Ты такой же, как я.

— Есть, командир. Верну вашего пациента в лучшем виде.

Данил молчал. Молча позволил накинуть на плечи принесенную мной куртку, молча дал взять себя под здоровую руку и вывести на улицу.

И только когда мы оказались на скамейке в больничном парке, повернул ко мне злое лицо.

— Ну? Чего вы добиваетесь? На какую мозоль я вам наступил?

Я закурил, стараясь пускать дым в сторону, чтобы практикантик лишний раз от него не кашлял.

— Данил, я разговаривал по телефону с Владом. И он подтвердил мои подозрения на твой счет.

Данька здоровой рукой вцепился в спинку скамейки, подавляя по видимому желание, заехать мне гипсом в морду. Я поспещил его успокоить:

— Я ничего не имею против того, что ты гей. И даже наоборот.

— Что, "наоборот"? Зачем вы с ним разговаривали? О чём? Как? — Он был на грани истерики.

Его начало потряхивать, синева вокруг рта стала ещё сильнее.

Аккуратно отцепив его пальцы от лавочки, сжал своими.

Он ошарашено смотрел на мои действия.

— Дань, ты мне нравишься. А этот гандон сразу же сдал тебя с потрохами.

Данил высвободил свою руку из моей и, прижав её ко лбу, застонал, качая головой.

— Я ничего не понимаю. Вы издеваетесь надо мной, да? Это что, проверка очередная на ориентацию? Вы всех так проверяете?

— Что здесь непонятного-то? Мы с тобой одного поля ягоды, и ты мне нравишься. А с мороженым я всё это затеял, чтобы удостовериться, что я не ошибаюсь. Не хотелось встрять, если бы ты натуралом оказался.

— Да пошел ты! Урод недоделанный! Ты, ты, ты меня чуть в гроб не загнал! Из-за тебя я работать нормально не мог! Ты же издевался надо мной постоянно! Гомофоб чёртов!

— Я читал на форуме, что ты там писал про меня и что тебе насоветовали. Я не гомофоб. Алекс был прав, я пидор.

Практикант соскочил со скамейки, охнул, схватился за бок, потом кинул мне куртку и рванул к больнице.

Мои три шага — и я вновь накинул на него куртку, разворачивая к себе.

— Дань, я знаю, что урод. И если бы не твои братцы, так бы им наверняка и остался. Но когда я увидел, как ты умираешь, с ума чуть не сошёл. Я ни разу ни за кого так не боялся. Не испытывал такого страха и раскаяния. Прости меня. Не сейчас. Я знаю, что на это нужно время, я подожду.

Данил, не глядя на меня, кивнул.

Я проводил его до палаты. Он больше так ни разу и не взглянул в мою сторону.

Сидя в машине, курил уже третью сигарету подряд. Домой не хотелось. Там Машка.

* * *

Данька пытался переварить всё, что услышал от безопасника, но головная боль не давала сосредоточиться. Ему было плохо. Плохо и душевно, и физически. Настолько, что он не выдержал и попросил медсестру дать ему снотворное.

Она разворчалась, что ему нужно лежать, а он по улицам шастает и выглядит теперь так, что смотреть страшно. Совсем вид умирающего. Снотворное не дала, а привела врача. В итоге ему поставили капельницу, под которой он и уснул.

* * *

* * *

** ГЛАВА 17

Спал Данька, как ни странно, всю ночь без сновидений и кошмаров.

Разбудила его медсестра на укол и завтрак. Он с аппетитом поел в общей столовой гречневую кашу, игнорируя любопытные взгляды больных.

Мужики, по-видимому, все друг с другом здесь перезнакомились, так как без конца здоровались по ручке с прибывающим народом. Женщин тоже вниманием не обходили. Так что Данька, наверное, был единственный в отделение 'незнакомый' больной. Но видя его хмурую синюю морду, со знакомствами к нему никто не лез.

В боксе он достал принесённые ему Еленой яблоки и принялся их грызть, упорно не желая думать о вчерашнем разговоре с Дмитрием Александровичем.

