— Берите, конечно, — милостиво разрешил Илан. — Берите все. Можете вместе с коробкой. Так что, мне сходить к доктору Ифару за письменным отказом от консилиума?
— А? Простите. — Господин Игир выпрямился на табурете, зажав коробку с леденцами в ладонях. Ему не сразу удалось закрыть конфеты крышкой, край несколько раз соскальзывал. — Я хотел бы знать его точный диагноз. Я имею на это право.
— Разумеется. Ничего страшного с вашим отцом не происходит. Всего лишь камень, вросший в стенку мочевого пузыря. Операционное вмешательство ему предстоит несложное, когда он остынет от того, что случилось между вами дома, я сразу вам сообщу. Он человек возбудимый, но отходчивый, дайте ему несколько дней и он, возможно, сам пожелает вас увидеть.
— Вы наверняка знаете про камень?
— Наверняка в нашем деле ничего невозможно знать. Но это наиболее вероятный диагноз, поставленный мной на основании наблюдений, жалоб пациента и осмотра.
После этих слов господин Игир поспешил откланяться, и быстро покинул кабинет, крепко прижимая ядовитую коробочку к груди. Илан проводил его взглядом и быстро допил чай. По мнению самого аптекаря, тот, вероятно, в ущерб собственным интересам только что спас от мучительной смерти арданского недогосударя. Было бы подвигом, не распространяй эти коробочки его собственная аптека. А, может быть, господин Игир думал, что спасает сам себя. В городе негде проверить конфеты на отраву. А в госпитале это делается за четверть стражи. В любом случае, мировое зло из господина аптекаря довольно слабое. Наверное, сам Илан, пожелай он оправдать подозрения госпожи Мирир и опасения матери, мог бы выступить в этой роли гораздо удачнее.
Тем, кто ходит вокруг доктора Илана с недобрыми мыслями и намерениями, осталось приложить совсем немного усилий, и они получат того человека, которого даже госпоже Мирир не стыдно было бы бояться. И почему она решила, будто адмирал Римерид жив, будто он соберет флот и вернется, будто Илан не избавил Ардан от кровавого чудовища, а, наоборот, помог тому сбежать? Что за бредовая идея? А мать?.. Чем она лучше, если ее так просто сбить с толку? Ведь она тоже была той ночью на Болоте. Но что она знает о случившемся под старым акведуком? Она и прежний префект опоздали, а Илан свой план составил и выполнил сам. Сделал все, на что никто, кроме него, за многие годы страданий и издевательств так и не решился. А ведь было так просто... Сам он ничего ей не рассказывал, не было охоты вспоминать подробности. Прежний префект, господин Мем, догадался, но, возможно, тоже промолчал. А матери самой тяжело было спрашивать. Поэтому они никогда больше о Черном Адмирале и его смерти не говорили. Исчез и исчез. Его нет больше. Ни самого, ни доказательств его смерти. Не осталось ни тела, ни крови, ни следов борьбы, ни свидетелей, ни орудия убийства, только сны. А такие сны — это чувство вины. Глупо, но он, наверное, слишком откровенно показывает, что виноват и что недоволен собой. Из-за этого всё непонимание.
На ком, в таком случае, лежит обязанность приносить извинения? На том, кто умнее и сильнее. Илан встал из-за стола, рассчитывая в уме, где сейчас доктор Наджед. Если поиск по дворцу не займет слишком много времени и решимость не перегорит, Илан найдет его и извинится. За то, что родился, за то, что выжил, за то, что нашелся, за то, что вернулся в Арденну. И объяснит — он при первой же достойной возможности уедет, не будет больше никого своим присутствием мучить. Пусть и его простят за то, что он не хочет уезжать немедленно и в никуда. В конце концов, он из царской семьи и способный хирург, убегать, не разбирая дороги, не будет, пусть его в этом стремлении поймут.
Рыжий стоял прямо за дверью и щупал дверной косяк. Пришел без Обморока или какого-либо другого сопровождения. Пришлось остановить свой душевный порыв и отступить назад.
