Пробегая по ступенькам, Лёхин всё посматривал на Шишика, наполовину высунувшегося из кармана: в какой момент он выкажет желание сбежать от того страшного, что может ожидать их на третьем этаже. Но "помпошка" глазела на мелькающие перед глазами ступеньки и пока вела себя спокойно.

Павел стоял у двери в профессорскую квартиру. Лёхин даже удивился. Но сыщик кивнул, взялся за ручку и открыл дверь.

— Она была открыта? — шёпотом спросил Лёхин.

— Стал бы я тебя иначе звать, — пробурчал Павел.

Прислушавшись к тишине в квартире, Лёхин, не заходя, слегка нагнулся вовнутрь и шёпотом позвал:

— Дедушка домовой! Пусти в дом погостевать! — После долгой абсолютной тишины, в которой всё-таки, будучи напряжённо насторожённым, почуял чьё-то присутствие, он снова, неуверенно переглянувшись с Павлом, позвал: — Вавила!

От негромкого: "Здеся я!" за спиной он едва не подпрыгнул, но что по той же спине холодком прошелестело — чего уж таить? — было.

Испугавшись его резкого движения, Павел мгновенно сунул руку под куртку. Но, заметив, что Лёхин смотрит вниз и даже чуть улыбается, успокоился. Правда, руку из-под куртки так и не вытащил.

Профессорский домовой сидел на последней ступени лестницы возле двери в свою квартиру. Сюртучок выглядел как всегда чистым и тщательно выглаженным. Лёхин стал было нагибаться к нему, когда брякнувший с плеча Шишик ещё в полёте сцепился с выстрелившей с пола второй "помпошкой".

— Профи? — поразился Лёхин. — А почему не с хозяином?

— Тихо-тихо, — предостерёг домовой, подбирая с плиток лестничной площадки увеличившийся вдвое косматый колобок. — Не дай Бог, супостаты услышат.

— Какие супостаты? Где хозяин дома?

— Куда ж ты, Лексей Григорьич, торопишься? Молод ишо, конечно, вот и поспешаешь, да ведь послушать стариков тоже надобно.

— Э-э... Вавила, может, хотя бы в прихожую зайдём? — вспомнив, как застали домового в квартире девочки Даши сидящим на трюмо, предложил Лёхин.

— Отчего же не зайти? Можно и зайти. Тока вот... Двери в другие комнаты, пока в прихожей-то сидим, никуда не открывай, Лексей Григорьич.

И все трое ввалились в чужую прихожую — домовой впереди. Здесь уселись на старомодные стулья и тумбочку для обуви. Вавила рядом с собой не спеша положил косматый клубок, изредка зыркающий на всех двумя парами жёлтых глаз. Лёхин немедленно огляделся. Все двери, кроме входной, были плотно прикрыты. Странно, кто бы их прикрыл? Не домовой же?

— Вавила, всё, что мне рассказываешь, можно я сразу товарищу моему перескажу?

— А как же. Что ж, Лексей Григорьич, слушай, кака на нас лихоманка напала. Прошлой ночью слышу я: хозяин стонет. Да так жалостливо, да ишо как будто говорит что. Я, конечно, подошёл послушать: мож, помочь чем надо будет. А он этак жалостливо просит не убивать его. Так жалостливо, что у меня индо слёзы на глазах... Да... Вот ведь как... А и сам он будто бы плачет да ворочается, всё никак не успокоится.

Лёхин похолодел. Кажется, он знал, что за привидения стоят сейчас вокруг неподвижного тела Соболева.

— И вот он как будто бы плачет и плачет... А потом говорит: за что? За что, мол, вы меня убиваете? Хоть, говорит, скажите — за что...

Лёхин коротко пересказал Павлу услышанное от Вавилы и только хотел сказать домовому — мол, продолжай свою историю, как сыщик вдруг спросил:

— Лёхин, прости. Но ты не слишком сильно воспринимаешь то, что рассказывает Вавила? Только он начал говорить, ты даже в лице изменился. Ты уже что-то знаешь? Не поделишься?

— Павел, я верю: всё, что ты услышишь, дальше тебя не пойдёт. — Лёхин помялся и продолжил: — Но всё равно поклянись, что этой истории никто больше не услышит. Это не моя история, но, думаю, тебе тоже стоит её знать. Пусть даже коротко. Поклянись.

