Кто-то из Кагаа заметил женщину, крикнул ей что-то, погрозил кулаками, в которых сжимал игральные кости. Жена Ге-пья ответила ему на чужом языке, усмехнулась. Кагаа расплылся в улыбке и бросил кости во вкопанную доску: они брякнули и разлетелись в разные стороны.
Мен-ыр ждал, не трогаясь с места. Вот-вот раздастся сигнал и его стрела, в числе многих, понесется в сторону резвящихся Кагаа, позабывших об осторожности, уязвимых на открытом месте...
...Со, приникнув к миске, хватала зубами мясные обрезки и сухожилия. Жена вожака охотников поднялась и распрямила спину. С озера залаяли собаки, побежали к палаткам: должно быть ветер донес до них чужие запахи. Подняли головы и посмотрели на несущихся к ним собак Кагаа...
Над лесом пронесся троекратный крик совы, пролетел над озером и отразился от дальних холмов.
* * *
На следующее утро, как и было условлено, Сау-кья свернули тхеремы, уложили на волокуши поклажу и снялись с места. Небо было серым, низким, но дождя не было. С гор дул холодный ветер, качая пушистые ветви кедров и стряхивая с березок редкую желтую листву; колыхалась трава на болотных кочках. Собаки с волокушами шли резво: хорошо отдохнули за пару дней, проведенных на берегу болота, окрепли и сами уже рвались вперед, навстречу большому празднику, где можно будет вдоволь отъесться, подраться сколь хватит сил и, возможно, найти себе пару. Спешили на сход все — и люди, и собаки, торопились скорее выйти к озеру, где скоро вырастет большое стойбище, что вберет в себя большие и малые кочевья и гостей из других родов
Шли лесом, где было посуше. Как солнце поднялось над деревьями, сделали
привал, отпустили собак побегать. Поели люди, покормили собак и опять в путь. Снова нацепили мешки с лямками, взгромоздили корзины на спины, впрягли собак в волокуши, примотали к ним тюки.
Тучи поднялись выше, показались белые, освещенные солнцем, их края, затем появились голубые просветы. Но холодный ветер по-прежнему дул со снеговых вершин, не давал солнцу нагреть землю. По земле плыли тяжелые синие тени. С кедров сыпалась шишка; между корней сновали полосатые бурундуки и сносили орехи, что выгрызали из шишек, в свои норы, на долгую зиму; прыгали с ветки на ветку облинявшие белки. На каменной гряде посреди болота паслись олени; завидя людей, заволновались. Но люди шли мимо, только посматривали на оленей и ничего не предпринимали. Животные успокоились и принялись дальше щипать ягель, пышными шапками устилавший серые валуны.
Лес стал редеть. Отступили назад разлапистые вековые кедры, стало больше берез да елок, показались луговины, тянущиеся ровным пологом до самых округлых сопок Бодойрын. Болото отодвинулось влево, к севру, земля стала суше. К полудню опять подошли к болоту. Чаа"схе уже думал, что прошли его, но нет: вывернули из леска и уперлись в широкую лужу гнилой воды. Стали обходить. Вот впереди вроде бы сухой луг. Подошли ближе — болото. "Топи", — сказал Джья-сы, шагающий рядом. Болотина тянулась далеко на юг. Шли, шли, а конца-края ей не было. Чаа"схе приуныл. Сколько ж идти? Наверное, до вечера не обойти. Но к его радости вскоре передовые повернули, казалось в самое болото. Дойдя до места, Чаа"схе увидел, что здесь трясину прорезает узкая полоска земли; по ней и перешли на другой берег, поросший кустами и березовым криволесьем. Березовая поросль была настолько густа, что пришлось обходить и ее.
Появились озерки с чистой водой, на поверхности которой покачивались на мелкой волне утки и гуси. Охотники грустно переглянулись: эх, жаль несподручно сейчас охотиться, руки заняты, да луки убраны. Собаки тоже жалобно поскуливали и посматривали на хозяев. Но люди только вздыхали и продолжали идти мимо. Чаа"схе тоже заскучал; лямки давно уже оттянули плечи, кожу жгло, ныла шея, устали ноги. Мечталось об отдыхе, но спросив старейшину далеко ли еще до Озера, узнал, что еще полпути впереди, возможно даже, не дойдут за сегодня.