— Проходи, — сказал Илан, протягивая Рыжему руку и заводя того в кабинет. — Сейчас все быстро сделаем, будешь здоров и свободен.
Мышь быстро застелила лабораторный стол чистой простыней, Неподарок принес лоток с инструментом, Илан помог Рыжему снять рубаху и улечься. Дел на одну сотую, подрезать нитки и вытянуть. На третьем щелчке ножниц Рыжий чуть не выбил у Илана из рук пинцет, вдруг повернувшись в сторону дальнего стола, словно его из угла лаборатории кто-то позвал. Илан придержал стоявший на краю флакон с энленским розовым и выругался про себя. Вслух произнес:
— Люди, да что с вами всеми сегодня творится?.. Лежи спокойно, у меня острые предметы в руках, могу поранить!
Но Рыжий вел себя так, словно оглох. И, при этом, прозрел. Он показывал Илану на белый ящик, а для большей доходчивости даже потряс доктора за руку. Илан бросил пинцет и попробовал уложить пациента ровно, но Рыжий стал подниматься, тыча пальцем в странный предмет и издавая удивленные и вопросительные звуки.
— Что у меня там? — перевел его невнятное недоумение Илан. — Не знаю. Вчера принесли и оставили.
'Кто?' — быстро вывел Рыжий Илану на предплечье.
— Вечером во дворце был император. Кто-то из его свиты.
Рыжий сел на столе, взял Илана за плечи и встряхнул.
— Я не закончил работу! — рассердился Илан.
'Важно!' — написал ему Рыжий под ключицей.
— Одну сотую потерпи, и я пущу тебя посмотреть, что это за вещь, — сказал Илан.
Рыжий лег. Сказать про слепого, что он всю процедуру пялился в угол, было нельзя, но он туда именно пялился. Упорно и пристально.
— А ты знаешь, что это? — спросил наконец Илан, обрабатывая энленским розовым рубец.
'Это знак'.
— Кому? Какой?
'Нам. Здесь был ходжерский Посланник'.
— Ходжерский Посланник так хорошо знает обстоятельства госпиталя изнутри, что оставил знак мне, чтобы я передал его вам?
'Коридоры первого этажа заперты'.
И ведь верно. А доктор Илан — хозяин этих коридоров.
— Хорошо, — сказал Илан. — Бери эту коробку и рассматривай, сколько хочешь. Только не уноси из лаборатории, вдруг она здесь по ошибке, ее забыли и придется вернуть. Ты ведь не уходишь из госпиталя?
Рыжий отрицательно качнул головой.
— Тогда слезай со стола. Мышь присмотрит, чтобы у тебя тут ничего не падало. А я пойду.
Но, когда вышел в коридор, Илан понял что у него потерялись те слова, которые он хотел сказать матери. Вот он пойдет. Вот встретит ее. Что он должен ей сказать? 'Прости, мам, что я такой'? В акушерском на глупые вопросы роженицы о ее младенце: 'Почему он такой смешной?' или 'Чего он такой страшненький?' — отвечают, пожав плечами: 'Такого родила'. Такого родила, госпожа Гедора. Сиди теперь в уборной, кури и переживай. Нет никакого снисхождения к недогадливым.
Впрочем, ощущение, что не только сам Илан не контролирует события, но уже и события не управляют им самим, не отступало. Принимай решения, или не принимай. Делай что-либо или сиди, сложа руки. Катится колесо мироздания, вот-вот раздавит всех вокруг, словно мышей телегой. От понимания, что кто-то здесь умнее, сильнее, принципиальнее и догадливее, никому не будет легче.
Сразу вслед за Иланом из кабинета показался Неподарок.
— Ты куда? — спросил Илан.
— Посуду в столовую верну.
— В процедурной на окне лежит черный футляр с моей подзорной трубой. Сбегай и принеси его наверх, на смотровую площадку, — велел Илан.
Погода над городом стояла ни плохая, ни хорошая. Никакая. Облака в небе слиплись, как вчерашняя каша, утреннее солнце исчезло, воздух помутнел и горизонт размылся. В порту ветер раскачал волны, море возилось у пристаней, приподнимало лодки и мусор, плевалось в парапеты пеной, но не шумело всерьез.
