И только тут отпустила ухо. Диккин бросился стремглав, отчаянно растирая пострадавшее место. У калитки многословно и витиевато извинялся Тигренок. Андрей слушал с отменным терпением. Наконец, Лиса появилась на крыльце, и взмокший до носков Шаэррад проделал последний поклон.
Посланник не торопясь вернул поклон и пошел к Ратуше, продолжая беседу со служащим:
— Ну, так точно ли он самый?
— Как не точно! На заставе подорожную предъявил с ее личной печатью! — письмоводитель сделал значительную мину:
— Прикажете взять?
Андрей Нишарг только что не мурлыкал:
— Зачем же сразу взять? Пусть ему подковы каким-нибудь знаком пометят. Подпилят, засечку приметную... Следом поеду. Там всего-то четыре дня пути. До Круглой Долины.
* * *
Круглая Долина распахнулась перед глазами путешественников далеко за полдень. Березняки в свежих листьях и золотых пушистых сережках, заканчивались на склонах. Ниже леса склоны поросли ровной невысокой травой, ярко-зеленой по весеннему времени. Дно котловины заметно уходило вниз, но ни малейших признаков болота или даже мокрой земли Спарк не заметил.
Посреди котловины под заходящим солнцем блестело Светлое Озеро. Паломники становились на ночевку у подножия холмов, не приближаясь к воде. Еще в караване Братство выяснило, что ритуал совершается на рассвете. Рассвет — время Жизни. Так же, как полдень — время Огня, закат — Воздуха, полночь — Воды; глухой предрассветный час посвящен стихии Земли, а утро до полудня почему-то считается временем Разума. "Земля рождает Жизнь; Жизнь высвобождает Разум; Разуму не устоять в Огне; Огонь движет Воздух; и Вода гасит ветер..." — так, помнится, объясняли в Школе Левобережья. Но ритуальный счет времени не употреблялся никем, кроме магов. Спарк почти никогда его не слышал.
Скоро уже час заката. Вспомнить урок Терсита, попробовать почуять Ветер?
— Ты узнавал, в чем состоит ритуал? — Ратин неслышно подошел из-за правого плеча.
— Надо просто окунуться в Озеро. Можно в одежде. Главное — поймать миг, когда вода светится зеленым.
— Она и сейчас как будто зеленая.
— Ну... наверное, нужно, чтобы светилась ярко. Или чтобы сама вода светилась. Сейчас-то она просто блестит под солнцем.
— Спарк...
— Да?
— У меня осталась к тебе единственная просьба. Расскажи.
— Как я уцелел на стене?!
— Я испугался тогда. И не пошел бы на стену нипочем. Единственный раз в жизни у меня дрожали колени. Я радовался, что сижу в седле! Никогда прежде и никогда потом такого не было — а ведь я после нарочно лез повсюду, где только можно и нельзя. До сих пор жду страха, как огня в перебитых ребрах. Вот почему я хочу знать.
— Ты спрашиваешь так, будто мы оба умрем назавтра.
— Мы прежние умираем каждый вечер, — выдохнул атаман. — А утром в нашем теле рождается кто-то новый.
Сын Ратри Длинного победил волнение. С нарочитой небрежностью пожал плечами. Но голос... голос еще дрожал. Пожалуй, без "nigil elprovo" Спарк бы не уловил.
— Рассвет. Время Жизни, — согласился наместник. — Ну хорошо. Присядем. Я ведь тоже боялся. Я не знал, что делать. Кто я такой. Могу ли хоть что-нибудь. Или просто Академия мной двигает по доске. Как в наших шахматах. Превратили пешку в коня. Неважно, в ладью там, или в слона. Да хоть в ферзя! Если любая другая пешка может снять тебя с поля... И тогда я подумал: пусть будет что угодно. Все равно, что. Я согласен. Вот мои руки; вот мое сердце — берите. Умного судьба ведет, дурака тащит. Мне казалось, меня катят ногами. Бочонок по брусчатке...Теперь я знаю, для чего люди напиваются. И для чего лучшие бойцы перед поединком очищают голову от лишних мыслей. Мне Лотан давно это говорил. Я даже думал, что у меня получалось. В Кругу... с волками. Но только перед стеной я понял нужную степень очистки. Сосудом Божиим все хотят быть; никто — его ночным горшком!