К вечеру вдали, за луговинами и березняками показалась темная полоса леса. Котла Вей-нья сказал, что озеро Малого Народа находится за этим самым кедрачом. Только большой он, далеко тянется. Сегодня точно не дойти, хоть бы к лесу дотащиться. Люди уже и без того устали, а собаки вообще еле волокутся, шатаются под тяжестью груза. Да, действительно, — Чаа"схе огляделся вокруг себя — дети приуныли и уже не было слышно их задорных окриков и переливчатого смеха; перестали шептаться девушки, насупились женщины; мужчины, которым досталась самая тяжелая ноша, молчали с самого утра — языки не ворочаются, не до того.
Усталые, они подошли к кромке леса лишь, когда солнце скрылось за горизонтом. Сыпал мелкий дождь. И люди, и собаки, вся поклажа — все и вся промокло. Женщины наскоро вкапывали в землю шесты, растягивали на них покрывала из шкур, сооружали навесы — тхеремы ставить не стали, решив не тратить понапрасну время — быстро смеркалось. С трудом разыскав в чаще сухие дрова, развели несколько костров, сгрудившись вокруг них, начали готовить еду. Собаки жались к хозяевам, забираясь под навесы, несмотря на стлавшийся дым — все лучше, чем лежать под дождем.
Для жреца и его нового помощника поставили отдельный навес, но еду принесли от одного из общих костров. Принесла опять Таа-чи. Поблагодарив ее, старик сразу же взялся за еду и пригласил Чаа"схе поскорее, пока он один все не съел, присоединяться. Для Со достали сушеную жесткую рыбу и бросили на землю. Уставшая собака — на которую с утра навьючили целых два тюка — по одному на каждом боку — только немного погрызла предложенную пищу, после чего свернулась на траве и уснула.
По кожаной покрышке навеса барабанил разошедшийся дождь. Чаа"схе уже поел и пристраиваясь на боку возле огня, терпеливо ждал, пока жрец закончит набивать свой впалый живот. Уже совсем стемнело, за освещенным костром кругом не было видно низги: и лес, и болото, и луговину окутал кромешный не— проницаемый мрак. Юноша достал нож и от нечего делать строгал им палку, нанося на гладкую ее поверхность череду мелких зарубок. Вот столько дней он уже находится у Сау-кья. Чаа"схе посчитал зарубки: не много, почти что совсем ничего. А столько всего успел узнать от старого жреца, а сколько еще узнает! Опять взялся за нож, полетели мелкие стружки. А вот столько времени прошло, как он, простившись с родителями, ушел в горы. Давно... Путь был неблизкий, а вспомнить почти что нечего: все пролетело как один день. У Сау-кья недолго гостит, а тем не менее, впечатлений хоть отбавляй: первый вечер, когда он вышел к стойбищу Котла Вей"нья, когда все обитатели вышли его встречать и чуть не на руках унесли его к палаткам; поход в горы, где били оленей; подарок Джья-сы — кусок великолепного прозрачного камня (он сейчас покоится в сумке, завернутый в кусок оленей шкуры, перетянутый ремешком) ; первая встреча с па-тхе, его гнев, когда он узнал, что к нему пришел ученик Мана-кья; горячие как угли, манящие глаза Кэлтэ, ее улыбка, вздернутая высокая грудь под одеждой, плавное покачивание бедер при ходьбе... Чаа"схе мечтательно закатил глаза, нож остановился в его замерших пальцах.
— Хорошо тебе? — раздался голос жреца. Чаа"схе встрепенулся, с лица сбежала блаженная улыбка. — Для радости силы еще остались? Не устал за сегодня? Видно, ноша у тебя слишком легкая была. Хе-хе-хе!
Чаа"схе тоже хмыкнул.
Жрец пожевал еще немного, попил воды из бурдюка и сыто крякнул. В корзине с закрытым верхом зашевелился Шаспу. Старик охнул, торопливо развязал вязки, открыл корзину. Шаспу прыгнул ему на локоть и влез по руке на плечо, закрутил головой. В суете, пока ставил лагерь, о нем совсем позабыли. Бедная птица натряслась за день и теперь потребовала заслуженной свободы. Несколько раз встряхнув крыльями, Шаспу сорвался с плеча жреца и порхнул в темноту.
