И опять за окном ночь,
И опять где-то ждут меня,
И опять я готов идти.
Опять...
Я не могу идти по дороге просто так. Мне нужна цель. Не просто переместиться из одного места в другое, а придти к какому-то результату в конце. Что-то увидеть. Что-то понять или узнать.
Или просто устать до чёртиков собачьих. Упасть и уснуть, не помня ни кто ты, ни откуда... И уж тем более не зная куда ты так долго шёл. И надо ли идти куда-то завтра...
Просто так бродить... Не получается. Всё равно за что-то цепляешься. Даже просто наслаждаясь утренним туманом где-то на тропинке в лесу, или пытаясь поскорее пересечь поле в грозу... Что-то видишь, что-то слышишь, о чём-то помнишь.
Дороги бывают разные. Они то петляют, изматывая, то прямы, как туго натянутая струна. Они могут скрадывать расстояние, приближая далёкие предметы, а могут, резко вильнув, привести прямо туда, куда ты хотел попасть всю жизнь.
Я не люблю прямых дорог. Они...слишком однообразны. Вот ты, вот — она. Вперёд, мой мальчик! Не оглядывайся назад! Всё равно там то же самое, что ты видишь перед собой. Мне зацепки нужны. Якоря.
Я не смог бы ходить степным или пустынным путям.
Неважно, что там, снаружи. Когда вокруг тебя начинает свой танец тончайшая рыжая пыль, или тёмные провалы луж, представляя себя воротами в ещё более странное место, зовут в себя... Уже ничто не может стать важнее. Танцев. Зова. Движения.
Можно идти с музыкой. Нести с собой маленькое радио, которое и в городе-то плохо ловит волну... Но...не люблю. Кто-то набивает эфир музыкой, а ты слушаешь со счастливым лицом то, что тебе предлагает этот самый кто-то. После блюза звучит хард или джаз. Потом, после Элвиса, — Присты, а за ними, сразу, без перехода — "Hotel California" или "Queen"... Не-ет, так не пойдёт. Я с детства кашу не люблю...
Меня давно научили свою музыку носить в сердце и не слушать её...из колонок.
Сейчас я слушаю "Lady In Black". И мне по фигу, что вы не знаете, кто такие "Uriah Heep"...
И поле вокруг. Дикое. Здесь траву косили когда-то. Откуда знаю? Уж поверьте мне, я не всю жизнь в городе прожил.
Дорога. Она тёмная. Когда-то, один-единственный раз заасфальтированная. Теперь творение рук человеческих побеждено маленькими одуванчиками, пробившими себе путь наружу. И остальным, кто пойдёт следом. Я — уже иду. По одуванчикам. Босиком.
Я обувь просто оставил. Ходить по дорогам в обуви... Только в заплёванных и заполненных битым стеклом городах. А здесь даже грязь...чистая.
Ветер. Он мой спутник. Ласково касается моего лица. А я ему улыбаюсь. Он тоже слышит мою "Lady In Black".
Я давно не хожу в тишине. Она меня боится.
Облака почти разошлись. У них другая музыка и они уносят её в другие места. Туда, откуда я ушёл утром по холодной лесной грязи, настолько густой, что она выдерживала меня. Там сейчас звучит "Black Sabbath". Или "Metallica". Я не разобрал: было ещё очень тихо, только противно мерно стучала вода из умывальника по ведру. Да и как можно что-то понимать другое, если ты слышишь голос?
Я так и уходил — на голос. По лесу, в тумане, рядом с дорогой по прошлогодним листьям, вдыхая сырой грибной запах.
"She came to me one morning... One lonely Sunday morning..."
Мне не нужен фотоаппарат. И я рад, что не умею рисовать. Иначе мне не хватило бы плёнки, красок, холстов...и карандашей с альбомами тоже. Я потом это вижу во снах. Я не эгоист. Просто...учитесь видеть сами.
Ч-чёрт! А ведь тут нет даже столбов! Значит там, куда я иду, нет света. И есть печь. Которую я умею топить. Только сначала надо будет наколоть дров.
