Мы с Мари переглянулись и выставили Джекки в коридор прямо вместе с тумбочкой. На счет — раз, два, три — спустив ее с лестницы.
Тумбочка вопила, ругалась и выла дурным голосом, скача по ступенькам. Мы с Мари стояли на вершине лестницы и счастливо заворожено смотрели с удвоенным вниманием вниз. С счастливыми и по идиотски очень довольными собой лицами, как она кувыркается... Впрочем — я прислушалась к боевому инстинкту — Джекки ничего не грозило, кроме сильных синяков.
— Что вы делаете!?!
— Смотрим, — честно ответила я, втянув голову в плечи, но не отрывая взгляда.
— Тумбочка упала, — пожаловалась Мари.
— Там что, кто-то есть?!? — истерически воскликнул придворный.
— Моя обувь, — печально ответила я.
— И вы плачете? — спохватился тот. — Не волнуйтесь, я сейчас вам достану, выну и даже вытреплю то, что там лежит... — сказал он, видя, что тумбочка упала в бак с водой.
— Приводнился, — удивленно сказала я.
— Слушай, — тихо шепнула мне Мари. — А дышать он чем там будет?
Я пожала плечами — какие-то идиотские вопросы, а я откуда знаю?
В это время из комнаты вылетела мама и с криком:
— Что вы изверги, с дитём сделали...
...Кинулась к тумбочке, помахивая ключом...
Вытянув — откуда только силы взялись, из помойного бака тумбочку, она вытащила оттуда Джекки за шкирку и, выкручивая, заплакала:
— Маленький мой, — запричитала она, — детенушка, они тебя убили? Две такие кобылы здоровые над маленьким мальчиком издеваются...
Джекки точно не выдержал такого издевательства и побежал прочь.
— Ну пони! — остановился в конце коридора весь мокрый и злой и пригрозил он кулаком маме, ибо нас с Мари там не было. — Я тебе устрою танцы под луной и с цветами!
Почему-то из-за того, что Джекки назвал меня пони, мне стало несказанно обидно, что и не говори. Я спряталась в ванне и снова заревела, разглядывая себя в зеркале. Лошадиная морда, мама все обманывала...
— Кошмар, она снова плачет, — сказала маме Мари.
Мама хладнокровно вскрыла замок ванны заколкой и сильно обняла меня, встряхнув.
— Я некрасивая, — я подняла на нее заплаканные глаза.
— Господи, тебе что, еще надо, чтоб они умирали от твоей красоты?! — не выдержала мама.
— Мне ничего не надо, я просто хочу, чтоб меня не называли "пони"...
— Ой, Лу! — ухмыльнулась мама. — Ты еще не то от мужа услышишь. Они здесь в Англии все помешаны на чистопородных конях и больше ничем не интересуются и все норовят назвать тебя лошадью...
— Лошадкою?
— Ну да, и кобылкою, — ласково погладила меня по головке мама. — Так что Джекки хотел сделать тебе величайший мужской комплимент...
— Нет! — я заревела еще больше, поняв, — тогда бы он назвал меня арабской кобылой, но не Пони! В-в устах всадника эт-то не комплимент!
— Может, ты скакала не слишком хорошо, — заметила из-за двери Мари...
— А может, он и не тебе грозил, — легкомысленно заметила мама. — Ведь тебя там не было, вернее сразу же не стало, а была только я...
— Нет! Все тут знают, кто тут Пони! — с отчаянными рыданьями воскликнула я.
Горе мое было слишком велико, чтоб его измерить. К тому же ощущение того, что я потеряла свою страховку и вообще мое приданное, так сказать, тот "капитал", который позволял мне быть своей среди этих разодетых людей, а не приживалкой, порядочно давило на меня. Чисто психологически, ибо деньги всегда меня мало занимали...
Но мама, видимо, хорошо зная меня.
— А ну выкладывай! — резко разворачивая меня и крепко обнимая, сказала она. — Что еще у тебя на душе? Если б тебя волновал только Джекки, то ты б пошла и набила б ему мордочку, а не сидела бы сложа руки...