Чувствовал он себя неплохо. Рёбра, конечно, болели, но зато голова была ясной. И в эту ясную голову то и дело прокрадывался голос Саныча. Данил гнал его изо всех сил, даже пару раз башкой потряс, отчего она тут же закружилась.

С тяжелым вздохом он улегся на койку и решил-таки впустить в мозги вчерашнюю исповедь безопасника.

Признание Дмитрия его шокировало и разозлило. Он не верил ему.

Почему-то не мог представить что Саныч, "того же поля ягода", как он сам выразился.

Правда, Влада также в гействе хрен заподозришь, тот ещё конспиратор.

Да и сам Данил до этого случая вроде успешно скрывал свою ориентацию.

'Неужели у геев действительно есть какой-то радар, что они своих вычисляют?' — думал Данька.

'Но почему тогда он у меня не работает? Почему Саныч меня вычислил, а я его нет? Странно всё это. Да и женат, вроде, безопасник'.

Данил вспомнил, как на форуме некоторые признавались, что женаты и даже имеют детей. Как им в десять раз сложнее вести двойную, скрытую жизнь, чем свободным парням. На что эти свободные парни тут же на них наезжали: кто, мол, вам виноват, хотели на хрен сесть и рыбку съесть, вот и расхлёбывайте теперь.

Данил себя женатым даже не представлял. К женщинам его не тянуло совсем. И целоваться с девчонками ему было неприятно.

Наверное, так же неприятно, как натуралу целоваться с мужиком.

Он никак не мог принять за правду то, что наговорил ему Дмитрий Александрович. А ещё эта история с Владом. Что за разговор у них там был?

Данька достал телефон и просмотрел вызовы. По времени и вызовам получалось, что они действительно общались.

Владу позвонить очень хотелось, и он решился. На его звонок сначала не отвечали, а затем сбросили. Он набирал несколько раз — безрезультатно.

Разозлившись, он принялся строчить смску. Левой рукой делать это было неудобно, и он совсем распсиховался, так что смс вышла такого содержания: 'Возьми трубку. Не веди себя, как гандон. Не возьмешь — выпишусь из больницы, приеду, устрою, такой кипишь, мало не покажется! Данил'.

Не успел он выждать, когда Влад прочтёт его послание, как телефон в руке завибрировал.

От рыка крольчатника Данька чуть не оглох:

— Чего надо? Говори быстрее, некогда мне здесь с тобой лясы точить!

Данил еле сдержался, чтобы не матюкнуться в ответ.

— Влад, что тебе этот козёл наплёл, что ты на меня рычишь?

Смешок и ехидный голос любовника:

— Это ты своего папочку козлом обзываешь? Я, блядь, так и понял, что ни хуя это не батя твой, а один из твоих ебарей! Сразу вычислил, как он только рот свой раскрыл. Чё надо? Какого ты звонишь, шалашовка мелкая? Что 'папик' в больницу отправил, когда узнал что я тебя поёбываю?

Данил не верил своим ушам. Что бы ни наговорил безопасник, какое право имеет этот урод с ним так разговаривать, даже не разобравшись! Да ещё после того, как сам трахался с тёлкой у него на глазах!

Хлестнувшая по сердцу и мозгу злость, отбила дар речи. Да и о чём говорить? Объяснять, оправдываться? К чему, перед кем?

— Ну, ты и козёл! Забудь, что я тебя просил позвонить. Вообще всё забудь.

Отключенный телефон упал на койку.

Злость перерастала в обиду и боль. Губы затряслись, как Данька ни сдерживался, чтобы не разреветься. Сдержаться не получилось.

Всё, что накопилось за эти дни, прорвалось наружу. Только вот слёз не было, были спазмы, похожие на рыдания, от которых он начал задыхаться, почему-то икая.

У окна как всегда торчали больные, они-то и крикнули медсестру.

Истерика прекратилась, только когда подействовал успокаивающий укол, и Данил заснул.

В ординаторской завотделением договаривался о консультации психотерапевта для Данила. Его срыв посчитали последствием психологической травмы и асфиксии.

* * *

Домой после больницы я поехал не сразу. Катался по городу, благо пробки к вечеру рассосались. После третьего неотвеченного Машкиного звонка вырубил телефон совсем. Домой приехал уже поздно. У Маньки опять глаза красные. А у меня нет настроения её утешать.

