Вернувшийся к рассвету. Книга первая

Вспомненное Владимиру совершенно не нравиться и в его голосе слышится злоба и раздражение:

-Пацан, ты заблудился?

Молчащий и спокойно наблюдающий за ним мальчуган чуть щуриться, смахивает заиндевелой варежкой прозрачную каплю под носом и задумчиво отвечает:

-Заблудился? Может быть, Володя, может быть. Только вот вряд ли ты меня выведешь на верный путь. Не ту ты выбрал дорогу, Володя. Неверным путём идёшь ты, товарищ.

И не давая времени на осознание услышанного, паренёк как-то незаметно оказывается возле него и уколов холодным взглядом добавляет неожиданное к странным фразам:

-Я Дима Олин, по прозвищу Сова, самый главный в городе спекулянт и ужасный преступник. Поговорим один на один? Или ты зассышь, отважный командир комсомольской дружины?

Владимир гневно вскидывается, но тут же быстро остывает и даже едко чуть улыбается:

-Надо же, сам пришел, даже бегать за тобой не пришлось! Поговорить с тобой? О чём мне с тобой разговаривать? Или ты будешь пугать меня своими бандитами? Будешь, да?! — он резко замахивается рукой и почти кричит ему в лицо — Ну, где твои уголовные дружки? Скольких ты с собой привёл? Что они не идут сюда? Боятся?!

-Не истерии, Владимир, не ори. Один я. Нет здесь никого и кричать не нужно — люди после работы отдыхают, а ты им мешаешь. Говорить-то будем? Один на один?

Владимир долго и пристально смотрит на спрашивающего. Необычно тихо. Неровно обкусанная луна прячется за редкими облаками, холодный ветер мечет в лицо острые иголки снега, на желтое пятно света под фонарём мочится лохматая дворняга. Никого нет рядом, пусто и под шагами прохожих не хрустит смёрзшийся в монолит снег. Даже звук телевизоров не слышен, лишь вспыхивают синеватые сполохи в окнах квартир, и на кухнях периодически зажигается свет. Наглый пацан смотрит на него, чуть наклонив голову, в его взгляде еле заметный огонёк насмешки наливается цветом и становится всё ярче. Нужен ответ, простой ответ, но что-то заставляет плотно сжиматься челюсти, что-то похожее на самый настоящий страх и Володя еле разжимает замёрзшие губы, что бы выплюнуть одно короткое слово:

-Да!

-Хорошо, тогда идём на трамвайную остановку. Нам нужен семнадцатый маршрут.

-Ехать далеко?

-Далеко, Вова, далеко. За город. Или ты всё же хочешь домой, под тёплое крылышко к мамочке, а очко твоё комсомольское делает жим-жим?

Не отвечая, Владимир поворачивается и, оттолкнув наглого сопляка плечом, быстро идёт к остановке транспорта, сознательно прибавляя шаг. Пусть догоняет, щегол! Месть, конечно, мелкая как канцелярская кнопка на стуле, но хоть что-то.

