— Александр, уймись! — окликнул его Коновалов. — Сейчас не время...
— Сейчас самое время! — отрезал Гучков. — Я сделал все дела. Если умру, ничто не изменится.
Это был знак того, что покушение уже готово, фигуры расставлены, и труба заиграла "Подъём".
Гучков был взбешён: его посмел оскорбить чёртов агентик охранки! За это он ответит!
— Замечательно, — удовлетворительно кивнул Спиридович. — И да рассудит нас Бог.
— Посмотрим! Посмотрим! — уже бывший военный и морской министр поспешил удалиться, по дороге плюясь и сквернословя. В таком диком гневе его ещё никто не видел.
— Александр Иванович, удачи Вам, — шепнул проходящий мимо регент. — Если что, мы отомстим за Вас...
— Не придётся, — сказал то ли Кириллу, то ли самому себе Спиридович.
Он шёл по коридорам Таврического дворца, переполненным народом: все спешили покончить с делами и поскорее уйти на парад. Всего час оставался до начала зрелища, каких-то жалких шестьдесят минут!
"Увижу ли наших героев? Останусь ли жив?" — как бы между прочим подумал Спиридович. Он вышел прочь из здания и сел на скамейку в саду. Ещё пятьдесят минут. Каких-то пятьдесят минут, и кому-то из двух Александров покинуть миру, а кому-то — остаться в живых. Интересно только, кому?..
* * *
Кирилл закончил последние приготовления. Фон Коттен, с которым они утром созванивались, доложил: манифест будет зачитан завтра. В каждой церкви, на каждой площади по всей стране народ оповестят о преступлениях военно-промышленных комитетов и Земгора. Одновременно пройдут аресты тех изменников, которые ещё даже не подозревают о предстоящих событиях. Но доказательства уже собраны и растиражированы! Ещё ночью люди фон Коттена незаметно проникли в здание Центрального военно-промышленного комитета, вскрыли несгораемый шкаф Винавера и раздобыли все необходимые бумаги. Бобрев, без которого операция не прошла бы столь гладко, награждён: его и вправду произвели в офицеры (а точнее, в штабс-капитаны, минуя сразу несколько званий) лейб-гвардии Финляндского полка. Что ж, теперь Дмитрию предстоит не так уж и много лгать своей будущей жене. Кирилл уже распорядился выделить средства двум влюблённым, какая-никакая, но дачка в окрестностях Петрограда им обеспечена.
Следующий час пролетел незаметно. Он, кажется, пожал руку тысячам людей. Представители Антанты и общественности, члены Государственного Совета и распущенной Думы, консерваторы и либералы — все спешили поздравить регента с успехом и пожелать удачи и многих лет. Кирилл задумчиво и немногословно благодарил. Всего помыслы были связаны сейчас с операцией "Комитет", которая вот-вот начнётся...
Наконец, время настало...
* * *
Спиридович дождался этого момента. Наконец-то! Сколько лет? Пять? Или шесть? Сколько прошло с первого вызова Гучкова на дуэль? Ах, неважно! Неважно!
Решено было стреляться без секундантов: благо, сад был просто-напросто переполнен народом. Каким-то чудом весть о том, кто будет стреляться, облетела Петроград, и люди пришли поглазеть на историческое зрелище. Тем более, они ещё успели бы к началу парада, когда исход поединка уже решился бы.
Гучков выглядел уверенным в себе и спокойным: он всё-таки взял себя в руки, справился с гневом. Замечательно. Шансы на победный выстрел уравниваются.
— Александр Иванович, готовы? — окликнул бывшего министра Спиридович.
— Готов, — коротко ответил октябрист. — Начинаем расходиться...
— Раз...— выдохнула толпа...
* * *
Кирилл занял место на трибуне. Именно отсюда, с Адмиралтейской набережной, должны были двинуться к Невскому полки.