И что она нашла во мне? Бросила бы, и дело с концом.

И мне было бы легче, не было бы искушения прикрываться ею, как ширмой.

Разговор с Данилом выжал меня досуха.

Никогда не чувствовал себя таким обессиленным. В жизни было столько сложных ситуаций, столько 'разводов' и 'разборок'.

Столько говна приходилось разгребать языком, но тяжелее этого разговора у меня не было.

Не ужиная, разделся и упал на кровать, уткнувшись носом в подушку.

Машутка прилегла рядом, гладя меня по спине.

— Дим, что-то случилось? У тебя неприятности? Никогда не видела тебя таким.

— Всё нормально, я просто устал. Нервы, Машань, просто нервы. Посплю, и всё будет о'кей.

— Это из-за парня того? Из-за убийства?

— Ну, слава богу, до убийства не дошло. Но, да, из-за этого тоже. Не каждый день приходится целлофановые мешки с голов сотрудников снимать, а потом откачивать почти труп.

— Бедненький. Отдыхай, конечно, я ещё телевизор посмотрю и тоже лягу. Хочешь, я тебе кофе с печеньем принесу?

— Нет, солнце. Поцелуй, и я спать.

Машка с чувством поцеловала меня и вышла из комнаты. Я долго не мог уснуть, всё думал о практиканте. Как он там? Простит ли меня. Получится ли у нас с ним что-нибудь? И что мне делать для того, чтобы получилось?

Я ведь ни разу никого не добивался. Все отношения дальше траха не заходили. Даже с Машкой мы сошлись легко и быстро. Как-то само вышло.

Познакомились на каком-то фуршете, сейчас даже не помню, на каком, в эту же ночь переспали. А потом я и глазом моргнуть не успел, как Машаня перекочевала ко мне. Только подумал — что пусть, что так даже лучше.

А то уже до сороковника недалеко, а всё неженатый, и на вопросы: "Чего не женишься?" — надоело выкручиваться.

Утром оптимизма у меня не прибавилось. Наоборот, на работе всё раздражало. Сосредоточиться я не мог. Так и тянуло позвонить Данилу.

После обеда, я всё же не выдержал и набрал его номер, но телефон был отключен. К концу рабочего дня, я попытался дозвониться снова, предполагая, что он, наверное, отдыхал и отключал трубку. Но сон час уже должен был давно закончиться, а мобильник практиканта так и не включился.

Задолбавшись успокаиваться куревом, позвонил на пост в отделение.

Новость, что у Данила был нервный срыв и его напичкали успокоительными, подорвала меня из кабинета.

Через пятнадцать минут я уже был у больницы. Только Данька спал, и меня к нему не пустили. Зато я имел удовольствие пообщаться с его лечащим врачом в качестве родственника.

После этого общения решил, что настоящие родственники Даньке сейчас не помешают. И поехал пробивать его дядьку. Данные нашел быстро. Адрес, телефон, работу. В рейсе он не был, и к вечеру я с ним связался.

* * *

* * *

** ГЛАВА 18

Данил проснулся от шума в коридоре. Кого-то явно не хотели пропускать к нему в бокс. Голос был мужским. Медсестра пыталась объяснить, что время посещений закончено, а дверь в отделение открыта, потому что несколько больных отпросились домой и должны вернуться к девяти вечера. Но мужик рвался войти и горланил, что он даже бахилы на ноги напялил. Зря, что ли? И что раз дверь всё равно открыта, то почему бы ему не увидеться до этих самых девяти вечера с Данилом. Тем более время только семь.

Данька сначала подумал, что это безопасник, но голос был другим. А потом дошло — дядька. От радости, что увидит родного человека, он, игнорируя боль, быстро поднялся и выглянул в окно.

— Ба! Елы-палы! Ну и рожа у тебя, племяш! — увидел его через стекло дядька.

