Возвращение в Тооредаан3

Думал — приеду в Мооскаа, и наконец вся эта суета закончится, — опять облом. Мне наняли профессионального учителя этикета, и он в течении целых трех дней, пока боссы наводили мосты, и решали под каким соусом подать мою тущку высокому начальству, не отлипал от меня ни на шаг, посекундно поправляя каждое движение и жест — это был ад!

Наконец, под вечер, меня вызвали для окончательного инструктажа. ...Посмотрел я на лица своих начальничков, и понял, что как ни невозможно это себе представить, а похоже им эти деньки дались еще тяжелее чем мне. Видать переговоры шли далеко не гладко, а скорее даже совсем наоборот. ...Что, конечно же, отнюдь не вдохновило меня совать свою задницу в этот дворцовый муравейник, — но кто меня спрашивает?

— Сударь. — С ходу начал генерал. — Завтра мы пойдем в Малый Дворец, представим вас оу Риишлее. Полагаю, — вы не забыли кто это?

— Начальник Тайной Службы, Верховный жрец, и первый министр! — Четко отбарабанил я.

— А главное..., — влез в разговор Говоров. — Это человек, от которого зависит как ты будешь жить следующие несколько лет, и будешь ли жить вообще! Помни это. ...Нет, ты проникнись — именно от этого человека, зависит твоя жизнь.

— ...И что мне ему говорить? — Честно говоря, я немножко струхнул, КАК Говоров произнес это.

— Правду. Обмануть его тебе все равно не удастся, он умеет чувствовать ложь. А в голове у тебя нет никакой информации, которая могла бы нам навредить. Так что — правду, правду, и ничего кроме правды. И про то как ты сюда попал, и как служил в БВБ, и кстати, про свои подвиги в крепости Баязерт тоже постарайся упомянуть. Пусть видит, что человек ты полезный.

— А если он начнет расспрашивать про наш мир, что ему говорить?

— Опять же — правду. Можешь смело рассказывать про танки, сверхзвуковые самолеты, и миллионные армии. Другое дело — технологии. Но ты ведь ничего в этом толком и не соображаешь. Составов пороха или взрывчатки не знаешь. Танк построить не сможешь. Компьютер — тем более.

— А мы не того..., до смерти его такими рассказами не напугаем? А то ведь решит еще и нас ликвидировать, на всякий случай.

— Оу Риишлее — человек умный. Да и напугать его не так-то и просто. Убеди его, что от тебя будет польза для королевства, и он найдет применение любому пришельцу, хоть из параллельного мира, хоть с Альдебарана. А вот коли он решит, что ты существо никчемное, и проблем от тебя будет больше чем пользы..., в общем — сам понимаешь!

Короче, накрутили они меня так, что полночи заснуть не мог, а утром в этот самый Малый дворец, едва ли не на ватных ногах шел. И только возле самого крыльца, после того как я споткнулся о ступеньку, на смену растерянности и испугу, внезапно пришла какая-то веселая злость. В первую очередь на самого себя — тоже мне "лучший спецназ России", испугался какого-то там средневекового пахана. Так что в приемную к очень большому боссу, я входил с гордо задранной головой и большим желанием сказать какую-нибудь гадость. Наверное бы и сказал, благо посетителей и великого и ужасного оу Риишлее, несмотря на ранний час, было уже вполне предостаточно. Но к счастью, нас троих пустили вне очереди, так что все что я успел — окинуть окружающих высокомерным и презрительным взглядом. Сохранив запал злости для беседы с великим и ужасным....

Однако, — сходу обломался. В моем воображении, я уже нарисовал образ этакого нехорошего, самодовольного типа со злобной надменной мордой, который сходу начнет на меня наезжать и строить. Ан нет, оу Риишлее, оказался скорее похожим на какого-нибудь профессору из Университета, из тех, кто пользуется бешенной популярностью у своих студентов за свои глубокие знания и умение делиться ими с окружающими. Манеры его были довольно мягкими и обходительными, хотя некая властность так и чувствовалась в каждом жесте, кивке головой, или взгляде. Но это скорее была властность мудрого, хотя и сурового вождя, чем самодура и тирана. Дерзить такому — самого себя выставлять уродом и свиньей. Короче — дядька мне с самого начала понравился, так что я с ходу настроился на позитив и решил что разговор пройдет легко и просто, и пугали меня абсолютно напрасно.

