузы.

— Чтоб не заглядывали да не лезли. Ты не отвлекайся. Вот ведра, вон бочка у стены, а там, за углом забора тропинка к роднику. Бочка двухсотлитровая, так что за десять ходок управишься, если по дороге не будешь расплескивать. До родника метров сто пятьдесят, значит, в полчаса уложишься. Время пошло.

Берем ведра и направляемся вдоль забора. За углом заворачиваем вправо, проходим огороды и углубляемся в липовую рощу. Подлеска в ней практически нет, тропинка особо не петляет и не прячется. Только идет под уклон.

На бугорке слева просматривается небольшой насыпной холмик, из которого торчит крест из двух связанных палок.

Сходим с тропы, приближаемся.

Поперечина креста надтесана и на ней, очевидно, ножом вырезано: "Джек". Слава богу, не Брайан. Но может, тоже коллега? Голова у нас и так непокрыта, так что стягивать с нее нечего.

Двигаем дальше вниз.

Тропа выводит к речонке, поросшей ивняком. Хотя, возможно, то не ивняк. Брайан у нас не ботаник. Во всяком случае, деревца не плачут. Однако чему ж еще расти вдоль воды?

Под обрывистым берегом в сырую землю вкопано бетонное кольцо, переполненное водой. Надо полагать, родник.

Заглядываем. На дне вверх брюхом лежит толстая лягва. И судя по цвету, давно. Если на этой неделе старикан поливал свой огород, подобные мелочи его не смущают. Нам тем более до фонаря. Предпочитаете родниковую — да на здоровье!

Зачерпываем ведра и ломимся в гору, наверстывая ушедшее на ротозейство время.

Наш инструктор сидит у двери сарайки на вынесенном стуле и чем-то смазывает сапоги. Над окрестностями витает отчетливый дух казармы. При нашем появлении он оставляет сапог и показательно стучит пальцем по пустому запястью. По его мнению, из графика мы выбиваемся.

Опрокидываем ведра в бочку и устремляемся обратно. Бежать налегке под уклон приятно. А с наполненными ведрами на подъем — не очень. К тому же, надо бы поменьше их расплескивать. Переходим на мелкий торопливый шаг. Когда уже семеним вдоль забора, начинает казаться, что получается неплохо.

Но инструктор неумолимо постукивает пальцем.

Опрокидываем ведра и увеличиваем темп на четверть.

При втором нашем возвращении инструктор по-прежнему морщится и долбит костлявым пальцем, как дятел клювом.

Выливаем воду в бочку и, подавив желание навернуть ему с маху пустым ведром по башке, увеличиваем темп еще на четверть.

На следующем заходе увеличить темп уже не удается. Более того, после пятого тура он сам по себе начинает падать.

Когда бочка наполняется, инструктор долго крутит носом, потом качает головой.

— Нет, солдат, ты еще не готов.

С минуту пошевелив бровями и подвигав губами, демонстративно вздыхает:

— Ладно, придется продолжить.

После чего снимает галифе, аккуратно расправив, вешает на спинку стула и остается в длинных черных трусах. Сатиновых?

Затем, размашисто перекрестившись, ухает в бочку с головой.

Вынырнув, тут же выпрыгивает из нее и встряхивается поэтапным манером сверху донизу. Присев, отжимает трусы на себе и влезает обратно в галифе.

— Теперь, — сообщает он нам, — в бочке сто сорок литров. Ровно двадцать леек. Грядок тоже предельно круглое число — десять. Следовательно, на каждую приходится по две полные лейки. Отмеряем шагами, если глазомер еще недостаточно отточен, половину и равномерно — я подчеркиваю — равномерно распределяем по грядке воду из лейки. По минуте на лейку, всего получается, двадцать. Задача ясна?

Не заметив огня в наших глазах, хмурится:

— Ну что тут можно не понять, солдат? На вид ты вроде сообразительный.

— А какое отношение это имеет к выработке силы? — недоверчиво спрашиваем мы.

— Разогреться надо перед основным упражнением, — объясняет старикан, — а то пупок развяжется.