Неподарка Илан поставил лицом к порту и положил ему на плечо подзорную трубу. Вот он, парусник 'Гром'. Издали выглядит грандиозно. Мачты под сто локтей в высоту, черный лак, белая и золотая краска, блеск меди, облака парусов. Сооружение изящное и сложное. Вблизи, возможно, впечатление хуже. А, если верить тем обрывкам разговоров, что дошли до Илана, это и вовсе старая загнанная кляча, скрипучая, текущая, на которой про что ни вспомни, оно либо не в порядке, либо его не хватает. На борту постоянное перемещение людей, все чем-то заняты, что-то делают, стучат молотками, чистят, красят, штопают паруса, меняют местами, переплетают и сращивают канаты. То ли и правда накопилось столько проблем, то ли создают видимость деловой беготни, то ли нужно так, чтобы все всегда были взмыленные и при деле, иначе напьются и выйдут из повиновения.
Но сегодня там происходит что-то особое. Палуба очищена. Матросы одеты не кто во что горазд и в одно поверх другого, а более-менее однотипно, в светлое. Офицеры в снежно-белой форме с золотыми шнурами. Построились. Красиво, парад. Цугом выходят барабанщики и сигнальщик с дудкой. Вслед за ними на веревках, как скот, ведут трех человек, раздетых на холоде до пояса. Они ежатся, бредут понуро, но послушно. Их привязывают возле борта, за спинами становятся экзекуторы со свернутыми линьками в руках. Офицер — капитан? — взмахивает платком, слаженно и беззвучно бьют барабанные палочки, резким замахом веревки в руках экзекуторов взлетают вверх...
Илан резко увел обзор в сторону, скользнул по мачтам дальних кораблей. Вот горб карантинного острова, едва видный сквозь дымку, маяк, пристани, склады. Адмиралтейство, береговые конторы из красного кирпича, облезлые древние башни, порт и припортовые кварталы, аптека, городская тюрьма, крытый колодец с большим колесом на Пожарной площади — из него наполняют запряженную пестрым волом водовозную бочку. На соседней с пожарной частью улице — префектура. Пустая тренога под телескоп стоит с той стороны крыши, с которой удобнее наблюдать не за портом и 'Громом', а за Дворцом-На-Холме. Хорошую идею насчет телескопа подал доктор Илан, не забудьте его поблагодарить, госпожа префект.
— Мне холодно, — заныл Неподарок. — Можно мне пойти в отделение?
— Что ж сразу не сказал?
— Я думал, вы заняты.
— Можно, — Илан сложил трубу. — Пойдем вместе. Как твое здоровье? Пятно проходит?
Неподарок открыл перед Иланом дверь на лестницу и пропустил его вперед.
— Я не хочу больше пить эти капли, — сказал он Илану в спину.
— Ты же сам говорил — помогают.
— Помогают. Мне из-за них наплевать не только на себя, но и на других. Мне никогда не было так... поровну на всё и всех, как вчера. Мне не нравится. Не должно быть все равно. Я же не бессердечный.
— Хорошо, — сказал Илан, с утра тоже принявший каплю равнодушия. — Ходи, чешись. Будем по твоей спине определять уровень справедливости в мире. Чешешься — значит, мир несправедлив, и властям есть, над чем работать, а государям — о чем думать.
Неподарок сзади буркнул что-то несогласное, мол, всё не так, и вы не понимаете.
— Дозу убавь себе, правдолюбец, — посоветовал ему через плечо Илан. — Бери не пять капель, бери две. Мир справедливым все равно не станет, а ты зазря покроешься коростой.
— И пускай, — заявил Неподарок. — Все равно никакого выхода нет.
— Что значит — пускай? Что значит — выхода нет? Я пытаюсь сделать твою жизнь полегче, попроще, насколько вообще могу что-то для тебя решить, а тебе это не нужно? Не живется спокойно? Хочешь страдать за других?
— Но вы же за других страдаете.