Нас официально представили друг другу, и я, вовремя сообразив, отвесил соответствующий своему положению поклон. Дядька ограничился небольшим кивком, и завел разговор с моими начальничками, о каких-то дворцовых делах, в которых я ни черта не понимал. Слушая их негромкие речи, я уже начал впадать в некую сладкую дремоту — ведь пол ночи не спал, как вдруг оу Риишлее ошарашил меня первым вопросом.

— И как вам тут у нас, оу Рж*коов?

— Э-э-э..., в смысле.... Прекрасная страна, ваша милость. Хотя я пока что видел не так много, но кажется, мне здесь жить понравится.

— А как вам Тооредаан, по сравнению с Сатрапией?

... И дальше пошло-поехало, вопросы сыпались самые разнообразные, и не слишком связанные друг с другом. Какие там на фиг танки-самолеты, я чувствовал себя как на осмотре очень строгой и дотошной медицинской комиссии, где тебя выворачивают наизнанку и заглядывают в каждую щелочку, пытаясь выявить какую-нибудь, прячущуюся в тебе гадость. Меня конечно допрашивали, в смысле — собеседовали на предмет выявления вшивости, и раньше, но там был сущий детский сад, по сравнению с тем как работал товарищ Риишлее. Причем по его лицу невозможно было понять, удовлетворяют его мои ответы или нет. Дадут ли мне сейчас пряник, или потащат в пыточную. Наконец, спустя наверное час, после того как сюртук у меня на спине украсился здоровенными пятнами пота, мне было любезно предложено выйти в приемную, и подождать там.

Там я просидел наверное еще не меньше часа, обстреливаемый со всех сторон любопытными и злорадными взглядами публики, для которой ни моя наглость при входе в приемную, не мое состояние при выходе из кабинета, не осталось тайной. Парочка, наиболее ушлых товарищей, видимо решив попинать распятую жерту, даже подошли "типа познакомиться", и развлечь меня светскими разговорами, активно пытаясь вызнать при этом кто я и откуда. Разговаривать не было ни малейшего желания, однако помня о приличиях, я попытался вяло поддерживать беседу. И в результате едва не нарвался на дуэль. Спасло меня только напоминание о том, что я состою в свите правителей Фааркоона. Кажется, у моих боссов тут была определенная репутация, и тот придворных хлыщ, решивший меня подоставать, все-таки решил со мной не связываться, и быстро отвалил в сторону.

А тут и сами боссы появились из дверей кабинета. Генерал оу Дарээка почему-то был хмур. Зато Говоров улыбнулся мне вполне ободряюще, и даже быстро показал поднятый вверх большой палец, — жест, который тут понять мог только я.

Артур Веселовский, шпион.

Для Артура начались довольно странное время и довольно странные отношения. С одной стороны — он своему пленнику не доверял, и старался не спускать с него глаз. А с другой — слишком во многом приходилось полагаться на его знания и опыт, а частенько и откровенно подчиняться его приказам.

Надо отметить, что в этом отношении, — покомандовать, хан Эст-альго отнюдь не стеснялся, чувствовалась многолетняя привычка к власти, и он постоянно покрикивал на Артура, словно на одного из своих нукеров. А тому приходилось терпеть — хан не только знал дорогу, но и просто умел выживать в степи, бывшей для него родным домом.

Так продолжалось почти неделю. За это время, они уже отмахали не малый отрезок пути, и худо-бедно, но смогли выработать определенный баланс между настороженностью и доверием. Пожалуй можно даже сказать, что Артур слегка расслабился. Это случилось вечером, когда они начали разбивать лагерь. Эст-альго привычно командовал, Артур подчинялся. В тот момент он как раз наклонился пониже, чтобы раздуть огонь, под котлом, — сырые дрова упорно не желали разгораться. Что его тогда насторожило? — Может мелькнувшая за спиной тень, или шорох травы за спиной, но в следующий момент он резко ушел перекатом в сторону, а на то место где находилась его голова, врезалась толстенная палка, да с такой силой, что переломилась с очень неприятным хрустом. Особенно неприятным, если представить что это хрустнул череп самого Артура.