— Нич-чего, — твердо сказала я, трезвея, ибо мне было стыдно за свои корыстные мысли. — Ничего абсолютно...
С этим платьем у меня было связано столько надежд! Мне так мечталось, что, увидев меня в нем, меня кто-то полюбит по настоящему. И я буду настоящей золушкой и найду настоящего крепкого и прекрасного принца и военачальника, такого себе Бога Войны, что победит мое сердце... И вот все надежды рухнули безвозвратно... И почему-то было так тоскливо, хотя я понимала, что это чепуха и даже смеялась внутри над собой.
— Бери пример с Мари, она не огорчается, — сказала мама.
— Но Мари дочка! — вырвалось у меня, прежде чем я поняла, что выдала себя.
— Ты огорчилась из-за камня, — ахнула она. И догадалась: — Я подарила все твои детские сокровища!
— Ничего себе детское сокровище в полтора миллиона! — фыркнула Мари.
Я никогда не задумывалась над денежными вопросами и даже не думала копить и собирать сокровища отдельно от семьи, и всегда, не задумываясь, отдала бы все, что надо, для дела. Но естественно найденный камень был некой страховкой без всяких нехороших и дурных скрытых мыслей в моем двойственном положении, когда меня никто не хотел признавать дочерью официально, и я была то ли горничная, то ли неизвестно кто в семье... Это меня не трогало, ибо я ни от кого не зависела... Раньше...
Но мама поняла — она всегда понимала мои мысли.
— Вот, Господи, что ты надумала! Возомнила себя бедной, чужой и покинутой приживалкой! — сплеснула руками она. — Повешу отца на собственном галстуке, сколько раз я говорила ему, что надо удочерить тебя!
Я отвернулась, ибо это разбередило старую детскую рану.
— Лу! Дочка!!! — она заглянула мне в глаза, — ты часть семьи как Мари, и ты имеешь такое право на все, кроме майората отца, как и мы, — ласково, но твердо сказала она. — И вообще я дура... Сегодня же прикажу перевести на твое имя пятнадцать миллионов в разных банках и собственности как твое приданное, и отдать распоряжение, чтобы ты могла сама ими распоряжаться... И только ты сама, даже если выйдешь замуж! Давно надо было сделать это тебе и Мари, ведь вы уже взрослые! Чтоб не думали всякого!
Надо сказать, что в отличие от английских обычаев, где женщина не имеет права распоряжаться собственностью и деньгами без разрешения мужчины или мужа, у нас всем распоряжалась мама и Мари... И это было понятно — отца и любого из нас могли убить... Да и распоряжаться в его отсутствие приходилось всем именно им. Мама здесь правила. После меня.
— Я испорчу тебе платье слезами, — слегка отталкивая ее, с трудом сказала я.
— Ну-ну... — улыбаясь, сказала мама, не отпуская. — А я то думала, что же это ты делаешь?
— Пусть не портит мое платье, рева! — встревожено вмешалась из-за двери Мари. — Мама, сними платье, а потом утешай...
Я огрызнулась.
— Или подожди с этим, пока она высохнет, — не унималась Мари.
— Подумать только, — сказала я маме, — ты знаешь, Мари при мне сказали, что в свои сорок лет в этом платье она выглядит на удивление молодо...
— Иии-го-го! — громко заржала Мари во всю глотку. И так распевала самозабвенно изо всех сил на весь замок. — И-го-го!
Почему-то меня это добило. Так стало тоскливо, так... Я просто умерла в душе... Я вырвалась из рук уцепившейся в меня мамы, и, рыдая, задыхаясь, побежала прочь...
Если б я знала, навстречу чему я побежала!
Глава 62.
Я бежала вперед, но тут же налетела на кого-то. Они не давали мне даже спокойно бежать и выплакаться!
— Ваше величество, ваше величество, — зашептал придворный. — Вы бы видели, что эта молодая подмена с королем вытворяет! Хотите, мы ее утопим? — предложил он, видя, что я плачу...