— Клянусь, — серьёзно сказал Павел.

— Правильно-правильно, — закивал домовой. — Ежели сей сыскарь будет знать, быстрей найдёте.

Лёхин метнул на него недоумённый взгляд, но, снова обращаясь к Павлу, объяснил:

— Тебе придётся поверить мне на слово. Поскольку профессор отопрётся от всего. То дело в августе, с которым мне пришлось работать, было крепко связано с профессором... Как раз в тот месяц тебя наняла моя Бывшая Жена проследить за мной. А ровно год назад, в прошлом августе, Соболева убили.

Павел недоумённо подвигал бровями, словно что-то прикидывая. Лёхин с надеждой посмотрел на него, а потом вздохнул и поскрёб в затылке.

— Павел, прими как факт, что профессор был убит год назад, но возвращён к жизни кое-кем, кого призвал из иного мира.

— Обалде-еть... А почему я должен это принять как факт?

— Потому что это долгая история, а времени рассказать в деталях маловато. Вавила, что было дальше?

— А потом пробудился хозяин, встал. Походил-походил немножко да взял со стены свои сабли кривые — и вот те крест! — лёг спать, положив оружье-то рядом с собою. Вот ей-ей, правду говорю! А уж под утро проснулся, а я к нему зайти не могу. Не пускат меня к нему — и всё. Я и так и этак — всё равно не пускат. Ну, я подождать решился и слышу: хозяин вроде что-то поёт.

— Что?! — не выдержал Павел.

— Ага, поёт, — подтвердил Вавила, когда Лёхин переспросил его, уточняя. — Тако тягу-уче! Вроде как ворожбой занялся. И словеса-то такие торжественны! А как допел — так оделся и убежал.

— Что?! — теперь ахнул Лёхин.

— Ты, Лексей Григорьич, как будто не слушаешь меня, — обиделся домовой. — Говорю тебе — ушёл! И так и не приходил больше.

— Вавила, а ты не заметил — оружие он с собой взял? — напрямую обратился к нему Павел.

— Как не взять? Конечно, взял. Обе сабельки свои кривые. Как есть — обе.

10.

Круглая ручка двери в зал завораживала. Нажать и открыть. Войти.

— Ну что, пошли? — будто издалека спросил Павел.

Лёхин вздрогнул. Расцепившиеся Шишики сидели с обеих сторон от домового Вавилы и серьёзно таращились на него. А он придумывал одну причину за другой, чтобы не входить в зал, а затем в комнату Соболева. Особенно нравилась ему одна причина: если профессор смог уйти, оставив призраков из сна в квартире, не насядут ли кошмары Соболева на него, на сонного, готового в любой момент свалиться и уснуть глубоким сном? Вопрос риторический. Стороной Лёхин понимал, что он просто тянет время, чтобы в очередной раз не ощутить, как давит на плечи и на голову колючий груз незримых ладоней.

— Лёхин, ты чего?

А домовой пригорюнился, глядя на дверь. Кажется, ему-то очень хотелось войти в зал и поглядеть, что там, во вверенном его заботам помещении, творится.

Встряхнув оцепенение, Лёхин встал. Кругляш на двери превратился в ненавистного врага. Как Лёхин не убеждал себя, что всё нормально, ему очень не хотелось даже касаться ручки. "Да ладно... Это как вылечить больной зуб, — морщась, напомнил он себе, — чем быстрее через это пройдёшь, тем быстрее освободишься".

— Не заходи, — предупредил он Павла. — Тут будет потяжелее, чем в палате или в комнате Даши. Я сам сначала посмотрю.

— Но мне интересно, — почти шёпотом возразил сыщик. — Если почую, что что-нибудь не так, сразу сбегу.

С трудом заставив себя коснуться ручки-набалдашника, Лёхин открыл дверь, но дальше, в зал, не пошёл. Он-то думал проверить личную комнату Соболева, но содержимое зала остановило немедленно. В осенних солнечных лучах странно было видеть шесть с трудом различимых фигур, сидящих за круглым столом в середине комнаты, словно в ожидании обеда. Они оказались не такими большими, как опасался Лёхин. Обычного человеческого роста. Теперь-то, чтобы разглядеть их, он переступил порог и зашагал к столу, насторожённо всматриваясь в каждого и невольно окунаясь в события такого памятного августа.