Подошел Майс. Атаман вежливо отмахнул ему ладонью: пожалуйста, не мешай. Мечник сплел пальцы в знаке высшей срочности. Ратин пожал плечами и поднял руку: перед небом ничто не срочно.
— ...А потом мы влезли на стену. Я сразу вспотел: всегда потею, сколько ни упражнялся. Самое малое усилие — и мокрый, как мышь. Ладно. Влезли. Там горожане. Впервые увидел, как смертники дерутся. Вот где мне стало страшно! Один кидается в ноги, головой вперед. И, конечно, получает меч в затылок. Но, пока его бьют, второй наваливается сверху, прижимает мечнику руки к телу, с размаху лбом в шлем! Мне больно стало, как увидел. А ему уже все равно! Отжимает врагу лицо в сторону — и зубами куда придется. В нос, в щеку, в горло! И они хрипят друг на друге, катаются по стене, а по спинам вторая пара бежит. А еще видел, на стене встал такой хорошо закованный парень, с коротким клинком. Трех смертников разделал на тряпочки, не больше зеленых флажков на их спинах. Стена узкая, не обойдешь. Не успел я подскочить, четвертый разгоняется по зубцам, прыгает — всем телом — и сбивает его вниз, внутрь города. Со стены. Вместе с собой. И крик. На выдохе. Такой, что "о" в "а" переходит. Чтобы имя его помнили. Чтобы с рода позор снять!
Проводник вытер лоб. Ратин вытер лоб.
— ... Дошли до надвратной башни. Навстречу копейщики. Горожане уже испугались. Не то сообразили бы убрать мостик от стены к башне и дверь закрыть. Я вперед. Срубаю наконечники. Прилетело кистенем в ухо. То есть, над ухом. Радуюсь: шлем отменный. Голова звенит, но на ногах стою... Тут зеленые убитых — какие со стены не упали — за руки, за ноги, раскачали, и на копья. Пригнуть к земле или обломить. На стене больше четырех в ряд не встанет, а пока копейщики со мной возились, по зубцам еще двое разбежались. В кучу! И вся эта куча с копьями, вперемешку — со стены. Мы в башню. Тут у меня преимущество: рубятся горожане так себе. Зеленые уже насобирали с трупов: где клинок, где наруч, где и кольчуга. Вороты, конечно, заклинены вглухую. Отбиваем цепи внутренних ворот, створки бабах! — на площадь. Решетка опущена и внизу тоже заклинена. Рычагами на "семь-восемь" тянем кверху, надсаживаемся. Тут из города десяток или даже больше, видимо, запасные... Поздно, мы уже внутри. Тогда они факел в подвал башни, а там, должно быть, дрова и масло были давно готовы. Пламя выше стен. Зеленые кто куда — а остается только на стену, где их стрелами почем зря. А мне все равно. Даже доспех не греется. Первое, что я об этом мире узнал — посвящение Огню... И вот все горит, а я на рычаге повис и плачу: сил не хватает. Одному не нажать! Мост смертники опустили: только стопоры снять, он сам и упал... Засов на воротах размолотили. Решетка тоже прогорит, но это ж когда еще! А черное знамя уже ко рву подходит. Зеленые видят: Опоясанный внутри остался. Обратно в башню — а не войти. За два шага волосы вспыхивают... Хватаю отклепанную цепь, к бадье с камнями. Там стояли такие, чтоб вниз кидать. Бадью волоком на площадку, откуда и сила взялась... Вторую, третью, еще, еще, еще... На цепь нанизываю. Второй конец за подъемный крюк решетки. Бадьи пинками вниз — цепь и решетка вверх. И сам на рычаг. И тогда только пошла герса, и засыпка от ворот откатилась. Вниз выхожу черный, как смола. Пояс вот настолько в копоти. Но живой. Горожане стоят, смотрят. Думаю: надо меч достать. Вяло так думаю, как в воде. А они поворачиваются — и бегут. И тут сзади рык: черное знамя в город входит. Ворота выбиты. Медведи камни раскидывают. Башню из рва поливают. Наспех, чтобы пройти только. Щиты вокруг. Я лицом в брусчатку, а надо мной копья из баллист — взанг! Откатываюсь, в переулок ползу, подымаюсь: все. Взяли. И тут уже с неба Ханарай: северная стена взята. А я стою, и прямо кожей чувствую: отпускает. Отходит. Все. Все кончилось. Буду жить!
