Прекрасная Леонора. Рыцарская повесть.

— Ах нет, нет! — отвечала Леонора со смехом. Теперь, когда все несчастья были позади, она могла уже смеяться. — Не надо мне никакого возмещения. Я прощаю его... по-христиански. И не хочу ничего, что о нем напоминает.

— Как благодарна я Провидению, открывшему мне примеры столь достославной верности и мужества, — прибавила она растроганно. — Увы, теперь мне нечем наградить преданных своих слуг... но просите все, что пожелаете, и, если только это окажется возможным, я с радостью исполню любую вашу просьбу.

— Милая моя барышня! — воскликнула Трудхен, упав на колени. — Пожалуйста, дозвольте мне оставить службу.

— Ты свободна, — отвечала Леонора с удивлением, — но ответь, отчего ты желаешь этого? Неужели я была тебе дурной хозяйкой?

— Нет, нет, лучшей хозяйки нельзя было бы и пожелать. Но... я, барышня, выхожу замуж!

— За кого же?

— Да вот за него, — проговорила Трудхен, указывая на Ганса, и отважный разбойник, зардевшись, точно девушка, согласно кивнул и взял свою невесту под руку. — Ганс мне побожился, что теперь примется за ум. А ежели вздумает взяться за старое, так отведает моей скалки!

— А ты, Фатима, — промолвила Леонора печально, относясь к другой своей наперснице, — что же, и ты хочешь покинуть меня?

— Что вы, как можно! — воскликнула темпераментная сарацинка. — Ужели не мне убирать вас под венец! А после, восславив великодушие моей госпожи, я вернусь к себе на родину. Ибо если Аллах по великой Своей мудрости расселил народы по лицу земли, то и человеку надлежит жить в своем дому, а не на чужбине.

На следующий день изрядно уменьшившаяся кавалькада вновь тронулась в путь. До Ройхсбурга оставалось совсем немного, остаток пути был проделан без приключений, и вот наконец зубчатые стены герцогского замка показались вдали. При виде сих безмолвных вестников Леонора остановила коня. Годфрид подъехал к ней и тоже остановился.

Долго в безмолвии смотрели они друг на друга. Леонора хотела заговорить — и не могла... Наконец, собрав все силы свои, вымолвила она дрожащим голосом:

— Рыцарь... Годфрид... Здесь мы должны расстаться.

— Расстаться! Отчего же? — воскликнул рыцарь.

— В замке ждет меня мой жених. И, сколь ни благодарна я вам за ваше обо мне попечение, мне не совсем прилично появиться в обществе постороннего мужчины.

-Постороннего! — повторил рыцарь с горькой усмешкою. — Что ж... вправе ли я ожидать большего! Ведь я всего лишь посвятил вам свою жизнь... какой пустяк. Вы прекрасны, вы вправе быть жестокой, а я, какое право я имею укорять вас? Да, я повинуюсь, я заставлю свое сердце молчать, хотя бы оно истекало кровью, я не нарушу вашего покоя... если такова ваша воля! Но... нет, хотя бы несколько слов. Выслушайте меня, Леонора! Я люблю вас — люблю всем сердцем, всей душою, всем существом своим, как только может мужчина любить женщину, преклоняюсь перед вами, как только возможно рыцарю преклоняться перед дамою, боготворю вас, как смертный — небесного ангела. И... мне казалось... вообразилось... безумец, я смел надеяться!... что и сам небезразличен вам.

— О, для чего вы говорите это! Жестокий!

— Как... вы... вы...

— Нет, нет, нет! — вскричала Леонора, схватив руку рыцаря и прижимая ее к сердцу. — Для чего требуете вы от меня слов, которые все равно ничего не изменят? Я... Боже, смилуйся надо мною! Я обручена. Я связана словом, данным пусть и не мною, но от моего имени. Ах, если бы прежде... Нет, к чему мечтать о несбывшемся! Я обручена. Могу ли я нарушить слово? О нет, рыцарь, вы сами не смогли бы любить меня бесчестной.

— Вы правы... — прошептал Годфрид, поникнув головой. — Да, мы расстанемся здесь.

Долго, долго стояли они друг против друга, не в силах разнять рук, и увлажнившиеся очи их без слов говорили: "Прощай навеки!". Но вот наконец Годфрид хлестнул коня... пыль из-под копыт серою завесою разделила их.

Глава 13. Свадьба Леоноры.