И тут же появилась Кэлтэ. Она подошла так внезапно, что Чаа"схе от неожиданности взвизгнул. Поднял голову.
— Ты что, дочка; бродишь потемну? — повернулся к ней жрец. — Уж ваши и огонь погасили.
Кэлтэ опустила глаза, скромно сложила руки на животе.
— Тхе-хте сказал мне, что ты рассказываешь о войне с Кагаа, па-тхе, — проговорила она, тщательно подбирая слова. — Я вот хотела попросить тебя дозволить и мне слушать твою речь.
Жрец раскрыл рот, удивился.
— Хочешь послушать, значит? Ну что ж, садись. Мне скрывать нечего, а Чаа"схе, я думаю, будет только рад, если ты проведешь вечер у нашего костра, — улыбнулся Котла Вей"нья.
Девушка раскраснелась, присела у огонька, погладила собаку, лениво приподнявшую голову. Со заурчала и снова успокоилась. Чаа"схе зыркнул на Кэлтэ, поймал ее взгляд. Девушка чуть заметно улыбнулась одними уголками рта, стараясь, чтобы этого не заметил старик.
Глава двадцать третья
Мен-ыр обтер лицо рукой и вышел из-за дерева, краем глаза заметив, как свои укрытия по сигналу вождя покидают и остальные; совсем рядом захрустел снег под ногой Ге-пья. Кагаа, завидев появившихся, словно из-под земли, врагов, замерли; брошенные о доску кости рассыпались по снегу, но никто более на них не глядел. Жена вожака охотников Сау-кья, стоявшая спиной к лесу, медленно обернулась и вскрикнула, вскинув руки к лицу. С озера несся дружный собачий лай. Со, оставив еду, распласталась на животе, заворчала утробно и грозно. Один из Кагаа, тот, что был всех ближе, вдруг поднялся с корточек и развернулся к воинам Тхе-Вей, обступившим маленький лагерь со всех сторон. В глазах его не было страха, смотрел он прямо, с вызовом. Подлетели собаки, рассыпались меж тхеремов, не решаясь, однако, напасть на чужих людей, лишь злобно рычали и лаяли. На шум из палаток выглянули женщины и тут же испуганно спрятались. Жена Ге-пья смотрела то на Кагаа, боящихся сдвинуться с места, то на соплеменников, среди которых она увидела своего тхе-хте; губы её дрожали. Вдруг, она сделала шаг навстречу Ге-пья, простерла к нему руки. Мен-ыр испуганно повернулся к товарищу.
В это время молодой Кагаа начал пятиться к озеру. Вышедший вперед Савай Вей"нья крикнул ему, чтобы он не трогался с места, но Кагаа не понял. Звякнула тетива и он, схватившись за горло, которое насквозь пронзила оперенная стрела, с глухим стоном опустился на колени, потом упал на бок, закричал, как подбитый заяц, пополз в сторону. На снегу заалела кровь. Остальные Кагаа молча наблюдали за всем этим. Кто-то из Тхе-Вей засмеялся.
— Убьем их всех! — крикнули в толпе Ге-ч"о.
Савай Вей"нья поднял руку.
— Не гоже убивать их так, — услышал Мен-ыр приглушенный голос Ге-пья. — Пусть хоть что-то сделают...
И точно в ответ на его слова, Кагаа, который смело стоял лицом к Тхе-Вей, заслоняя собой сородичей, большой и сильный детина, вдруг рванулся вправо, намереваясь укрыться в палатке, или за ней. И тут же засвистели стрелы. Двое Кагаа отлетели в сторону, сплошь утыканные тонкими древками поразивших их стрел. Один из врагов не растерялся и упал ничком в снег и этим избежал смерти. А тот, что метнулся к тхерему, завопил и споткнулся: в его бедро тоже вонзилась стрела. Но это лишь на мгновение задержало его. Отпихнув стоявшую на пути жену Ге-пья, он прыгнул в занавешенный вход палатки и исчез в ней.
Кагаа, который успел упасть на землю прежде, чем полетели стрелы, теперь вскочил и побежал по полого спускавшемуся к замерзшему озеру берегу. Несколько Тхе-Вей, отбросив луки и достав палицы и копья, бросились ему вдогонку, подзадоривая себя громкими криками. За ними побежали и собаки. Осталась только Со, прижавшаяся к пню и ощерившая клыкастую пасть; крепкий кожаный ремень не пускал её, давил шею.