Какое чудесное это было зрелище! Ровные квадраты войск застыли напротив, готовясь сделать первый шаг. Вот-вот они примутся чеканить, топтать мостовые, одним видом своим срывая аплодисменты и чепчики с не в меру чувствительных дам. Вот застыл напротив Кавалергардский полк, красавцы! Некогда — краса и гордость всей гвардии, ныне они подрастеряли прежний задор в бесконечных боях Великой войны. Многие из старых служак погибли, нынешние пока не поднабрались опыта. И всё же — ему было поручено наравне с лейб-гвардии Кирилловским полком возглавить парад. Да, чудесное зрелище!
Ближе всех к трибуне находился князь Вяземский, ныне получивший командование над Кавалергардским полком. Боже, как он волновался! Регент заметил это по искривлённой физиономии. Князь кусал губы. Ещё бы! На него будет равняться целый полк, а на последний, в свою очередь — все остальные войска, участвующие в параде. Ответственность велика как никогда.
Вяземский поймал на себе взгляд Кирилла — и отвёл глаза в сторону. До чего же волнуется...Да...Может, отпуск ему дать после? Да, непременно!
"И самому бы не мешало!" — подумал регент. Он устал, слишком устал...
* * *
— Всё! — выдохнула толпа, напрягшись.
Противники заняли позиции. Кто-то из офицеров вызвался бросить платок — сигнал к началу дуэли.
— Господин Спиридович, стреляйте первым! — воскликнул Гучков.
— Нет, Александр Иванович, благодарю! Первый выстрел — за Вами!
— Что ж, благодарю!
— Всегда рад!
Господа противники решили напоследок обменяться любезностями.
* * *
Вяземский ждал удобного момента исполнить замысел Гучкова. Выстрел должен был раздаться и убить проклятого тирана. Но князь медлил, идея этого убийства в сознании его становилась всё менее и менее привлекательной. Да и не так уж был плох тиран, который привёл Россию к победе...
Кирилл начал речь, давным-давно им заготовленную. Собственно говоря, из-за неё одной и затевался весь этот парад. Что ж, пора. Побольше воздуха в грудь...Только бы успеть...Только бы в назначенное время звонари выполнили его просьбу...
— Ну вот и кончилась Великая война. Что ждёт нас дальше? Будущее туманно и непонятно. В Европе бушуют революции и восстания, идёт перекройка мировой карты. Целые народы подхвачены этой бурей. Но Россия должна выстоять. Монархист или социалист, консерватор или либерал — не важно, кто. России нужны не сотни группок и партий — России нужен единый народ. Мы призываем вас к единству, единству, которое сделает наш народ непобедимым. Дружно встанем, чтобы сделать нашу страну лучше в мире, сильнейшей в мире, богатейшей дарованиями и талантами. Мы должны дать каждому работу и достойную жизнь. Но это будет нелегко. Пройдут годы великих трудов, может, целые века. Сейчас мы должны сделать первый шаг навстречу будущему, будущему, в котором наш народ будет един и непобедим. Император Алексей надеется на вас, русские люди. Вы готовы идти под русским знаменем навстречу опасностям и трудностям, ради России, ради того, чтоб больше не было войн и голода? Будем драться за Великую, Единую и Неделимую Россию! Встанем вместе — станем непобедимы!
И тут раздался колокольный звон, чуть раньше, чем планировалось, но...
Все колокола Петрограда зазвонили разом, и воздух наполнился малиновым перезвоном. Он звал людей вперёд, на великие свершения — и никто не мог противиться этому зову...
Голос Кирилла дрогнул...Вяземский просто не смог выстрелить, иначе бы почувствовал себя последней подколодной змеёй. Князь тоже не смог не прислушаться к словам регента, не замечтаться о грядущей России...
* * *
Люди выдохнули все. Разом, не сговариваясь, когда Гучков, цепляясь уже немеющими руками за окровавленное горло, повалился наземь...
Спиридович, довольно хмыкнув, наконец почувствовал, что ранен, а может, уже и умирает, и закрыл глаза. Он привалился к пеньку. Больше в этой жизни его ничто не волновало...