И громко хохочет, не смущаясь отсутствием поддержки.

Отсмеявшись, принимает деловитый вид.

— Начинай, солдат, некогда мне тут с тобой валандаться.

Он кивает на лейку, которая торчит вверх дном на колу неподалеку от бочки.

Притопив ее в воде, интересуемся:

— Джек кто был?

— Джек? А, вон за тем забором, не затыкаясь, гавкал, пока бараньей костью не подавился.

— Где ж он барана надыбал?

— Один добрый человек поделился.

— А хоронил тоже он?

— Издеваешься? Хоронил уже хозяин. Со всеми почестями. Троекратным салютом на могилке и приглашением на поминки окрестных джековских соратников. Потом до позднего вечера шатался с ружьем по округе и орал, что непременно найдет и отомстит злодею. Спи, мол, спокойно, дорогой товарищ. Ты давай, солдат, глаза боятся, руки делают.

Принимаемся за поливку. Старикан не в силах смотреть на нашу медлительность скрывается в своем амбаре.

Когда заканчиваем, выходит наружу с топором в руке.

— А теперь главный номер, к которому ты, солдат, и готовился. Вон от того дерева у калитки никакого проку, только ближние грядки затеняет, гусеницы с ветвей постоянно десантируются да комары целыми эскадрильями пикируют. Пора пускать его на дрова. Банька у меня духовитая, но больно прожорливая.

Торжественно, держа обеими руками, старикан вручает нам топор. Скорее, колун.

— Полученный в итоге чурбан должен быть длиной в локоть и толщиной в ляжку, — показывает он для наглядности на себе. — Действуй, солдат, а мне на службу надо заглянуть.

Сев на стул, обматывает ступни портянками, вбивает в сапоги, заправляет в голенища развернутые штанины, встает и притопывает. Затем влезает руками во френч и застегивает его до последнего крючка на воротнике.

Уносит стул в сарайку, запирает дверь и сует ключ в левое ухо галифе. Из правого уже торчит горлышко бутылки, заткнутое пробкой из свернутой бумаги.

— Пойду напарнику сообщу, чтобы на смену попозже ждал. Да штырь кузнецу передам, на предмет обратно выправить.

Взяв в руку металлический хомут и задрав подбородок, удаляется по центральной дорожке с глубоко втоптанным щебнем, слегка поводя плечами в прогулочной манере.

У соседнего участка оборачивается и кричит:

— Вернусь ровно через час, к этому времени дерево должно, по крайней мере, уже лежать.

Оставшись в одиночестве, задумчиво подкидываем топор с переворотом. Поймать, правда, не удается, зато успеваем отдернуть подбородок от резкого закрута рукояти и убрать ногу с того места, куда он со всего маху втыкается. Это действительно колун, с сильно перетяжеленной головной частью.

Подходим к ясеню и хлопаем его левой ладонью по морщинистой щеке.

— Извини, брат. Кажется, я твоя смерть.

Заносим палаческую секиру и рубим сплеча.

— Буммм, — басовито отзывается ясень и щедро осыпает нас листьями, веточками и гусеницами.

Лезвие отлетает от ствола. То ли угол атаки выбран неправильно, то ли выданное орудие поставленной задаче не соответствует. Может, все вместе. Вкупе с отсутствием дровосечного навыка. В музыке это называется бекар.

Что делаем, когда задание в настоящих условиях явно невыполнимо? Правильно, изучаем, возможно ли было другое толкование. Как звучала наша задача? Повалить ясень. А сверхзадача? Пустить на дрова. И это именно тот счастливый случай, когда сверхзадача значительно проще самой задачи.

Ясеню, правда, от другого решения не легче. Аутодафе усекновения главы ничем не слаще. Ммм, нет, аутодафе, это если бы он сам. Ладно, пусть будет сожжение на костре против четвертования. Зато напоследок можно вообразить себя этаким Джордано Бруно. Хоть горько, но гордо.