Первым он узнал Рыжего, хоть тот и сидел спиной. Ничего удивительного. Его бритая голова к моменту смерти обрастала шевелюрой и уже тогда, как сейчас, на солнце, светилась всеми оттенками от тёмно-оранжевого до жёлтого. Лёхину вспомнилось, как ввалился со зверюгой в обличие Рыжего в собственную квартиру, напугав приятеля. Олег тогда на полном серьёзе думал, что коллега убил человека. И был изрядно ошеломлён, когда "человеческое тело" начало стремительно таять в чёрную жидкость, от которой до хруста сплавился новый палас на полу.

Бугай. Всё в той же спецовке на голое тело и в широченных чёрных джинсах. Его нетрудно вспомнить по могучей спине. Когда-то давно он, наверное, занимался тяжёлой атлетикой, а потом резко бросил её. Вот и раздался вширь... Лёхин внимательно оглядел его. В том странном месте, где архитектура словно сошла с ума, именно Бугай вытащил дубинку с выскакивающим лезвием-заточкой... Сейчас при нём дубинки нет. Значит, так и останется ненужной загадкой, принадлежала ли та дубинка настоящему Бугаю, или зверю Иного в его личине.

Шкет. Шкелетик. Мешок с костями. Взгляд наивного пацана, а ведь (Лёхин вгляделся в костистое лицо) в момент смерти на той остановке ему уже было за двадцать... В памятной драке, когда Лёхин от компании преследователей пытался уйти по лестнице, Шкет всем весом повис на его ногах, погрузив в стопу громадные когти. Лёхин потом даже не хромал, но тупая, ноющая боль преследовала долго.

Паук. Точно вцепившись в его ухо, так и висит на прежнем месте серьга-паучок. Самый хитрый и подлый из всей компании. Лёхин подозревал, что он компанией и командовал. Это он подбежал к Соболеву на остановке и первым ударил его, сбивая с ног, перед тем как навалиться на беззащитного человека всей шаблой. Это он (казалось Лёхину), а не зверь Иного в его личине придумал ударить профессора в подвалах вечной стройки, чтобы унести в своё пространство человека, владеющего способностью открывать порталы Иного.

Последние двое не были чем-то примечательны. Разве что от обычных людей отличались общей для всех шестерых меткой — бритыми головами.

Гостями, приглашёнными, но забытыми хозяином, они сидели и оцепенело смотрели на обычную лёгкую куртку, брошенную на середину стола.

Лёхин пытался понять, что перед ним: обычные призраки, нашедшие своего невольного убийцу, или призраки, вызванные странным явлением. Тем явлением, что по всему городу погрузило людей в состояние, близкое ко сну, вызвав, как побочный эффект, из спящих их самые сокровенные страхи, если верить Павлу.

Вопросов оказалось больше, чем ответов.

Почему на столе куртка? Почему на неё уставились призраки убийц Соболева? Почему они не замечают Лёхина? Ведь, будучи призраками, они должны видеть человека, вглядывающегося в них. Они должны — чёрт возьми! — полюбопытствовать, почему Лёхин видит их!

Но призраки сидели неподвижно, и Лёхин начал подозревать, что куртка гипнотизирует их. И только мелькнула эта мысль, как он вдруг понял, что означает призрачная скульптурная группа. Ведь Соболев — медиум, за последнее время научившийся без особых приготовлений видеть призраков. Эти — пришли к нему в сон. Вот откуда, по рассказу Вавилы, стон и плач во сне хозяина. Он переживал свою смерть на той остановке, год назад. Но Соболев сумел выбраться из сна и каким-то образом вытащить оттуда призраков и обездвижить их, поймав на куртку, которая была на нём тогда, в том августе. Как — Лёхин не представлял. Но профессор не зря считался хорошим медиумом. Он-то приёмы обращения с призраками знал. Пусть до недавнего времени и чисто теоретически.

Но Лёхин всё-таки попытался.

— Привет! — сказал он Пауку, вглядываясь в пустые глаза сидящего.