— Нет-нет, наоборот, угождайте ей всем... — буркнула сквозь слезы я. — Холите ее как королеву... Кормите ее вкусненьким, балуйте как ребенка неумеренно, лелейте ее до умопомрачения, безумно восхищайтесь и дарите дорогие подарки, делайте предложения руки и сердца без числа...
Я просто ужасная альтруистка.
Мне плакать хотелось, а я добрые дела делаю.
Проклятая самозванка, выходки которой доносились аж сюда, снова напомнила мне о невосполнимой потери мечты, мне стало горько, и я, как не крепилась, почему-то заревела. На меня совершенно никто сейчас не обращал внимания! Даже отворачивались!
— Мерзкая служанка... — услышала я в след оценку от какого-то придворного своей красоты. Стало так горько, что слезы катились просто неудержимо.
— Вы... вы... вы обидели меня, — с трудом сказала я и убежала.
Все отворачивались на моем пути. Наверное, от плача, мой нос совсем распух и стал красным, а глаза большими и заплаканными... И, наверное, тоже покраснели... Детское горе было просто громадным и безутешным — оно не умещалось в сердце! К тому же я то и дело видела себя в громадных зеркалах — и тогда просто прислонялась к ним и вздрагивала в спазме рыдания.
И тут судьба решила добить меня. Выйдя из зала, я увидела загадочного Вооргота, которого буквально штурмовали штук тридцать прекрасных девиц, прорывавшихся к нему с таким видом, будто им не хватало товару в голодающем Дели и они умрут от голода. Они перли напролом и говорили ему гадости. Среди красавиц он чувствовал себя как рыба в воде... А меня он не видел в упор. Почему-то отчаянье захватило меня.
— Я служанка, служанка, пони, пони... — повторяла я в тупом отчаянии.
Плотной стеной стояли невесты. И не давали пройти. Они были такие красивые, настоящие англичанки!
Стало так больно на сердце...
Невесты щебетали, раскрывали и закрывали вееры и ресницы, и, конечно, рты, томно смотрели искоса — в общем, делали все, что должна делать каждая порядочная женщина.
Одна была особенно милой и прекрасной.
— Куда лезешь, служанка паршивая! — рявкнула она мне.
— Я вовсе туда не хочу... — тихо сказала я.
Девчонки синхронно обернулись, и, презрительно разглядев, отвернулись.
Я только закусила губу, дважды втянув воздух от стиснувшей сердце тоски.
Слезы полились из глаз рекой. Я не порядочная! Когда-то в детстве я, еще маленькая, первый раз в сознательной жизни приехав в Англию к маме, увидела настоящих леди и захотела стать такой. Я целый день ходила, томно хлопая ресницами, крошечная, таинственно молча на все вопросы, махая веером и делая книксены, тихонько хихикая мужчинам и вообще — все, все, все, что я, привыкшая к наблюдательности за короткую жизнь, успела увидеть исподтишка на балу... Я делала это старательно! Я старалась изо всех сил!!! Я так хотела! Даже мои тогда живые три китайца и индеец терпеливо изображали настоящих лордов! Я все делала по настоящему, я так хотела понравиться маме! И так старалась! Пока домашние, собравшись, не пригрозили меня все вместе все-таки победить меня, и дальше убить, если я не прекращу эту карательную акцию над белыми... Никто не поймет обиды детского сердца! Это так меня задело, что я чуть не умерла от горя! Я же так по настоящему, доверчиво старалась! Я долго тихо плакала на чердаке и все твердила кому-то (боженьке) вслух:
— Я же не виновата, что не получается... Я так хотела быть леди...
Тогда, закусив губы до боли и вздрагивая от спазматических всхлипов, трясясь от отчаяния и захлестнувшего сердца горя, я лежала, уткнувшись носом в старый матрац, и ничего не видела... А сейчас куда мне пойти, где мне спрятаться? Кто защитит уже взрослую девчонку? На что ей надеяться?
Она ведь уже взрослая...
Впрочем, это я потом связно думала. А тогда я ни о чем не думала. Просто глупо ревела прямо в зале. Я плакала просто отчаянно и прорывалась через них дальше, прочь отсюда, зареванная, ничего не понимая и плохо соображая...