Иван был мужиком крупным, с уже небольшой 'мозолью' в районе живота, черными с проседью волосами, аккуратно подстриженной бородой, шикарными усами и весёлыми яркими серо-голубыми глазами. Цвет зависел от настроения, погоды и времени суток. Все это ему очень шло, даже 'мозоль' не портила. Данька, иногда глядя на моложавого дядьку, ловил себя на мысли, что тот ему как мужик очень даже симпатичен.

И сейчас, увидев родственника, он вдруг представил Саныча с бородой и усами. И с удивлением понял, что они чем-то похожи, а значит, безопасник должен ему нравиться.

Оглядевшись в палате и не найдя куда присесть, Иван выудил из недр своих карманов шоколадку и подмигнул Данилу:

— Принес тебе, но, думаю, ты уже большой мальчик, обойдешься. Пойду у медсестры на стул поменяю.

Данька покраснел и обижено посмотрел на родственника.

— Вечно ты издеваешься, дядь Вань. Мне уже давно не пять лет, а ты мне всё шоколадки суёшь.

Дядька засмеялся:

— Ну, ты ещё скажи, что ты их не берёшь! Чавкаешь за милу душу, хоть бы раз отказался.

Данил вспыхнул ещё больше.

— Ух, ты! Ты сейчас какого цвета? У тебя на морде все цвета радуги. — Смеясь, Иван пошёл цыганить стул.

Данил, как только он скрылся из виду, буркнул себе под нос:"Какого,какого..Голубого..."

Вернувшись Иван, уселся напротив кровати.

— Ну, рассказывай. Как ты до такой жизни докатился?

Данил растерялся. Иван был треплом и балагуром, и было непонятно, когда он шутит, а когда нет.

— До какой — 'такой'?

— До такой, что родному дядьке ты не звонишь и не сообщаешь, что тебя чуть не порешили и что ты в больнице. Что за дела, Данил?

— Я думал, ты в рейсе.

— Индюк думал да в суп попал. Позвонить что, не судьба? Почему я узнаю, что мой единственный племяш в больнице, от совершенно левого чувака?

Данька пожал плечами. От кого узнал Иван про больницу, он уже догадался.

— Ну, если этот чувак — наш начальник службы безопасности, то он не левый. Это он меня спас. Если бы не он, ты бы сейчас к похоронам готовился, а не здесь сидел.

— Его Дмитрием зовут?

Данил кивнул.

— Рассказывай. Он мне объяснил, что к чему, но не подробно. Выкладывай всё по порядку.

И он выложил. Всё, кроме их стычки с Санычем.

Рассказал о том, как унизительно и противно, что его вот так запинали, связали и натянули этот пакет, а он даже не сопротивлялся и не смог за себя постоять. Как больно от того, что это сделали не чужие люди, а родня. Как плохо, что рядом нет матери и бати. Как он рад приходу Ивана, и что он очень хочет домой.

Выговорился. И пусть боль от предательства Влада, от непоняток с безопасником никуда не делась, но дышать стало легче. Даже ребра, казалось, болели меньше.

— Ну, вот что. Мать с отцом скоро приедут, и думаю, что сеструху мою кондратий хватит, когда она всё узнает и морду твою увидит. Так что если не хочешь, чтобы мать рядом с тобой оказалась, бери себя в руки, зализывай раны и прекращай киснуть. Чтобы к приезду родителей был как огурчик. Завтра принесу тебе мазей от синяков, будешь приводить морду лица в порядок. И полосу эту на шее тоже мажь. Ребра и лангет — фигня, с кем не бывает. Мы с батей твоим по молодости ещё не так битые ходили. Он уже с Татьяной жил, а все равно куда-нибудь, да встрянем. Характеры такие шубутные. Пивка зашли попить в кабак, что не так кто сказал — всё, пиши-пропало. А уж если на Таньку кто-нибудь загляделся, тут вообще. Ты не в него, в мать пошёл. Она всю жизнь тихоня-тихоней, и ты такой же.

Слова покоробили и обидели, на душе остался горький осадок, но Данил понимал, что Иван прав.

Ещё немного посидев и вспомнив свою и батину молодость, дядька ушёл, пообещав прийти завтра.

Даня почувствовал, какой он голодный, и полез доедать остатки Ленкиной передачки. А ещё он выспался и не представлял, что будет делать ночью.