До конечной остановки доехали быстро. Время позднее, на улице мороз, народу заходило и выходило мало и распахивающиеся на остановках двери трамвая не успевали напустить холода в салон. Всю дорогу Владимир старался не смотреть на этого непонятного Сову, но взгляд сам по себе возвращался к худенькой фигуре на соседнем сиденье. Словно магнитом тянуло. Сам Сова привалился к стенке вагона плечом и периодически царапая ногтями намерзающий лёд на стекле, смотрел в протаянный ладонью кругляшек. На Владимира он внимания не обращал, словно его и не было, что было немного обидно и хотелось сильно пихнуть его в плечо и увидеть пусть бездушный и отстранённый, но направленный на тебя взгляд. Странный парнишка. И Сова ли он на самом деле? По словам ребят из его дружины Сова был жестоким и страшным уголовным дельцом, державшим в страхе весь район и школу. Возле его дома повывелись все алкоголики, хулиганы и любители приставать по вечерам к прохожим, горели фонари и всегда были почищены дорожки. Бабушки у подъездов дружелюбно улыбались прохожим и дружно кивали головой в ответ на приветствия. Но на подошедших к ним и начавших расспрашивать их о Сове комсомольцев глядели строго, начинали сердито поддёргивать узлы головных платков и неприязненно перешептывались. На вопросы не отвечали. Дворник, седоусый татарин с неподвижным лицом китайского болванчика, когда его стали расспрашивать о Сове вначале внимательно слушал, а потом зачерпнул полную лопату снега и швырнул в лицо разговаривающей с ним Светке Соловьёвой, а на Толю замахнулся этой же лопатой. Витёк сначала хотел провести ему свою коронную 'двоечку', но, как он потом сам говорил, пожалел старика. Володя ему не верил. Витёк, отвечая на вопросы, мялся, отводил глаза и всё время переспрашивал. Испугался? Да ну, с чего боксёру-перворазряднику какого-то дворника — бухарика бояться? Там что-то другое было. Скорее всего, Витёк был очень доволен испугом и унижением Соловьёвой и поэтому старому татарину ничего не сделал. И Володя его прекрасно понимает. Кому приятно выслушивать каждый раз, что они, комсомольцы, передовой отряд молодёжи, бояться совершить настоящий мужской поступок и раз и навсегда покончить с торгашами и вырожденцами социалистического общества? А когда ей мягко напоминают, что это уголовное преступление, то она закатывает истерику и, брызжа слюной, обзывает всех трусами и предателями. Нет, всё-таки Света, действительно, много стала брать на себя, и он уже не раз делал ей замечания на собраниях дружины. Придётся поговорить с ней ещё жестче, а если не поймёт, то и исключить из совета дружины. А может и из самой дружины. Сергей Евгеньевич уже говорил ему, что излишняя запальчивость Соловьёвой в вечерних рейдах дружины, её привычка наступать каблуками сапог на пальцы и сумочка, набитая свинцовыми рыболовными грузилами, дискредитирует его как командира. Решено, он серьёзно поговорит с ней на ближайшем собрании и поставит вопрос на голосование. Довольный принятым решением Владимир свысока посмотрел в сторону соседнего ряда сидений и вздрогнул, неожиданно обнаружив пустую дерматиновую подушку. Сова уже стоял у заднего выхода и задумчиво смотрел на него. Конечная. Приехали.

К выбранному мной месту пришли быстро. Пологий спуск, узкая подковообразная терраса и небольшая ровная площадка с трёх сторон ограждённая высокими склонами. Здесь хотели добывать камень, пробили дорогу, сгладили спуски и уже затащили экскаватор, но по весне Кама стала заливать разрабатываемый карьер и дело заглохло. Железного монстра с клыкастой пастью на толстых тросах и длинной шеей бросили, и он тёмной горой стоял в углу площадки, тоскливо смотря одной фарой на выезд из карьера. Изредка тут появляются из соседних домов мальчишки и пытаются кататься на санках и лыжах, но неровный и каменистый спуск этому не способствует. Влюблённых парочек, собачников и праздношатающихся любопытных прохожих я не опасался — десять часов вечера, жуткий мороз, до ближайшего дома почти полкилометра. Кому придёт в голову неимоверная блажь тащиться в стылый карьер на ночь глядя? Никому.

Я подошел к его широким гусеницам экскаватора и стал снимать чехол с саблями со спины. Не пошло. Что-то где-то зацепилось, скорее всего, ремень чехла 'поймался' за пуговицу хлястика пальто. Сзади послышался хруст наста под ногами приближающегося Пугина.

-Тебе помочь, Сова?

-Нет, спасибо, я справлюсь.

Я перетянул чехол на грудь и неловко сняв, уложил свёрток на засыпанные снегом и промёрзшие до звона металлические траки. Узлы на тесёмках застыли, и пришлось чуть повозиться, развязывая их. Пугин молча стоял за спиной. Терпеливый. Что ж, терпение всегда вознаграждается и я не стану отступать от этой традиции.

В свете луны хищно блеснула сталь клинков. Пугин отшатнулся, отступил на шаг, ссутулившись и выдвинув вперёд правое плечо. Правша и его тренер приверженец классического стиля боя. Его голос предательски дрогнул и заданный им вопрос прозвучал жалко и испуганно:

-Что это, Сова?

-Это, Володя, сабли. Их зовут Али и Мари. Польские карабелы. Новодел, конечно, но качество ковки, баланс и сталь, просто отличные для человека, в первый раз ковавшего настоящее оружие.

Я провёл ладонью по жгущему холодом телу Али:

-Правда, они красивые?