Проводник вытер слезы. Ратин вытер лоб, шею и затылок.
— Ты это хотел узнать?
— Мы-то все думали, ты сгорел. А ты никогда потом не говорил.
— Сразу надо было бадьи навешивать. Больше б уцелело...
Помолчали. Спарк все утирал и утирал лицо. Наконец, спросил:
— Тут Майс подходил с чем-то важным...
Атаман поднялся, отряхнул штаны и призывно махнул рукой. Подошли Майс и Рикард.
— О! Усатый вернулся.
Олаус коротко поклонился и начал без предисловий:
— Ищут нас. Рыжая того пацаненка прислала, когда я в лавке с гербовника переписывал чтение герба. Приходили к Лисе от Князя.
— И что с ними?
— Да вроде с ними все хорошо. Но вот штука: парень говорил, меня выследили. А я спокойно все дописал и уехал. На выезде еще раз подорожную спросили, пришлось показать. Готовился драться, ан обошлось...
— Не иначе, хвост привесили.
— Точно, Ратин.
Спарк поглядел на озеро, охваченное множеством костров: стоянки паломников. Больше сотни. На каждой по три-пять человек.
— Найди его теперь в этой каше... Темнеет скоро, а нам еще ужин варить.
— Да мы уже почти все сделали: ужин и шатер. И коней...
Ратин внезапно хлопнул себя по лбу:
— Коней! Где твой белый?
— В роще, где у всех коновязи. Сейчас старший стережет, с заката Майс, с полуночи младший...
Атаман прервал его взмахом руки:
— Спорю на свою долю мяса, у тебя подковы подпилены. Мы с отцом так делали, когда надо было следить.
— Так по Тракту же туча народу шла! Затоптали все налысо!
— И так ясно, что ты по Тракту едешь. Они будут обочины проверять, не свернул ли где... Значит, едут поодаль. Чтобы ты их вовсе не видел. И не тревожился... Та-ак... Ночь у нас есть. Боярышне сказал?
— Она кивнула только. Вон они с Ветром сидят у шатра.
— Окунуться поутру успеем, — подвел итог Спарк. — А ты главное проверь: нужное место, или мы еще не дошли. Готовь там круг, зеленое пламя... чего там тебе еще надо. Только в шатре колдуй. Чтоб не накинулись со всех сторон за святотатство. Судья?
— Годится. Только ночь поделим. Усатый пусть колдует, а мы с тобой постережем. Мало ли, подойдут тихонько, придушат легонько... Просыпается девушка, а вокруг уже с косами стоят...
— Пошли к шатру. Ужинать.
— Вы как хотите, а я с дороги. — Рикард потянулся и выразительно потер спину. — Я ложусь спать.
* * *
Спать Игнату выпало с полуночи до рассвета. (С рассветом предполагали уже идти на озеро.) И не успел он смежить веки, как поздоровались с ним отец — в неизменном костюме — и растрепанный Андрей Кузовок, в свитере и джинсах. Игнат не дал им даже рта раскрыть, сразу давешнее озарение вывалил: а давай, дескать, мы портал между мирами откроем и будем туда-сюда в гости ездить?
— Зачем выбирать, рыжая или блондинка, если можно весь гарем? — Кузовок растянул рот до ушей. — Что ж, идея может, и не новая. Что, в конце-то концов, с открытой Америкой делать, ежели не осваивать?
Отец неожиданно резко бросил:
— Загадят еще и тот мир! Ты же толкинист, нет?
"Был!" — хотел вставить Спарк, да спохватился: они-то еще помнят его — двадцатилетним.
— ...Вот возьми и представь танки Саурона вдоль Мглистого хребта. "С сакурой на броне". Или как спецназ берет Раздол? Да хрен ли там представлять, в инете сколько уже описаний...
