— Моя мать и брат были свободны.
— Были, только почему? Твой брат сказал мне всего пару слов, но по ним я понял, что раньше он жил на востоке в горах и ненавидел тех, кто им владел. Между вторым триумвиратом и возвращением моего отца к власти в Хираконе произошло большое восстание, рабы бежали, убивали хозяев, жгли поместья, пролили много крови. Твой брат был рабом, и вдруг оказался в Арденне. Арденна город снисходительный. К тем, кто поселился в трущобах, — особенно. Там не спрашивают, кто ты и откуда. Твой брат продавал поддельные документы для работорговли и порта. На него и была вся надежда в твоем случае. Ты знал, в чем дело? Что значило его 'все по-другому'? Поэтому ты сжег все письма от родственников?
— Нет, я не знал, — отказался Неподарок. — Просто надеялся, что все будет по-другому. Очень хотелось верить.
— Тебя купил хозяин острова Ишуллан, таргский император. Не сам, конечно, от его имени. Ты был во владении островного Дома, а инженеру отдан во временное пользование. Рисовать ходжерским хозяевам фальшивку на какое-нибудь наследство, на богатых родственников и надеяться, что сойдет — самая большая глупость из всех, о которых я только слышал.
Неподарок стоял, низко опустив голову и не шевелился.
— А вдруг бы прокатило, — глухо сказал он.
— Не прокатило бы. Ты не называл свое имя и отказался от розыска наследственного имущества потому, что на тебя заранее были готовы и поданы документы. Деньги у твоего брата водились, нанять тебе фальшивых родственников или купить чужое наследство он возможность имел, подделать мог все, что угодно. А новый розыск по наследству, доставшемуся тебе уже от него самого, вошел бы в противоречие с уже запущенной аферой, и все дело бы вскрылось, так? Ну, сейчас-то какой смысл кривляться и молчать? Говори. Твой брат мертв, твой распорядитель сбежал или был похищен, твой настоящий хозяин с кучей чиновников сейчас в Арденне, а префектура ведет большое дело по подделке документов на рабовладельческом рынке и в портовых бумагах. Давай, выкладывай все, что ты про это знаешь.
— О брате? Ничего я не знаю. Я думал, что переписываюсь с матерью. Что еще вы от меня хотите? Государственную тайну?
— Сведений, распространение которых считается изменой, я от тебя не требую. Хотя могу предположить, что ты по поручению Тайной Стражи следил за инженером, которого еще на Ишуллане подозревали в шпионаже в пользу Хофры.
— Мне нечего сказать. Вы и так обо всем узнали. Я рассчитывал смыться. Выполнить поручение Тайной Стражи, получить благодарственные рекомендации, из-за которых мои новые документы не стали бы проверять, и навсегда забыть, что родился рабом. Разве надеяться было так глупо? Инженер отправлял с голубями какие-то письма, я ухаживал за птицами. Я перемешал своих голубей с его, потому что они были похожи, он не считал, сколько у него птиц и не смотрел, какие. Я подписал бумагу на Ишуллане, согласился следить за ним, взамен попросил помощи, сказал, что в Ардане у меня мать, она свободна, и имеет средства меня купить. Мне обещали, что нажмут на власти и помогут мне стать свободным, если я соберу все бумаги. Сказали, им это ничего не стоит, лишь бы я выполнил свою часть уговора... А потом оказалось, что мать давно умерла, документов на освобождение нет, брата убили, а ваш друг из префектуры считает забавным таскать меня за шиворот и поднимать над землей. Якобы я мог не все вспомнить...
— И дело сорвалось на пол пути, ты по-прежнему раб. А почему ты сказал мне, будто парусник 'Итис' выдал пиратам именно ты? Ты догадался, что твой корреспондент связан с кем-то, кто играет против Тайной Стражи?