Можно и не идти. Можно ехать. Сейчас — только на скрипучей телеге, запряжённой обязательно гнедой лошадью. Старой, спокойной, мечтающей поскорее дойти до стойла. И колёса должны быть деревянные. Со спицами и железным ободом. Такие иногда задевают за бортик и тогда скрипа становиться ещё больше. Лошадь вздыхает и идёт дальше. Ей не нужен возница — она знает, куда надо попасть её человеку. Только он туда не хочет. Вернее, не знает как. А спросить лошадь стесняется.
А можно и на велосипеде. Но это уже не то... И ни в коем случае не на машине и не на мотоцикле — для них есть гладкие автострады и тесные города. Хотя... Нет, для мотоцикла всё-таки нужна дорога шире и длиннее, чем та, по которой я иду.
Ветер! Я так долго иду, что дорога опять изменилась. Она теперь покрыта ровным шершавым асфальтом. В нём много камешков и мне больно. Я же босиком. Но не возвращаться же из-за такой мелочи назад, правда? Я, вообще, никогда не знаю, больно мне или нет. Просто... Я не знаю...когда она начинается, с какого момента. Мне не с чем сравнить. Я каждый раз забываю это сделать.
Скажи, ветер, мне сейчас больно? Вот и я не знаю...
Однажды меня в лесу застала гроза. Нет ничего страшнее ельника в грозу. Да и... Ель считается самым опасным деревом. Мне прадед объяснял. А почему — я не запомнил... После той грозы я уже ничего не боюсь.
Наверное.
Я почти всегда хожу по краю дороги. Даже если уверен, что никому не помешаю. Если знаю, что кроме меня на многие километры вокруг нет того, кому срочно куда-то надо, кто спешит, летит мимо, не останавливаясь, думая, что всегда успеет...Он ошибается. Скорость тоже — наркотик. Один раз попробовал, не остановишься никогда.
Я только по тропинкам хожу по центру. И по проселкам. Мне нравиться, как трава царапает меня по босым ногам. И...на таких дорогах не принято спешить.
Маленькие кованые ворота. Я пришёл. Сейчас они заскрипят и откроются. Но у меня есть ещё немного дороги до ступенек. До деревянного скрипучего крыльца и тяжёлой дубовой двери.
Мой спутник заигрался в кронах деревьев. Они рады ему, рады поговорить с ним, узнать новости. Послушать обо мне. Ветер, расскажешь мне когда-нибудь, кто я, а? Почему? Ну, ладно... Как хочешь. Я не настаиваю.
Если честно, я сам не хочу о себе ничего знать. Нового.
Дом. Поленница. За домом — сарай с сеном и хлев. Там уже кто-то фыркает и мерно жуёт. Их там много, поэтому я не могу понять кто. Так... Глухо ухнула задвижка, скрипнула дверь... Ну! Давай заходи же!.. Почему куры такие глупые и пугливые?
Никогда не хотел быть птицей... Если только хищной. А в детстве всегда хотел быть самым сильным на свете животным. Доставал всех: кто? Потом только понял — человек. Теперь стал бы...ветром. Да-да, брат! Мы б с тобой... Х-ха! Такого бы наворотили!..
Конь всхрапнул. Он там. За домом. В начинающем появляться тумане. Лёгкая дымка окутала бабки и не спешит подниматься выше. Слышу, как СоловкС вздыхает. Знаешь, ты, брат, как я — всю жизнь в пути. Только мои дороги не всегда по кругу. Порой они ведут в разные места...
Сворачиваю на тропинку в сад. Ловлю седую морду коня руками. Привет. Давно я тебя не видел. Скучал, да? Я тоже. Тих ты! Щас дам. Чуешь, зараза, что хлеб в кармане. Для тебя специально с кухни стянул. А в другом кармане — соль. У меня во всех карманах есть немного соли. Она смешалась с табаком, с хлебными крошками, невесть как попавшими туда семенами трав. Так вкуснее даже, сидишь и пытаешься угадать, с чем на этот раз смешалась соль...
Во! Готово. На. Жуй. Тих-ха!.. Не бодайся. И не смотри так укоризненно, Соловко... Я те завтра целую краюху вынесу. Буду сидеть рядом с тобой, а ты будешь её есть. Может и со мной поделишься... Нет? А я всё равно принесу...
Ладно, брат, пойду... Видишь — в окне свет зажёгся. А-а-а!.. Вот оно что! Тот гул... Мотор приспособили... Ну, да ладно, я его выключу. На пару дней.