Тхе-Вей начали стягиваться к палатке, куда успел запрыгнуть раненый Кагаа. Они обступили её кольцом, выставили вперед луки и копья. Кто-то постучал по заскорузлой покрышке и прокричал:
— Выходи! Мучить не станем: пырнем копьем, да палицей по макушке — для верности!
Засмеялись громко.
Ге-пья уже обнимал жену, упавшую в его объятия и заливавщуюся счастливыми слезами. Женщина всхлипывала и что-то сбивчиво говорила своему тхе-хте, а тот, выронив лук, все гладил её по собранным в хвост волосам. Мен-ыр отвернулся от них, чтобы не мешать. Посмотрел на озеро.
Несколько воинов Тхе-Вей настигли беглеца на его середине. Мен-ыр видел, как кто-то толкнул Кагаа и тот полетел в снег. Затем воины сгрудились над своей жертвой. До слуха тхе-хте донесся отчаянный визг, в котором не было ничего человеского, после чего воздух потряс боевой клич Тхе-Вей. Мен-ыр потряс головой. Убрал лук, снял с вязок копье и подошел к соплеменникам, окружившим палатку, в которой укрылся последний Кагаа. Воины уже начали подымать покров, выдергивая его из-под снега, стряхивая камни, прижимающие края сшитых шкур к земле; кто-то встал на колени и заглянул в тхерем, но тут же вскрикнул, откатился под ноги стоящих вокруг, умываясь кровью из рассеченной брови. Воины заволновались, закричали, грозя лютой смертью хитрому врагу.
— Валите, валите тхерем! — закричали в толпе. — Чего ждете? Замнем его, копьями поколем!
Воины навалились на жерди, налегли изо всех сил. Медленно, как бы нехотя, тхерем заходил ходуном, пошатнулся, поехал на одну сторону. И тут, прорвав покров, из тхерема вылезло копье и кольнуло одного Кья-тхе в печень; тот закричал, осел на подогнувшихся ногах, корчась от боли, прошел сквозь расступившееся кольцо товарищей и сел около пня, где все еще щетинила загривок и поджимала верхнюю губу, скаля зубы, Со. Отступившись было, воины с яростью налетели на тхерем и повалили, стали рвать шкуры, вытаскивая из-под них бьющегося Кагаа. Выволокли на середину стойбища, заломали руки, поставили на колени, кто-то пнул пленника в лицо, кто-то в грудь. Захрипел Кагаа, харкнул кровью.
Савай Вей"нья, Ге-пья и Моо-тын попытались пробиться в толпу, но их оттеснили. Мен-ыр был подле пленника. Видел, как один его сородич достал нож, подскочил к пленнику и всадил каменное острие ему в шею; пачкаясь обильно льющейся кровью, стал живьем отрезать несчастному Кагаа голову. Пена и кровь падали на белый снег...
А потом, разом, все отступились. Остался на изрытом снегу только обезглавленный труп.
Мен-ыр пошел мимо притихших людей к берегу озера, а на встречу ему шли воины, подкидывавшие голову Кагаа, которого убили на льду.
... Головы поверженных врагов насадили на жерди от поваленного тхерема, затем подожгли весь лагерь. Освобожденных женщин Сау-кья, — таковых, вместе с женой вожака охотников, оказалось всего четыре — а так же одну женщину Кагаа, с кое-каким захваченным у врагов скарбом, Савай Вей"нья немедля отправил в сопровождении десятка воинов по направлению к пэ-тойо. Успели даже собак Кагаа переловить.
— Старайтесь и ночью идти, — сказал он воинам. — Чем дальше успеете уйти — тем лучше. Ждите нас на зимнем стойбище Сау-кья. Мы же будем преследовать Кагаа до конца. Нагаха не должен ускользнуть, не должен остаться живым!
Мен-ыр подошел к Ге-пья. Вокруг него толпились все Сау-кья; никто из них не пожелал идти с женщинами на пэ-тойо.
— Мы еще не отомстили за своих убитых, — сказал Ге-пья Савай Вей"нья, когда па-тхе Ге-ч"о предложил охотникам Сау-кья охранять освобожденных пленниц. — Когда кровь Нагаха обагрит наши руки — тогда, и только тогда мы успокоимся.