— Нет. Я один раз перепутал голубя. Послал свое письмо с хозяйской птицей, а потом понял, что моя так и сидит в клетке, нитка, которой я ее пометил, порвалась и упала. Я не знаю, какие депеши писал мой хозяин тем, на кого работал, он отдавал их запечатанными, но я боюсь, что о задержках в пути из-за плохой погоды и координатах 'Итис' они узнали от меня. Про это я никому не говорил. И не скажу. А если скажете вы, я заявлю, что вы придумали, и это неправда. Что все голуби его, и письма тоже его. И я очень виноват, я знаю. Мне от этого очень плохо.
Неподарок стоял с закрытыми глазами.
— Заканчивай страдать, — сказал Илан. — Твои и его голуби были с одной голубятни. В Арденне почтовые голуби совершенно другие. Белые, с бородкой и щечками. Почему тебе тоже подсунули хофрских... Ну, твой брат печатал фальшивки не только для работорговцев и контрабандистов, у него были широкие, хоть и сомнительные связи. Наверное, он тоже понадеялся на помощь не тех людей. По нынешней жизни хозяева есть не только у тебя. Контрабандисты и сами люди несвободные. Или же ты зарабатывал на свое освобождение сам своими письмами, а твой брат продавал сведения об Ишуллане, твоей работе и твоем хозяине тем, кому они были интересны. Честность твоего хозяина проверялась через тебя. Ты не мог этого знать, а то, что перепутал... ничего не меняет. Все равно они летели в одно и то же место.
— Теперь вы сдадите меня советнику?
— Нет. Дело ишулланского предательства заканчивается вместе с отходом из порта парусника 'Гром'. Если Тайная Стража сложила два и два правильно, то это удалось ей без мелких деталей вроде перепутанного голубя. Если же они что-то знают о тебе и не говорят... то моя помощь им ни к чему. Мой тебе совет — думай про настоящее наследство. Если Тайная Стража должна тебе обещанную свободу, пусть не подводит имущество твоего брата под конфискацию, а отдаст наследнику.
— Не нужно напоминать обо мне Тайной Страже. Пожалуйста. Я не буду с них требовать долги.
— Странно. Это было бы справедливо. Есть еще что-то, что ты мне о себе наврал?
Неподарок слабо пожал плечами.
— К девчонке, глотавшей гвозди, чего прицепился?
— Ее отец нотариус с Судной.
— Молодец. Высчитал выгоду.
— Мне жалко ее было. Правда.
— Верю. Мне тоже было ее жалко. Но я не представляю, как ты планировал через море вранья, через политический скандал и прямую уголовщину с фальшивыми бумагами оказаться на защите справедливости в Академии Права. В голове моей одно с другим не вяжется.
— Я бы искупил. Это же только бумаги, это не убийство...
— Ну... Не мне тебя судить. Но ты опять соврал. Инженер, которого ты называешь хозяином, плохо видел, это твои же слова. Значит, депеши для отсылки голубем писал ему ты.
Неподарка уже мелко трясло от этого разговора.
— Я похвалю тебя Намуру, скажу, что ты, во что бы то ни стало, врешь и не сдаешься. Дай-ка мне твои капли.
Неподарок нерешительно протянул пузырек. Илан крепко перехватил его руку, стряхнул две капли ему на тыльную сторону запястья, приказал:
— Облизывай. Как следует облизывай. Врачебные назначения нужно выполнять.
И себе взял еще каплю.
* * *
Была надежда, что все устроится. Малая, но была. Уйдет из порта злосчастный 'Гром', и закончатся неприятности, связанные с ним. Намур заберет остаток свинцовых ящиков из старых конюшен, уедет с ними туда, где эти ящики и его умение управлять их содержимым, очень нужны. Вернутся в посольство оба Небесных Посланника, и Зарен, и Палач. Тетя Мира прекратит нервничать из-за далекой пиратской угрозы и займется близкими городскими делами. Хофра, не отдавшая долг, станет держаться подальше от арданских, ходжерских и таргских берегов, укоротив воинственные амбиции и занимаясь лишь контрабандой. А секрет употребления нитораса — хотят его украсть, купить, разведать — так и пусть берут. Потому что он на самом деле бесплатный и вовсе не секрет. Это знание, которое может и должно принадлежать всем. Главное в нем — чтобы заинтересовались, не отметали с порога, как ненужную глупость или излишнюю сложность. Не говорили пациентам 'ничего, потерпишь' только оттого, что нет умения правильно рассчитать и вовремя ввести дозу.