* * *
Звонили колокола, зовя на новую, невиданную доселе войну за Россию. Все чувствовал: начиналась новая эпоха — и никто не знал, что она принесёт...
Эпилог, или Я -служу!
Первый роман цикла начинался историей о Колчаке — значит, последнему роману суждено завершиться тем же...
...Догоняют, настигают, наседают,
Не дают нам отдыхать враги,
И метель серебряно-седая
Засыпает нас среди тайги...
Брали станции набегом:
Час в тепле, а через час — поход.
Жгучий спирт мы разводили снегом,
Чтобы чокнуться на Новый год...
Арсений Несмелов
Молча склоняю голову и перед его могилою.
Настанет день, когда дети наши, мысленно созерцая позор и ужас наших дней, многое простят России за то, что всё же не один Каин владычествовал во мраке этих дней, что и Авель был среди сынов её.
Настанет день, когда золотыми письменами на вечную славу и память будет начертано Его имя в летописи Русской земли.
Иван Бунин
Вчера умер Каппель. Мог ли я ещё неделю назад поверить, скажи кто нечто подобное?
Вчера умер Каппель. Даже в предсмертном бреду — он оставался истинным командиром: "Фланги...Фланги закруглите...Не растягивайте фронт...На соединение с армией Войцеховского...На соединение" — шептал Владимир Оскарович, не давая Смерти забрать его.
Вчера умер Каппель. Вы думаете — это конец? Вы скажете: "Оглянись назад, посмотри, здесь же на одного здорового бойца — трое, четверо обмороженных или больных тифом! Проиграли! Всё потеряно!". Вы ошибаетесь: мы дойдём до Иркутска, мы сможем, несмотря ни на что, назло врагам и "друзьям"-злопыхателям, мы сунем кукиш под нос союзничкам-чехам. Мы сможем! Мы всё сможем! Которую неделю мы идём по старому Сибирскому тракту, на восток, к солнцу — и Адмиралу. Быть может, когда-нибудь поэты, а вслед за ними и историки воспоют наш поход. Да, должно быть, получится красиво, нечто вроде: "Снег громко хрустел под ногами. Он протестовал против того, что какой-то человек топтал его безупречные кристаллики. Хруст был воем снега, плачем по уничтоженному великолепию". Да, поэтам легко рассуждать о красоте сибирских просторов, сидя в тёплом уютном кресле и марая бумагу. Никто ведь и "певца истории" не осудит, что наполнил страницы магистерской диссертации пафосом и дифирамбами выдержке каппелевцев. Но — пусть сперва они, поэты и летописцы пройдут через тайгу нашим путём. Пусть они выдержат метели и морозы, пусть за шанс часок побыть в тепле, у огня, выдержат очередной (какой уже — десятый?сотый?тысячный?) бой с партизанами. Пусть сперва эти краснобаи хлебнут спирта, разведённого таёжным снегом, пусть полежат в телеге рядом с умирающим тифозным больным. Вы думаете — откажутся? О, нет, согласятся, но сошлются на дела, на иную историческую ситуацию, на то, что "прежде и люди крепче были, и морозы слабей". Вздор: люди всё те же...И трусы есть, и храбрецы. А есть — рыцари...
Вчера умер Каппель. Ради чего он отдал свою жизнь, спрашиваете? Ради чего...Глупые, не ради чего, а ради — кого. Наш Адмирал — эти два слова придавали нам сил, двигали вперёд. Когда начинало казаться: "Всё, отвоевался" — воспоминание о нашей цели помогало мне собраться с духом, и словно крылья вырастали на моей спине. То-то, наверное, на спине шинель у меня вся в дырах: крылья проделали.
Вчера умер Каппель — но Адмирал был всё ещё жив. Ради него все мы шли вперёд, на бой. Пускай мы проиграли войну, пускай Самара, Казань и Омск потеряны для нас — но Адмирал должен жить. Если оставим его — я не смогу в глаза смотреть близким, друзьям и потомкам. "Как посмели бросить Адмирала?" — этого вопроса мне не вынести. Нет, лучше остаться в этих снегах подыхать, к партизанам угодить, нежели отдать себя на растерзание совести.