Оружие он хану не давал. Никакого. Отобрал даже небольшой, сантиметров пятнадцать в длину, нож, а на ночь регулярно связывал ему ноги и руки, поскольку не хотел в одно прекрасное утро, проснуться без головы. Но коварный хан, все-таки смог подобрать момент. Артур не просто расслабился, он допустил серьезную ошибку — сняв пояс со шпагой и пистолетами, мешавшими хозяйственным хлопотам. Видно это и вдохновило пленника на попытку переворота.

А пока Артур мысленно материл себя, кося глазом на лежащее буквально в десятке шагов оружие, Эст-альго, приняв какую-то странную позу, начал надвигаться на него.

— Кажется это какая-то борьба. — Артур оценил стойку противника. Чуть полусогнутые ноги, и довольно широко расставленные руки, кулачные бойцы, обычно предпочитают более закрытые стойки. — Значит, работаем с длинной дистанции, не пуская противника в клинч, а главное — не позволяя ему подобраться к оружию.

Они начали кружить друг против друга, и Артуру даже удалось парой удачных джебов расквасить нос своему противнику, на что тот, правда, почти не прореагировал. А вот потом, хан, уклонившись от очередного удара, быстро прошел в ноги противнику и смог свалить его с ног. Правда на этом его успехи и закончились. Работы в партере, его вид борьбы, видимо не признавал. Попытка навалиться сверху и задушить Артура, была выполнена крайне непрофессионально. Артур легко вывернулся, в свою очередь перекатил противника на спину, сел сверху, и вырубил несколькими ударами. Отдышался. Связал поверженного врага. И стал думать, как жить дальше.

Коварного изменника несомненно стоило наказать. Артур чувствовал, что любое проявление доброты и гуманизма, в подобной ситуации будет воспринято как слабость. А слабость, как ему объяснили инструктора, да и сам он это прекрасно понимал — это преступление, которое тут карается смертью. Вспомнил даже поговорку, которую разучивал на уроках имперского наречия — "Не искушай соседа собственной слабостью"*

(*Вообще-то, как я слышал, это поговорка одного из кавказских народов.)

Вот только вопрос, — а как наказывать? Эти степняки, народ дико гордый, и если даже самую малость перегнуть палку, то хан Эст-альго, откажется не просто сотрудничать, но может быть и жить. А как уже Артур убедился, у него одного, добраться до цивилизации, шансов не было почти никаких. Так что наказывать надо, но так чтобы при этом не слишком задеть гордость строптивого степняка. Наказать как воина, но не раба. Что делать?

Артур мысленно примерил на себя роль степного вождя. Палкой побить или плеткой высечь? — Словно животное, или какого-нибудь пацаненка. Это скорее оскорбление, чем наказание. Хан затаит обиду, и о дальнейшем сотрудничестве можно будет забыть. Да и.., — Артур вспомнил взгляд пленника, когда готовился к пыткам. — ...Нет, такого серьезно побоями не испугаешь, терпеть боль тут наверняка привыкают с детства, хотя бы в процессе получения боевых навыков. Артуру ли это не знать? — Сам, почти всю жизнь прозанимался в разных секциях, и живя в куда более тепличных условиях, узнал там о боли немало. А уж как готовили к жизни будущих степных воинов, а тем более ханов, можно было только догадываться. ...А если побить нельзя? — Выходит одна альтернатива — смерть! Кажется хан, когда решился на свой бунт, был к ней готов, а вот готов ли Артур? — Пожалуй нет, и по причине неприятия работы палачом, а главное — по причине собственной неспособности выжить в этих суровых краях, незнания дороги, да и просто страха остаться одному. А если не то не другое — то что?