Настоящие леди нагло и вызывающе, как мне казалось, поглядывали на меня. Впрочем, часть меня просто не замечала — я была тумбочка для обуви.
Рядом с Воорготом стояли его родители, и все дамы так хотели понравиться им.
— Какая дурнушка... — вызывающе засмеялась красивая леди.
Вооргот как-то через всех улыбнулся мне глазами.
— Попало? — спросил он одними губами, так что поняла, увидела и услышала только я. Ведь в лице он даже не изменился, обратившись заговорщицки, так чтоб не заметили дамы.
Я ахнула — он меня узнал! Без платья узнать девушку — это же невозможно, такой редкий нонсенс! Мужчины все время их путают, попадают не туда... От того, что меня узнали такую безобразную, мокрую, опухшую и заплаканную, и я не осталась в последнем его восприятии красавицей, мне стало еще хуже, и я заревела еще хуже... Просто затряслась отчаянно...
Вооргот дернулся ко мне, но был удержан какой-то дамой и не решился.
Там стояли какие-то важные старики, я так поняла его родители, важные лорды, графы, иностранные принцы, старые герцоги. А сам он был окружен молодостью в виде самых роскошных красавиц девушек зала, а значит — из знатной Англии...
Мне было это почему-то горько. Слезы капали сами... Черт его знает, почему я себя так чувствовала... Я поперла прочь...
— Отвернитесь скорее от этого безобразного зрелища, Вооргот! — сказала красивая дама.
"Безобразное зрелище" заревело просто отчаянно.
Он, кажется, был тут первым женихом, этот странный спутник принца.
И тут я заметила, что взгляд Вооргота попал на мой перстень с чьей-то гербовой печаткой — "свадебное предложение" того несчастного, которого я за это порядочно выпорола. Это было единственное, что осталось на мне от прежней красивой одежды. Зачем королеве чужое обручальное кольцо?
Почему-то взгляд этого человека застывше остановился на этом древнем фамильном кольце... А потом опять на моем лице...
Я шла куда глаза глядят в этом замке. Лишь бы забиться в угол чердака на крыше замка, и ничего не видела...
Поэтому, когда я ткнулась в чью-то большую грудь и попыталась опрокинуть ее с места, как слон, идущий напролом и ничего не видящий, ушастая, я даже не сразу поняла, как это мог оказаться Вооргот, если он стоял глубоко там, в тылу, позади... Быстрота его реакции, с которой он прошел сквозь плотную толпу, фактически не задев никого, просто поразила меня краешком глаза. И я даже, может, задумалась бы, кто это и где я его уже видела, если б не была так занята — не плакала бы...
— Почему плачешь? — тихо сказал он, осторожно прижав меня к своей груди и вытирая мне слезы.
— Платье забрали... — пожаловалась я. — Я н-некрасивая... — я подняла на него заплаканные глаза. — Никто меня не л-лююбит... А в платье даже папа сказал, что я к... к... кра... — я так и не смогла выговорить это слово.
— Дурашка... — ласково сказал он, вытирая своим надушенным платком мое лицо.
И словно забыл про меня, хотя я была в его объятиях. Ибо занялся какой-то своей невестой. Вернее, просто продолжил прерванное мной, будто я была деревяшкой.
— Папа, мама, — крикнул он этим важным лордам, совершенно игнорируя меня, — я хочу познакомить вас со своей невестой...
Мне отчего-то стало горько до слез. Ишь, невеста у него есть... Мне даже не хотелось смотреть по сторонам, чтоб не расстраиваться зря из-за этой красивой курвы...
Какая-то старушка, широко раскрыв глаза, осторожно приближалась к нам.
— Ничего себе невеста! — подумала я. — Понятно, что она не шибко реагирует на то, что он что-то обнимает... Странные у них тут вкусы... Впрочем, я в объятиях мужчины все равно способна испортить настроение невесте, даже если мужчина не реагирует на меня, точно я шкафчик... — злорадно подумала я.