Отправляемся в ближайшие заросли. Возвращаемся с охапкой хвороста и жменей бересты. Обкладываем ствол. Охлопываемся. Черт, а чем зажигать? Осматриваемся. На соседних участках безлюдно, вьющихся дымков не наблюдается. Огнива у нас тоже нет. Так, и чем их там высекают, искры? Каким-то белым камнем вроде. Выискиваем на центральной дорожке, выковыриваем, пробуем. Искры действительно высекаются каким-то белым камнем. Который при этом источает ядовитый запах. Ну а кому понравится, когда бьют? Находим ему пару, чтобы усилить эффект вдвое.

Присев на корточки у корней, колотим одним белым камнем по другому. Камни слабо искрят и все сильнее воняют. А чего злиться? Давайте нормальную искру, мы и отстанем. Нужны вы нам сто лет. Наконец, до них доходит, чего мы добиваемся.

Тоненькая полоска бересты вспыхивает, огонек переползает на соседние, лижет сухие веточки, с потрескиванием взвивается, и костер занимается вкруговую. Замыкая в себе и топорище забытого у ствола колуна.

Пламя дотягивается до нижних ветвей, карабкается по коре выше, и вот окрестный пейзаж оживляется взметенным мощным факелом. Минут десять радует он глаз своей неукротимостью. Заодно сгорает и забор по всему периметру. Сарайка с банькой избегают ослепительной участи. Знать, их удел — гнить дальше. По крайней мере, до появления следующего добросовестного рекрута, четко знающего, что всякое задание должно быть выполнено. Даже вперекор своей принципиальной невыполнимости.

Через полчаса на дорожке показывается бегущий старикан. Рот раскрыт, глаза выпучены, френч не застегнут. Сапоги, правда, обуты.

— Ты... ты... — начинает он еще на подбеге.

Поднимаем брови:

— Кто ж еще?

— Ты что сотворил, вредитель?

Надуваем губы:

— Сказано ж было, на дрова пустить.

Старикан слегка осекается. Слова в самом деле его собственные. А поставленная задача не должна допускать толкований. Подчиненному нельзя доверять выбор. Что правильно, определяет исключительно старший по званию. Я начальник — ты дурак. Ты начальник — я дурак. Приходится признавать свои ошибки.

— Знаешь, — говорит он раздумчиво, — я человек прямой. Добро бы ты где-нибудь достал бензопилу и раскатал дерево, особо не напрягаясь. В конце концов, ловкость тоже полезное качество. Каким тебя уродили, конечно же, не твоя вина. Но скажу откровенно, по-моему, ты настолько тупой, что научить тебя ничему невозможно. Так что ступай не солоно хлебавши. Пока я тебе то, чем хлебают...

Фраза повисает в воздухе.

Пожимаем плечами:

— Выходит, не судьба стать сильнее.

И понуро удаляемся по дорожке.

Когда скрываемся из виду, раздаются веселые колокольчики навигатора.

ЛИЧНОСТЬ

СПОСОБНОСТИ:

6. Интеллект 3

ЗДОРОВЬЕ:

54 хита

Ситуационный модификатор: 3.

Персональный модификатор: 2.222(2).

Ситуационное соответствие: 0.74(074)

Получается, не прав ты, старикан, способность к обучению у нас в норме. И вместе с выносливостью уже соответствует местному общему уровню.

Проходим участки с дощатыми постройками, огибаем липовую рощу и выбираемся на основную дорогу, идущую в этом месте на спуск. Внизу, по дну поперечного оврага, протекает ручей, наверняка именуемый здесь речкой. Высокий мост, перекинутый на ту сторону, сильно обветшал и многажды латан, но в основе своей все-таки не деревянен, а железобетонен. Значит, дорога магистральная, по крайней мере, таковой была. У въезда на правой обочине путника встречает покосившийся указатель с неряшливо подкрашенной надписью: "Надоль".

Другой берег не в пример круче. Дорога просто так на подъем не вскарабкалась бы. Пришлось прорывать для нее ущелье. Справа на гребне кособочатся обычные деревенские избы, слева доживают свой век какие-то полуразвалившиеся коровники. Но может, и конюшни. Потому как по-над самым обрывом, у квадратного строения с двумя стенами (весовая, ведь?), пасется белый конь. Или сивый мерин, отсюда не видно.