Над этим вопросом, он думал всю ночь, и только с первыми лучами солнца, в его голове забрезжила и некая идея, постепенно сложившаяся в достаточно логичный план. Теперь только и осталось убедить в этой логике пленника.

— Я долго думал, что с тобой делать. — Заявил Артур, подходя к хану Эст-альго и на всякий случай проверяя веревки, которыми тот был связан.

— И что? — спросил он почти равнодушно, хотя, глядя на его лицо, легко можно было понять, что и хану выпала бессонная ночь, в ожидании расплаты. Может быть, смерти этот воин пустошей и не боялся, но и помирать раньше времени не стремился.

— Ты нарушил наш договор. — Покачал головой Артур. — Я больше не могу относиться к тебе как к благородному человеку. Я должен был бы тебя убить, перерезать глотку как барану, ибо благородной смерти ты не заслуживаешь.

Хан заметно изменился в лице. Нельзя сказать, что он не предполагал такое развитие событий. Но одно дело предполагать, и совсем другое, услышать от своего будущего палача, что не просто умрешь, но умрешь позорной смертью.

— Однако... — продолжил Артур. — Не буду лгать, пытаясь спрятать в траве гору, — ты нужен мне, чтобы добраться до границ Сатрапии. Настолько нужен, что я готов даже простить тебя..., частично, заменив казнь вирой. Но для этого, ты должен будешь показать мне, что как благородный человек признаешь свою вину, искупив свой проступок. Но сначала, скажи мне, почему ты напал на меня, предав наш договор?

— Как благородные человек, я должен был попробовать. — Замотал головой хан Эст-альго. — За мной стоит много людей, и как благородный человек, я отвечаю за их благополучие. Если мы с тобой пойдем в горы, я пропаду слишком надолго, и весть об этом достигнет ушей наших соседей, и они поспешать прибрать стадо, лишившееся своего хозяина. Начнется война, и многие погибнут. ...Но у меня не получилось. Теперь ты снова держишь в руках поводья верблюда моей судьбы. Какого искупления ты требуешь?

"Хм" — подумал Артур. — "Однако, ход с откровенностью сработал. Я дал хану козырь в руки, но и он вернул мне равнозначную карту".

— Знаешь. — продолжил он вслух. — Там..., за морями, лежит большой остров. У народа, обитающего на нем, есть такой обычай. — Провинившийся воин, в знак искупления своей вины, отрезает себе палец, завертывает его в платок..., э-э-э чтобы не закапать кровью землю, и преподносит вождю, как доказательство своего благородства и свидетельство того, что проступок его был ошибкой, а не коварством и предательством. Когда... — Артур уже начал фантазировать, подгоняя традиции японских якудза, под воззрения степных воинов иного мира. — ...Вождь убеждается в искренности своего человека, он возвращает ему этот обрубок, дабы его могли положить в могилу..., в смысле — погрести рядом с телом, и душа воина предстала перед предками в своим истинном обличье.

— ...Хороший обычай. — Немного подумав, кивнул головой хан. — Пожалуй, если останусь жив, введу его между своих людей. ...Но ты не мой вождь, а я не твой нукер.

— Но пальцы-то у тебя есть! — Сказал, как обрубил Артур. — Выбирай, либо я отрежу тебе большие пальцы на обеих руках, и ты перестанешь быть воином, ибо не сможешь держать в руках оружие. Но ты все равно доведешь меня до границ Сатрапии, чтобы получить их обратно. А если даже не захочешь получить обратно, я все равно заставлю тебя довести меня до Сатрапии, ибо настоящая боль может преодолеть любую стойкость и мужество. Ты ведь сам понимаешь — коли я шпион осколка некогда Великой Империи — меня этому учили. А мы — имперцы, умеем добиваться своего..., про КГБ слышал когда-нибудь? — Не слышал, ну и хорошо, а то еще, не дай боги, приснится. ...Либо — ты сам отрежешь себе мизинец на правой руке, и добровольно исполнишь наш прежний договор..., за исключением того, что я лишь верну тебе то что взял у тебя, но про дополнительную плату, ты теперь можешь забыть.