Сколько учился на Ходжере, Илан никогда не слышал там о политике нераспространения знаний, о каком-то соглашении с Хофрой, о том, что достижения науки могут быть тайными и недоступными. Появилось что-то, способное серьезно облегчить человеческую жизнь — это сразу пускали в дело, отдавали людям. По крайней мере, так Илану казалось. Может быть, он чего-то и не знал, но его напрямую учили тому, что знаниями следует делиться. Как минимум, не закрывать, не прятать их, а применять.
Останутся предатели государственных интересов на Ишуллане и торговцы ими в Арденне? Для охоты на береговых крыс, есть префектура и Адмиралтейство. Они займутся, они поймают. Но мечтать не вредно, вредно не мечтать. Останется гильдия врачей и цех аптекарей, у которых нет дружбы с госпиталем и мира в себе. Останется Гагал и его семья, нанявшая для него убийцу. Останется Эшта с отрубленной рукой. Останутся префектура и Тайная Стража, которые не поделили в Арденне обязанности, потому что Тайной Стражи официально в Ардане нет, и кто и за какими тенями следит, они между собой не определили. Останется смертельная болезнь у императора Аджаннара, ей некуда деваться. Останется возможность войны между хофрскими кланами или Хофрой и Ходжером.
Останется даже Неподарок и его наследство, хотя это неточно. Неподарок снова врет, или недоговаривает, или переворачивает правду с ног на голову, или пытается привлечь в свои плутни доктора, спровоцировав на жалость. Неспроста он так подробно расспрашивал Мышь про Илана, а та объясняла, что доктор добрый человек, всех жалеет, и этим можно пользоваться. Теперь из правды, полуправды и вранья воздвигнуто уже целое сооружение вроде парусника 'Гром', которое хорошо бы как-то упростить до уровня лодки, веревки и тряпки. А ведь жалко идиота. То ли Неподарок запутался в своих и чужих аферах, то ли уже и сам Илан запутался в его настоящих и мнимых родственниках, голубях, хозяевах, депешах и кто за кем следил... Зачем он признался, что перепутал голубей? Зачем говорил, будто его мучает совесть и он хочет что-то там искупить? Почему, на самом деле — почему? — он отказался пить лекарство? Сам Илан от этого состава не то, чтобы успокаивается. Скорее, тупеет. Поэтому не берет себе много, ему еще работать. А теперь после лекарства нужен крепкий, очень крепкий чай, чтобы было поровну на эмоции, но не заснуть, не промотать ответственность.
И, наконец, останется госпожа Гедора, которая внезапно прозрела и увидела в Илане полное семейное сходство от макушки до пяток. То самое, которое его самого пугает в зеркале.
Разобраться со всем этим надо так, чтобы потом по ночам привидения не приходили глядеть в глаза. Призраков доктору Илану своих достаточно.
А где-то на линии горизонта копится и копится напряжение. Это уже не колесо, это буря. Словно вблизи еще солнечный день, но ветер то и дело порывами доносит пропитанный опасностью воздух грозы. Накатило — и вместо грома топот в длинном коридоре, ищут доктора Илана. Бросайте всё и всех, бегите вниз, там ужас что поступило, доктор Гагал сам взять не решается.
Неподарок, сунувшийся в дезинфекцию вслед за Иланом, мигом выскочил прочь с рвотными позывами. Илану одного взгляда было достаточно, чтобы понять: он не справится один, нужно звать Наджеда. Нужно вообще всех звать, кто хоть что-то умеет и может.