Владетели Ройхсбурга встретили будущую свою невестку с самой нежной сердечностью. Невозможно описать все их радушие, все дружество, с каким вспоминал герцог о покойном своем товарище, все участие, с каким расспрашивала герцогиня Леонору об ее злоключениях. Самые лучшие покои были предоставлены в ее распоряжение, самые искусные горничные приставлены к ней для услуг. И только своего жениха Леоноре так и не довелось увидеть.

Венчание назначено было на другой день. Леонора, твердая в своем решении и оттого внешне казавшаяся спокойной, всю ночь не могла сомкнуть глаз. Ей вместе и хотелось, чтобы скорее свершилась уже судьба ее, и мечталось оттянуть роковой час как можно долее. Едва первый солнечный луч заблистал на небе, она была уже на ногах. Вошедшие служанки облачили ее в роскошное платье из серебристой парчи, уложили ее волосы и прикрыли их кружевной вуалью; подобающие случаю драгоценности заняли свое место, и вот все было готово. Что ж... мужайся, Леонора! Ты выбрала свою судьбу.

Пестрая толпа гостей, собравшаяся в огромной богато убранной зале, с нетерпением ожидала выхода невесты. Наконец Леонора, сопровождаемая девушками, вступила в залу. В этот же миг отворились противуположные двери, и ее жених сделал шаг навстречу ей.

— Годфрид! — вскрикнула Леонора и лишилась чувств.

Скоро хлопотами окружающих Леонора пришла в себя, и первое, что увидела она, был коленопреклоненный Годфрид, с волнением взиравший на нее. Слабым, но уверенным голосом обратилась она ко всем, кто толпился вкруг ее ложа, с заверениями, что очень скоро окончательно оправится, и церемонию можно будет продолжить, а пока просила оставить ее наедине с женихом. Просьба ее была немедленно удовлетворена.

— Годфрид... или Вальтер, поскольку я не знаю теперь, каким именем называть вас, — проговорила тогда Леонора, — вы должны объясниться. Кто вы, что означает этот обман, и как могли вы решиться на него?

— Заверяю вас, обман этот, как вы говорите, отнюдь не был плодом моей злой воли, — отвечал рыцарь. — Я расскажу вам все от начала до конца.

Я действительно младший сын герцога Ройхсбургского, и при крещении был наречен Вальтер-Годфрид, хотя домашние мои предпочитают называть меня первым из двух имен. Незадолго до произошедших событий бабушка моя серьезно занемогла, и я ради ее выздоровления дал обет совершить паломничество в монастырь, расположенный в известном вам городе, в одиночестве и инкогнито, приняв фамилию, которую бабушка носила в девичестве. Рыцарские обычаи требуют равно называть свое имя и другу и недругу, богомольцу же подобает подвиг смирения. В тот день, когда мы впервые встретились, как раз вышел срок моего пребывания в монастыре, однако нелепой оплошкою мирское мое платье оказалось заперто, и мне не в чем было выйти в город, кроме облачения послушника, которое носил я эти дни. Но как мог покинуть город, не посмотрев его хотя бы бегло? Так что волей случая в шатре мнимого торговца и я предстал перед вами в чужом обличье. Злодей, кстати, в тот же день умер в городской тюрьме, ничего не успев сказать, в ужасных муках, видимо, потому что не получил в срок своего зелья, которое уже стало для него необходимым. А я отправился в обратный путь... да, ужасно неучтиво не справившись о вашем здоровье. Ваша красота взволновала меня, а я был обручен. Чувство долга заставило меня бежать той, что грозила похитить мое сердце... как мог я знать тогда, что именно ей оно и надлежит?

Когда насмешница-судьба снова свела нас на берегу, и вы спросили о моем имени, я назвал то, под которым совершал свое паломничество — ведь оно еще не было закончено. Вы назвали свое... но как мог я признаться в тот миг в обмане, пусть и невольном? Я боялся, что вы сочтете меня пустым болтуном, если не чем-то похуже.

— Но для чего не открылись вы после? Там, под стенами Ройхсбурга? Для чего, безжалостный, заставили вы меня вынести эту ужасную сцену?

— Поймете ли вы меня... Я ревновал. Мучительно, неистово — ревновал к самому себе! Я хотел... нет, я должен был знать! Знать, кого выберете вы — того, к которому ведет вас долг, или того, к кому влечет сердце. Леонора, сможете ли вы когда-нибудь простить меня? Я был глуп... безумен, жесток... я был подлецом. Но я люблю вас! Простите меня...

— Могу ли... могу ли я не простить вас? — проговорила Леонора прерывающимся голосом. — Ведь и я вас люблю.

Остановись, перо! Для таких сцен не изобретено еще слов.

1