— Я? — удивился Илан. — Я не нытик, не желающий решать свои проблемы, потому что ему с ними нравится и он ими дорожит. Которому помощь не нужна, поддержка тоже. Если я вижу, что что-то не так, я стараюсь это исправить. И я не лезу в это душой.
— И я не нытик! — возмутился Неподарок. — Но — если выхода нет?..
— Неподарок! — остановился Илан. — Мир вообще несправедливо устроен. Жизнь человеку дает Единый, а отнять ее может любой. Единственный закон, который в мире постоянен и действенен — закон всемирного свинства. Когда ты поймешь это, ты, может быть, перестанешь ныть, болеть справедливостью и предъявлять к мироустройству претензии.
— Вам легко говорить! Вы не знаете, что значит быть таким, как я — кому нет места в обществе, у кого нет права на уважение людей, на их сочувствие! Меня можно унижать и обращаться со мной, как с преступником и как с вещью! Не отказывайте мне в возможности хотя бы самому себя чувствовать человеком!..
— Хочешь быть человеком — веди себя, как человек, а не изображай из себя трагическую фигуру на пьедестале.
— Вы ничего не знаете о моем истинном положении! Если бы я был только рабом!..
— Ну, так расскажи мне, в чем дело.
Илан загородил Неподарку дорогу вниз и стал в темноте узкой лестницы ждать признаний. Без особой, впрочем, надежды.
Неподарок остановился на две-три ступеньки выше и молчал.
— Он не расскажет, — послышался голос Намура с площадки третьего этажа, куда спускалась лестница. — И будет прав. За государственную измену положена очень страшная, длинная, мучительная казнь.
— Тем не менее, как я понимаю, смелые находятся, — сказал Илан и пошел дальше, а Неподарок, молча, за ним.
— Что там на 'Громе'? — поинтересовался Намур, когда Илан поравнялся с ним на лестничной площадке.
Илан взял подзорную трубу под мышку.
— Публичная порка, — сказал он. — Ничего примечательного.
— Они собираются отчаливать. Мы тормозили им ремонт, задерживали заказ с верфи. Сегодня-завтра отдадим, пусть убираются. Мы больше не заинтересованы в них. Они уйдут, как только будут готовы.
— Я смотрел не за 'Громом', — сообщил Илан. — Я смотрел на префектуру. И заметил, что оттуда смотрят за мной.
Намур развел северными рукавами и перевел взгляд Илану под ноги.
— Такая у них работа — следить за каждой тенью, — пояснил он, как показалось Илану — не веря в то, что сказал.
Неподарок откровенно держался от Намура подальше и у Илана за спиной. Они разошлись с государевым советником каждый по своим делам. Намур вежливо кивнул и отправился в жилые комнаты, Илан сделал вид, будто спешит вниз, взял Неподарка за рукав и повел за собой.
Они спустились на второй этаж, прошли по коридору в сторону легочного и там Илан затолкал раба в пустую холодную комнату между отделениями, где хранился хозяйственный инвентарь и стояли шкафы с чистым бельем.
— Я начинаю подозревать, — сказал Илан, плотно закрывая дверь, — что за мной следят, в том числе, из-за тебя. Мне остохвостела эта слежка, поэтому давай проясним. Родственники писали тебе: вырвись, приедь в Арденну, здесь все по-другому, здесь ты будешь свободен. Так?
Неподарок неуверенно кивнул.
— А с какой стати? Это на Ишуллане все было бы по-другому. Ишуллан ходжерский остров, на Ходжере нет пожизненного рабства. Это там ты мог отличиться умом, трудом, преданностью и заслужить себе свободу. Лет через семь-восемь тебя бы отпустили на все четыре стороны, если бы не наерундил на бОльшую сумму, чем за тебя платили. А на Ардан сейчас, под протекторатом, распространяются имперские законы, действительные для Южного Таргена. Здесь ты раб по рождению, значит, раб навсегда. Ты интересуешься справедливостью и правом? Тогда должен знать, что рабы, даже собрав волшебным образом денег, другого раба выкупить не могут, потому что все имущество и все средства раба принадлежат его господину.