Мальчишка лет пятнадцати. В сознании, не стонет, только глаза дикие. В приемном обезболивающее ввели, но в полной мере еще не подействовало. Правая рука сломана, из грудной клетки и из живота торчат два металлических штыря в палец толщиной, проткнувших тело насквозь. Срезанная одежда валяется на полу, в одежде золотое шитье, слипшийся от крови богатый мех, тут же сапоги с жемчужной вышивкой, на них золоченые шпоры. Илан толкнул ногой все это в сторону. Из-за спины шепчут: садился возле кузни на только что подкованную лошадь, штыри стояли рядом, у телеги. То ли лошади подковы не понравились, то ли кузнец был груб, лошадь встала на дыбы, завалилась назад. Вот результат. Доктор Гагал молча разводит руками, глаза у него почти такие же, как у мальчишки. Операционная готова.
Готова, так поторопимся. И галопом за доктором Наджедом, заодно, за Мышью. За Мышью — потому что без поддержки с тыла стоять у стола рядом с Наджедом нет желания. Мышь всегда знает, как пролезть вперед и что кому сказать мимо устава. Лекарство Неподарка Илан принял вовремя, хорошее лекарство, сосредоточиться не помешает, а нервную дрожь уймет. Потому что доктора Наджеда в госпитале нет. Он уехал в банк распорядиться деньгами, поступившими на ремонт крыши, у него встреча с подрядчиком, — это сведения от господина интенданта, перемешанные со сверхценной информацией о том, что слушатели фельдшерских курсов нарисовали в пустом корпусе на стене жопу и, пойманные на месте преступления, нагло заявили, будто это схема для внутримышечных инъекций. Самое время Илану сейчас об этом узнать. Нет, доктор Илан не может принять меры и повлиять на виновных, докладывайте доктору Наджеду, как вернется.
Мыться идут все: Илан, Никар, мальчик из морга и Гагал с его опытной бригадой. И когда же эти приступы нервов отпустят, с какой по счету операции?.. Если поискать на стороне виноватого, то виновата сестра Гагала, так невовремя решившая увеличить свою долю в наследстве. Если б не она, рядом с Иланом сейчас стояли бы не неопытный лиценциат вместе с напуганным Гагалом и не знающим торакальной и абдоминальной специфик Никаром, а спокойный и доброжелательный доктор Раур, в каждом сложном случае находящий, в первую очередь, пользу для науки и материал для статьи 'Медицинского вестника', и только потом все остальное.
Но мальчишке повезло. Не сказать словами, как повезло. Пробитое легкое, поврежденная диафрагма, резекция трех пядей тонкого кишечника и дырка в брыжейке ерунда по сравнению с тем, что могло бы случиться, зацепи штыри аорту или нижнюю полую вену. Кровотечения почти нет. Маленький фонтанчик из верхней брыжеечной артерии, прорезавшийся при последней ревизии и заткнутый мгновенно, можно даже не считать. Остальное все... в два иглодержателя быстро шьется и потом заживет. Сложнее всего, как ни странно, оказалось собрать ему руку, чтоб не остался калекой. Из-за руки провозились долго и закончили потемну, во второй половине вечерней стражи. Никар остался будить и гипсовать, дежурный Гагал сразу перешел к соседнему столу, где укладывали очередную поножовщину из порта — распоротую ножом от уха до носа щеку у и без того изрезанного вдоль и поперек матроса, а лиценциат Рагдар еще с середины операции отпросился на службу в префектуру.
Обошлось.
Мышь ускакала разыскивать ужин. Илан завернул штыри в мешковину, приготовленную для ампутированных конечностей, вышел в предоперационную, прислушался. Никто не шумит. Или ушли, или устали. Парень ехал с тремя слугами, кто-то из них должен был мухой метнуться за ближайшими родственниками, опекунами или кто там найдется из заинтересованных и сочувствующих. Ах, ну, да. Отделение же заперто изнутри. Можно выходить, не опасаясь, что либо со слезами, либо с угрозами, либо на шею бросится тот, кому нужно хоть на кого-нибудь вылить все пережитое под дверями операционной.