Вчера умер Каппель — он умер ради Адмирала. Мы запомним этот завет. Мы дойдём до Иркутстка, чего бы нам это ни стоило. Многие уже оплатили полной мерой за спасение Адмирала. Мой, друзья-однополчане Казимир Сташевский Мишин Гриша, Задувалов Олежек, Александровский Михаил, Лабунцов Сашка, Бутенко Харитон и многие, многие другие, сложившие головы свои в этом походе. Их лица встают в моей памяти: серьёзные и шкодливые, молодые и старые, грустные и радостные. В голове не укладывается, что их уже нет среди живых, что тайга и партизаны отняли их...
Но вот — снова бой. Где-то там, впереди, у деревни окопались красные, крови никак не избежать. Уж нету сил обходить посёлок, предстоит атаковать в лоб. Осталось только подсчитать патроны, хватит...На сколько же хватит? На бой? Два? Три? Четыре, и то — край. Главное, чтоб штык не подвёл. Молодец был Суворов, знал, чем и как нужно воевать. Пуля — дура, да и маловато дур этих в запасе-то.
В атаку шли молча, словно поминая погибших. Нас встретили хлипким винтовочным залпом да пулемётной трелью, задевших одного-двух воткинцев да кого-то из сибирской дивизии. Я прошёл возле их трупов, даже не остановившись, не бросив прощальный взгляд: за годы войны нагляделся, очерствел, попривык. Увидел мелькнувшего среди домов партизана — выстрелил. Ухмыльнулся: попал, кажется. Надо же, начал радоваться чужим смертям. Сперва — врагов, а вскоре буду рукоплескать гибели своих. Скоро, очень скоро. Проклятый поход, выпивший душу из всех нас. Но да ничего, вон там, за косогорами — Адмирал. Дойдём! Обязательно — дойдём! Во что бы то ни стало!
Ну вот, всё как обычно: несколько выстрелов, разбежавшийся "гарнизон" — и несколько часов спокойствия и тепла. А после — всё сызнова...
* * *
Сколько же дней назад ушёл в лучший мир Каппель? Я, кажется, сбился со счёта. Да и мысли мои были заняты другим. Мы продолжаем наш поход, ставший крестным путём. Я оглядываюсь по сторонам — и вижу новые, незнакомые лица: мы наконец-то объединились с шедшими иной дорогой сахаровцами. Вовремя: мы вот-вот подойдём к станции Зима. Какое весёлое название...Какое многообещающее, какое холодное и вьюжное...
Ха! Вот наконец-то увидел эшелоны! Ба! Чехословаки! Сколько же их здесь? Видны и польские, и румынские вагоны, но воздух пестрит развевающимися чехословацкими знамёнами. А ещё какие-то красные полотнища...Красные! Снова! К бою! К бою, друзья!
Вновь — уже ставшие привычными действия: пересчитать патроны, перекреститься и дождаться сигнала к атаке. Где-то там, у вокзала, уже идёт перестрелка. Пулемёты соловьями заливаются, расстреливая...Кого? Красных? Наших? Чехов? Проклятье, ничего не разобрать, кто с кем сражается...Сейчас бы в атаку — и забыться, забыться...
Есть сигнал! Уррра! Обмороженные, уставшие, мы встаём в атаку, в полный рост, как на параде, только вместо музыки — стрельба, а вместо мундиров — лохмотья. Хороший парад! Уррра!
Господи, что же творится на Земле? Да это же чехи, чехи с нами! Тоже с красными воюют, чудны дела твои, Господи! Покажем мы красным, кто есть кто, чья это земля...
Мы взяли вокзал, бросившись в безумную атаку на "льюисы". И смогли, смогли пройти! А вот чехи...Те отступили обратно к своим поездам, подчиняясь неожиданно пришедшему приказу командования. Эх, чехи, чехи...Ну да ладно, мы здесь хотя бы отогреться можем...Сейчас бы поспать часок-другой...