-Зачем эти... Они.... Зачем тебе оружие!?

Я обернулся и, крутанув кистью стальную полосу, с интересом посмотрел на противника. Да, теперь, уже на противника. Боится, очень боится и совершенно растерян, но виду не подаёт. Серебряной рыбкой Мари сверкнула на свету и воткнулась, чуть раскачиваясь, у ног побледневшего юноши.

-Возьми в руки клинок, Володя.

-З-зачем?!

-Бери!

Я шагнул чуть влево и в сторону, почти не отрывая ступни от наста, и провёл рукой по пуговицам пальто. Чёрной галкой одежда упала на снег, взгляд Пугина испуганно метнулся вслед ей.

-Бери в руки саблю, Володя. Я надеюсь, ты понимаешь, что мы не будем драться с тобой по дворовым правилам — ногами не бить, по яйцам не пинать, в глаза не плеваться? Мы ведь с тобой мужчины.

-Почему не будем, Сова?

Голос противника дребезжащий, взгляд испуганный и не понятно от чего его трясёт больше — от страха или холода. Я ему не отвечаю. Пора начинать — стужа холодными пальцами уже забирается мне под свитер и если этот, вдруг ставший испуганным и растерянным, вожак ублюдков будет продолжать стоять бездействуя, мне просто придётся зарезать его как барана. Иначе я замерзну, простыну и заболею. А скоро контрольная за четверть и пропускать уроки мне совсем ни к чему.

-Бери клинок, Володя! Смелее! Ты ведь был смелым, когда вы толпой били ногами пойманного вами барыгу и смеясь выворачивали ему карманы! Ты ведь никого не боялся, когда отбирал и резал ножницами пластиковые пакеты у бабок на рынке, которые просто хотели заработать внуку на игрушку! Бери, клинок, трус!

И я уколол его в подбородок. Чёрная в темноте кровь выступила на синеватой от мороза коже. Пугин провёл ладонью по подбородку, вгляделся и, выплёскивая в крике весь свой страх и непонимание происходящего, заорав что-то нечленораздельное, схватил рукоять сабли и рубанул перед собой слева направо. Малый отход, левая нога идет плугом, удар горизонтальный, кончик лезвия замирает у губ кричащего, заставляя его заткнутся.

-Ты решил напугать меня криками, Володя? И что это за нелепое размахивание оружием, ты саблист или колхозник на сенокосе?

Саблист. Выполненный им 'сенаторский' удар был неплох. Руку удержал, не пронёс, клинок повернул правильно, вверх, толчком ноги вернул тело в начальную позицию. Но слишком медленно. Захлёст клинка, обводной финт и жалобно звякнув, сабля противника отлетает в сторону. Отхожу в сторону, жду, когда он поднимет клинок. Холодно, с таким противником даже не разогреешься. И чему их только в секции учат? Хм, чему-то учат. Неплохо выполненный 'отцовский' удар — горизонтальный в корпус, а вот 'рефенедарский' — вертикальный от левого плеча наискосок, он смазал. Отвод, моя кисть проворачивает Али обухом к верху и подбрасывает клинок противника. С рукоятью я чуть перестарался — слишком рифленая, сидит хорошо, но проворачивается с задержкой. Ничего, этот недостаток мы восполним скоростью. Снова короткий укол в подбородок. Пальцы я ему не рублю, в корпус и по ногам не бью — на шее у Пугина намотан шарф и все красные горячие капли полностью впитывается в шерсть, а вот его помесь дублёнки с полушубком кровь впитывать так не будет. Резкий удар 'напёрстка' рукояти по большому пальцу и Мари снова оказывается на снегу. Пугин смотрится жалко, дышит тяжело, его бледное лицо в крови, в глазах страх и беспомощность.

-Подними оружие, Володя и ответь мне на вопрос.

-Какой!? Какой вопрос, гад? Да что тебе от меня надо?!

-Простой вопрос, Володя, очень простой.

Али недовольно лязгает, отводя колющий удар в живот. Снова боковой горизонтальный, верхний финт, моя 'восьмёрка' и жесткий отбив верхнего 'тесачного'. Клинок звонко вибрирует в ладони, передавая мне своё недовольство. Прости, Али, но он мне пока нужен живой. Он должен мне ответить.