Не растрави ему душу Ратин со стеной своей, Игнат бы и промолчал. Или как-нибудь вежливо отбоярился. Теперь же душа его болталась сохнущим полотенцем, и отмеривать слова сил не было. Игнат махнул рукой:
— А что спецназ? Калаш без патронов груда металла; как ты будешь таскать сюда патроны? Тут же тебя ждут не бантустаны с неграми и таиландцами, которые за пять баксов продадут мать родную! Танк? Ну да, конечно. Ресурс мотора? Запас хода? Знаешь, почему Гудериан в августе сорок первого остановил блицкриг? Потому что у него в моторах стерлось и прогорело все что могло стереться и прогореть: подшипники, клапана, прокладки, что у них есть еще там. А нового из фатерлянду не подвезли. А топливо? Ты хоть примерно, хоть в желтой прессе какой читал, сколько солярки выжирает газотурбинный двигатель твоего любимого "Черного орла", Т-90? Или дизель легендарной 55-тки? Ну почитай ты хоть один оружейный справочник, кроме своих любимых боевиков, да прикинь на пальцах... а что такое танконедоступная местность, ты знаешь? Во Вьетнаме твои танки — пфр-р-л-с! — Спарк издевательски надул щеки и помчался дальше:
— Вертолеты? А сколько нужно запчастей, чтобы год поддерживать вертолет в исправном и боеготовом состоянии? Смотри, американцы дали Южному Вьетнаму в свое время и вертолеты и танки и советников, и авиационную поддержку и что угодно; а Северный Вьетнам все равно взял Сайгон. Современная технологическая война — это просто наконечник, брандспойт, главное — сама кишка, по которой хлещут ресурсы. Восемьсот тонн в день на дивизию, Эйзенхауэра почитай, "Крестовый поход в Европу"... как американцы ушли — из Европы или из того же Вьетнама — так труба и кончилась; остались южные вьетнамцы при брансдпойте с выключенной подачей воды! А Союз с Китаем Северному Вьетнаму потолще да попрямее кишку заправили — и Сайгон захлебнулся... — Игнат предостерегающе поднял руку:
— Погоди перебивать, я еще даже не начал... К тому же здесь полно магов — Великих Магов, которые могут... Ну, например, запросто подменить стихию. Вот как ты, Кузовок в своем программировании, заливаешь экран синим цветом? Говоришь компьютеру, что номер пять — это синий цвет. И заливаешь каждую клеточку экрана пятерками, так? А потом, если тебе надо залить красным, ты что, заливаешь весь экран номером десять? Да ни хрена! Ты же просто объявляешь: а теперь та самая цифра пять, которой уже залит весь экран — это номер красного цвета. Или зеленого. Или еще какого там надо. Называется замена палитры, и выполняется мгновенно. А представь, Великий Маг так вывернет воду на пламя... Человек на сколько процентов из воды состоит? А вода во фляжках на поясе? Водяные пары в воздухе? В почве? Ну вот и представь! А если Великий Маг — по-настоящему великий, а не то чмо, которое Голливуд под ним изображает — решит заняться действительно великими вещами, типа там времени? Или закона причинности? Если ты его всерьез прижмешь, так и ответ будет всерьез. С чего ты решил, отродье Голливуда, что чародей вообще на фронт пойдет? Что будет кидаться файерболами на дальности прямого выстрела, подставляясь под твоих снайперов? Он же не ты, у него мозги еще в D&Dкалькулятор не превратились! Да он в своей башне сидя, заклятье одно сплетет — и опс, ты уже глубокий старик, все! Или высвободит твою истинную сущность, и ты покроешься шерстью и радостно побежишь в лес, искать с кем спариться. Или, напротив, светлым облачком воспаришь в горние выси чистой духовности. А калашников твой упадет на зеленый мох или там на кафельный пол казарменного сортира. И плевать, что маг за такое жизнь отдаст. Вон у тебя Ле Гуин на полке, прочти "Слово освобождения", все давно придумано. А Жанну ДАрк помните? "Все, кто любит меня — за мной!" Помните? За Висенну так любой здесь умрет. А ее, вдобавок, англичанам не продашь и на костер не затащишь! По причине отсутствия англичан...
— А экономическое завоевание?! — загремел отец, — Инструменты, те же бензопилы; а водка! Водка, перед которой не устояла ни одна народность Крайнего, блин, Севера! А всякие там предметы роскоши, а связь? Неужели же ты скажешь, что голубиная почта удобней сотовика?