Пока здесь буду.
Калитка. Скрипит. Как я её тогда сделал, так она и стоит. Даже вон гвоздь торчит так же, как я его вбил. Надо завтра его загнать до конца в доску, а то сам же сколько раз об него руку ранил.
Ух! Холодно ногам-то по вечерней росе. Утром ты не так мёрзнешь — знаешь, что выйдет солнце и согреет. А сейчас, когда ночь пришла...
Lady in black...
С ней холодно порой. Особенно теперь, когда отгремели летние грозы, когда с полей почти всё убрано... Оно так всегда. Ведь...время свадеб. Теперь бы наши предки засылали сватов, собирались на гуляния...
Так то предки. Мы — не они. Верующие язычники. Чужие боги, чужие слова, образ мысли — чужой. Всё быстрей и быстрей, вздымая за собой клубы пыли и не понимая, что самый слабый уже погиб, а остальные просто не успевают. Куда только так спешить? Зачем? Даже моему Соловко не угнаться за вами. Мы с ним даже не стартовали. Подождали, пока пыль осядет и продолжили жить как и раньше.
Потом вернулись выжившие.
А я ушёл. В разведку вроде как... А теперь брожу между...мирами и не могу нигде остаться.
А надо ли?
Та-ак, старый пират!.. Ты эт что? Квалификацию потерял? Или нюх?? А? Почему хозяина не встретил? С Соловко всё ясно, он — конь, а вот ты, приятель, — пёс! И встречать меня должен задолго до того, как я дом увижу...
Ладно, Пират, не горюй. Я тоже...постарел. На, вот, съешь. Я от Соловко припрятал... Давай, веди меня...к ней. Ток я докурю сначала, хорошо?
Огонёк сигареты горит в темноте. И в доме — тоже...огонёк. Ждём. Я — тут, она — там. И Пират ждёт.
Ладно. Хватит сидеть. Пошли, брат.
Поворот. Тень в окне. Скрип двери внутри дома.
Вот они. Четыре ступеньки вверх. А утром было шесть. Вниз. И моя тень смотрела прочь от них... Сейчас? Не знаю... Солнце село...
Меня здесь...тоже ждут...
— Здравствуй... — руки на моей шее. И губы...горячие.
Знаешь, главное, что я узнал о дорогах — они...живые.
ALL THE BAND
— О! — Натан стукнул о деревянный стол пивными бутылками. — All the band!!
Пашка довольно ухмыльнулся и хлопнул Ната по спине. Ещё бы, блин! Ты, бля, молодец — пиво — соль жизни! Особенно, когда есть, что отметить! Знаешь, Леш, когда я узнал, что Маринка беременна... Э-э... Нат, ты чё?! Чё кулаками машешь?!!
— Больно же...— скривился Натан, — сволочь ты, барабанер!..
Не поня-я-ял... А чё случилось-то?
— Его тут недавно, — Леший, смеясь, кивнул на Ната, — девственности лишили...
Чё-о-о-о?! Меня?! Леш!!
Ха! А не фиг!
— Э-э... Эт в каком смысле? — Женька кинул рюкзак подальше к стене и заинтересованно прищурился. — Кто успел?!
Fuck!! Гитараст! Блин!
— Какой-то седой волосатый мужик! — пожаловался Натан, за лоб хватаясь.
— У-у-у...— Богдан сокрушённо покачал головой, открывая бутылку.
— Его Алька к Чародею водила, — объяснил Леш. — У меня терь, бля, татуированный друг!
А что татуировали?..и...где??
Отстань, Женёк...всё, что к моему телу относится, тебя не касается...
Ха!
К столику осторожно прокралась девушка. Официантка. Покосилась на ржущих до слёз мужиков, словно ураган ввалившихся в бар, на пивные банки с бутылками и скромно спросила:
— А вы...заказывать что-нибудь будете?
А то! Девушка! Конечно!
— Мяса! — мотнул головой Леший. — Так что там про Маринку, Паш?
-...это ладно у меня такая тёща, — уже горланил во всю барабанер, — но чтоб у моего сына такая бабушка!..
Поня-я-ятно...