-Кто подсказал тебе, Володя твои слова и поступки? Кто сделал тебя такой сволочью? Имя, Володя, скажи его имя, и я отпущу тебя.

Вру, конечно, но Пугин готов верить сейчас всему. Вообще, человек перед лицом смертельной опасности становиться очень доверчивым и готов верить всему и во что угодно. Нехорошо этим пользоваться, но рационально. Маленькое сердечко моего мальчика бурно протестует против этого хренового поступка, но моё дряхлое циничное Я, что-то ему успокаивающе шепчет на ухо и он уходит куда глубоко в душу, оставляя алеть от стыда мои щёки и уши. За это, Володя, ты мне тоже ответишь.

Звали наставника и вдохновителя комсомольского вожака Сергеем Евгеньевичем Смирновым, и являлся он сотрудником пятого управления, так называемой 'пятки'. Звание у него было капитан, работал он в той самой конторе, кою я очень уважал и вполне сознательно опасался. Нет, в органах МВД тоже есть волкодавы, но, как бы это сказать, честнее и проще они что ли, не такие коварные и изощрённые противники. Им легче, у них на той стороне невидимого фронта разрозненные орды неумных грабителей убийц и единичные достойные противники, представленные дельцами и авторитетами преступного мира, а вот у 'комитетчиков' всё гораздо сложнее. Враг иногда не только не ведом, но его бывает, и нет. Так что мозг офицера Комитета Государственной Безопасности, а особенно пятого управления иногда кипит и бьёт гейзером нездоровых фантазий. Они ведь и сектантами занимаются, людьми в своём фанатизме страшноватыми и по-звериному хитрыми и скрытными. Но сектантов у нас в городе не было, и капитан искал точку приложения для своей энергии и жажды деятельности. Всё уже было поделено и особенного выбора для поля деятельности бывшего столичного офицера не было. Иначе, Сергей Евгеньевич бы не пошел на столь сомнительную авантюру с комсомольской дружиной в качестве карающего меча правосудия. А если бы ребятки вошли в раж и убили в праведном пылу кого-то? Сумел бы Сергей Евгеньевич скрыть своё участие и направляющую длань? Очень сомневаюсь. Так что, Сергей Евгеньевич вряд ли вы будете поднимать шум из-за пропажи вашего клеврета, и я избегну наказания за своё преступление. Преступления? Когда я успел? Да вот недавно совсем, минут тридцать назад я убил Владимира Пугина и в этом совершенно не раскаиваюсь.

Да и что мне оставалось делать? Поговорить с ним? Ну, допустим, поговорил. Как думаете, он бы оставил меня в покое? А вы благородно оставляете в покое сдавшегося вам на милость врага или..... Есть такой, научно доказанный, выверт человеческой психики — демонстрируемая жертвой слабость вызывает мало преодолимое желание насилия. Про калеку я уже ранее говорил. Попугать его блеском стали и отпустить, чтобы он всем рассказал о маньяке — недоростке с саблей? Нет, уж увольте. О хоббитах тут ещё не все слышали, так что единственной кандидатурой на эту роль был бы я. Жаль, разумеется, его папу и маму, но свою маму и своих сестрёнок мне было жальче. Одно скажу — умер он быстро, не мучился, и закончим на этом.

Я вытер пот со лба и критически осмотрел проделанную работу. Снег, насыпанный в полынью, куда я столкнул тело, уже намяк и потемнел и скоро превратится в лёд. Глубина тут приличная, течение сильное и тело отнесёт достаточно далеко, что бы суметь привязаться к этому месту. Завтра обещали снегопад, погода будет по-прежнему морозной и пробитая мной дыра во льду исчезнет меньше чем за сутки. Так, теперь подобрать и отнести коловорот с пешнёй и вернуться обратно с метлой — буду следы заметать, г-хм. Сабли я возьму с собой, для них мною уже приготовлено укромное место. Тяжело будет нести вмести с пешнёй и коловоротом и это не совсем верный поступок, но, по моему глубокому убеждению, если я бы их утопил в тёмной воде, то по отношению к клинкам это было бы, по меньшей мере, нечестным. И так на душе скребут кошки, муторно, противно, погано — нужное подчеркнуть. Это я иду не той дорогой. Я, а не Пугин. И то, что произошло на стылом берегу реки еще один шаг по неверному пути. Нужно сворачивать, так как вернуться уже не получиться.