Тишина и неподвижность.

В комнате, напоённой октябрьским солнцем, Лёхин разглядел всех отчётливо. Ни один не шелохнулся.

— Кто здесь? — шёпотом спросил Павел.

— Призраки тех, кто убил Соболева, — ответил Лёхин, продолжая пристально вглядываться в глаза Паука.

— Они говорят?

— Они... не разговаривают. Кажется, Соболев что-то сделал с ними.

— Император теней, блин, — прошептал Павел.

Лёхин обернулся.

— Ничего себе... сказанул... Но в точку. Как ты себя чувствуешь?

— Нормально. Такого, как при других, нет. Ты точно думаешь, что Соболев смог их... ну... стреножить?

— Судя по всему, да. Ладно, здесь мы уже ничего больше не найдём. Пошли.

В прихожей Лёхин спросил домового, который всё ещё сидел между двух пушистых шариков:

— Вавила, а ты правда не можешь войти в комнату?

— Нет, не могу. Пробовал, но как будто ветер большой сдувает. Ровнёхонький такой... Пройти вовсе не даёт.

— Слушай, Лёхин, а ведь получается, профессор что-то сообразил в ситуации? И поэтому куда-то побежал? Да ещё с мечами?

— Ну да, сообразил, конечно, — сумрачно сказал Лёхин. — Он-то сообразил, а мне теперь перед Аней отдувайся за него. Что — трудно было оставить записочку: мол, побежал туда-то и туда-то, обратно буду во столько-то, не беспокойтесь зазря? Эгоист он, между нами говоря. Вавила, сможешь за нами дверь закрыть?

— Смогу, как не смочь? Шишиков-то не забудь, Лексей Григорьич!

На множественное число "помпошек" Лёхин обернулся, как ужаленный. Непредупреждённый Павел аж вздрогнул.

— Ты чего?

— Ща, погоди-ка. Вавила, а почему я должен обоих Шишиков забрать?

Две "помпошки" умильно глазели на него с трюмо — этакие котятки-щеночки, вызывающие желание немедленно погладить их по пушистой шёрстке. После вопроса Лёхина Шишики укоризненно что-то заскрипели между собой.

— А как иначе-то? — простодушно удивился домовой. — Ты ж всё равно хозяина искать будешь. Как же тут без Профи?

Логика сногсшибательная. А главное — безупречная. Лёхин нагнулся и нехотя протянул руку к трюмо. Шишики торжественно прошествовали по руке на плечи и уселись пародией на погоны. Лёхин оглядел каждого и сердито предупредил:

— Не хулиганить! В карман засуну!

"Помпошки" будто головы пригнули (хотя какие уж у них головы!) и стали пониже. Лёхин вздохнул. С обоими уже имел дело. Всё равно что-нибудь да учудят. Ладно, пока не до них.

— Вавила, закрывай.

Дверь чуть скрипнула, негромко щёлкнул замок.

Лёхин шагнул к лестнице. Ещё раз шагнул. Перед глазами подъездное пространство вдруг обрело прозрачную чёткость в сочетании с зыбкостью. И — повело, повело куда-то в сторону. Еле успел схватиться за перила. Да и то благодаря Шишикам: в себя пришёл, потому что беспощадно дёрнули за уши. А тут ещё и крепкая рука Павла подоспела — поддержал.

— Лёхин, ты смотри, куда идёшь! С лестницы навернёшься — костей ведь не соберёшь!.. Слышь, друг, чё-то ты бледный, а? Не заболел, случаем?

— Какое не заболел! Спать хочу!

— А-а... Тогда давай провожу домой, а я пока займусь теми, кто в больнице лежит.

— В смысле — займёшься?

— Ну, посмотрю хоть, что у них общего с остальными...

Они вышли из подъезда. Пропахший морозцем ветер рассеял сонливость, и тут Лёхин вспомнил две вещи.

— Павел, а ты ведь сыщик. И на это дело тебя никто не нанимал. На бизнесе не скажется? Я смотрю — заинтересовался. В накладе не останешься?

— Я только что одно дельце закончил, — самодовольно усмехнулся сыщик. — Причём закончил так, что клиент на радостях сверх договорённого ещё кусок положил. Так что у меня и время, и деньги есть.