Ммм, если честно, нам и вблизи их не различить. В голове всплывает почему-то: еще и конь не валялся. Но это явно по другому поводу.

В начале подъема, целеустремленно вытянув руки вперед, на дороге ничком лежит здоровенный бугай человечьего рода. Вокруг с визгливыми криками суетится дебелая деваха в коротком линялом сарафане, попеременно, то пиная его по ребрам кокетливым полусапожком самодельной работы (в простонародье опорок), то охаживая по могутной спине и ниже уже знакомой металлической петлей.

Из тех слов, которые удается разобрать, к печати пригодно только одно, зато какое роскошное!

— ......... Ирод!.........

Так что мы уже и не знаем, как его теперь именовать. Ну да ладно, первое слово дороже второго.

Бугай никак не реагирует, лишь что-то бурчит в землю. Кажется, недовольно. Но не факт, бугаи существа загадочные.

— Что, всех цыплят передавил? — интересуемся, поравнявшись.

— Чево? — вскидывается деваха с петлей в руке.

— Пардон, не хотел отвлечь.

То ли ловко ввернутое французское слово производит впечатление, то ли деваться ей больше некуда, но она меняет тон.

— Слышь, паря, помоги.

— Пинать или сверху наворачивать?

— Поднять его надо.

— А не лучше ли ему тут... ээ... отдохнуть?

— Ну, ему-то, может, и лучше, только если он до кузни не доберется, кузнец попрет его с работы. Грозился уже.

— А что, он и в таком виде к работе способен?

— Кузнецовы проблемы, с меня главное, чтоб заявился.

— А работа в чем заключается?

— Работа простая. Молотом махать, да готовое разносить.

Сегодня мы все утро только и знаем, что тренируемся. Взяться за еще одно дело — по виду совсем неподъемное — это надо решиться.

— Ромео? — киваем мы на распростертое тело.

— Каво?

— Ну, возлюбленный?

— Да чтоб он сдох! Братан.

— А здесь как оказался?

— На работу шел. Дошел, докуда дошел. Не тупи, паря.

— Но почему шел-то оттуда?

— А-а. Он на дачах ночует. Ну, когда переберет. Там редиски побольше. Как проспится, так на работу. Я по утрам из окошка слежу, чтоб добрался.

Она изящно кажет отставленным мизинцем на крайнюю беленую хату вверху правого косогора.

— А сегодня, получается, не проспавшись, двинулся?

— Да какое не проспавшись, уже к обеду. С утра, верно, добавил. Железяка в руках была, еле вырвала. Видать, заказ передали, вместе с оплатой.

Ну, спасибо, старикан, еще одно задание подкинул. И опять в своем духе. Завязать бы тебе этот хомут на шее. Мертвым узлом, чтобы никогда не снялся.

— А кузня далеко?

— Да рядом. Со взгорка налево, там эмтээс, кузня прям за воротами.

— Что, говоришь, там?

— Ну, комбайны да трактора старые за забором. Эмтээсом зовут. Ты с городка, что ли?

— Нездешний я.

— А-а.

Она, похоже, не знает, как в сложившихся условиях к этому отнестись. Поэтому оставляет без внимания.

Ни с того ни с сего, бормочущий бугай вдруг мощно взревывает: "Завсегда!" и принимается подтягивать под себя ноги. Зад начинает возвышаться, переходя чуть ли ни в положение "на корточках". Передняя часть, правда, все еще лежит, приникнув к мать сырой земле.

— Встает-встает! — радостно вскрикивает деваха и вцепляется в правую руку. — Подсобляй!

Ничего не остается, как ухватиться за левую. Совместными усилиями заводим их за спину, словно крылья, и выворачиваем вверх. Грудь слегка отрывается от дороги, но поникшая головушка чересчур тяжела, а молодец нетерпелив. Он устремляется вперед. Будь склон в обратном направлении, что-то и вышло бы. По крайней мере, произвело больше впечатления.