Леш поглядел на стену. Кто-то определённо приложил руку к оформлению этого питейного заведения. Этакий жёсткий...ну, хардкор, короче. Стены, словно опалённые... словно лава застывшая и чёрной сажей покрытая...чуть обожжённые газетные вырезки из разных времён...фотографии знакомых лиц...и...гитары, конечно. Висят. На стенах.
— ...не, эт кто купил, а? — возмущённый Женькин голос. — Вот это вот... Вот эту вот хрень... Мне с этим даже сидеть рядом стыдно!..
Леш не помнил, почему бар назвали "Пеплом". Это было так давно... Натан, бля, не маячь! Сядь куда-нибудь, а!! А, ну да...на стол, конечно, удобнее... Когда-то настенные гитары были не только атрибутом стиля. Элементом пафоса. Обстановки. На них играли раньше. И очень часто. А сейчас...пылью вон, покрылись... И караоке этого дурацкого не было! Охренеть можно! Телик у стойки висит...
— Леш, блин!! — кричит Пашка. — Мы ж за вас с Алькой пьём! Прими участие!
О! Да запросто...
Полуподвальный бар. Стриптиз — это там, наверху. Здесь — только выпивка. И музыка. Ух, вы гляньте только — мы ж распугали всех! Ха! Теперь — почти пусто. Наш band тут практически в одиночестве.
— ...а она, чёрт возьми, спрашивает, зачем тебе вторая установка, да ещё в комнате...
Женька стянул куртку. Жарко, блин, становится!
Нат ударил себя по лбу, бар огласил истерический вопль:
— О, господи! Бл..дь! Женька!!
А? Чего? А-а...ты, Нат, про футболку, что ли? Ну так! Я ж...до магаза дошёл! Мне ж она понравилась!!
— Fuck! — гитараст ты...слов на тебя не хватает...— Богдан, блин! Как ты его не убил?!
— Эт почему? — удивился Бог. — Я его только поругал немного. Что не купил две. Я тоже такую хочу.
Натан решил, что лучше выпить. Если чувствуешь, что мозги на изнанку выворачиваются, надо выпить.
— За свободную любовь, бля!! — крикнул воодушевлённо и поднял бутылку над головой.
Ой, Натан...чтоб тебя... Придурок, блин! Ха!
— Ваш заказ... — девушка поставила тарелки и быстренько ускользнула. От грехов волосатых подальше.
Леш махнул рукой бармену. Ну...чёрт...ты нам ещё, блин, "Виагру" поставь, вааще в ауте будем! Понял меня?.. Да давай хоть Кинчева! Рехнулся, что ли, парень?!
Парень понял — лучше не спорить. Власть переменилась, — а то, что это именно она, бармен не сомневался, — власть — то, что может убить или увести за собой.
К стойке подсели девочки. Бармен усмехнулся. А вы, дамочки, совершеннолетние?
— Ты чё, слепой? — детские такие голоса и удивлённые глазки.
— Ха! — кокетливые улыбки и брови вверх...
Ну... Если у вас есть деньги, я готов на время ослепнуть. За деньги можно и...возрасту прибавить.
Малолетки, накрашенные — страх, юбки — не юбки, а так, пояса, майки облегающие, вырез чуть ли не до живота... Это в такой-то холод! Шпильки...тонкие такие, в полу застревают...ноги у них, наверное, болят потом от каблуков таких... Вы же ходить на них не умеете! Морщитесь, кривитесь, а всё равно — мучаетесь. Русалочки, блин!
Только две девчонки одеты более или менее. По погоде. В джинсах. Вот им и налью! Ой, Юлька, привет!.. Так, и плевал я на возмущённые ваши визги!
— Юль, что пить будешь?
Грог? Вот это я понимаю. А подруг твоих, видимо, выпивка уже мало интересует... Ты глянь только! Медленно так русалочки переместились в сторону во-о-он того столика...весело орущего и пьющего за...кхм...свободную любовь, насколько я понял...
Юля рассмеялась. Ага! Девочки дичь почуяли...аж целых пять волосах дичей!
Улыбки...улыбки...улыбки...кокетливые такие...играющие...взгляды из-под волос на бигудях накрученных...нога на ногу...
Натан сполз со стола. Ух, ты...блин. Как я удачно стою тут, а! Чё? Вас пивом угостить? Запросто!
— Леший, — Женька смеялся и кивал в сторону этой полуголой оравы, — это ты заказал?
