— Епрст, ну и чем ты будешь заправлять эту твою бензопилу, папа? Или к какой сети подключишь сотовик?! Это ж тебе не вожди полинезийцев, которые вообще никогда вещей не видели. Полностью бесполезное здесь не купишь и не продашь. Все твои достижения цивилизации имеют смысл только в рамках этой самой цивилизации, в том пространстве, где есть розетки, автодороги с заправками и мотелями, станции сотовой связи или спутники те же.
— Так, подожди, — вступил Кузовок. — Мне уже интересно... Ну, а идеи?
Игнат заржал совершенно непотребным образом:
— Идеи! Призрак бродит по Европе! Ищет выход в черной... Ну и какую позитивную глобальную идею может экспортировать Земля? Ну? Научного прогресса? Это идея позапрошлого, девятнадцатого века. Герберт, понимаешь, Уэллс. Воздушный шар на две тысячи персон... Двадцатый век убедительно доказал ее несостоятельность и ущербность без культурного роста. Три Мировых войны доказывали. Людей положили больше, чем в девятнадцатом веке на всей планете жило. Радио изобрели и даже телевидение. А счастья все равно ни хрена нет. Значит, надо и культуру. Какую? Чью? Тут, знаешь ли, привыкли к чужим культурам, никто не кинется заимствовать новое только потому что броское. Поколение "П-п-пр-рл!" — Игнат повторил неприличный звук и пояснил чуть спокойнее:
— Земных стереотипов здесь пока еще нет, а здешние стереотипы рекламисты да пиарщики ой как нескоро выучат. Я бы мог в пример Латынину привести, "Сто полей", и весь ее вейский цикл; но лучше я из реальной земной истории приведу пример. Как лопухнулись менеджеры парижского Диснейленда, пытаясь построить там бизнес на американских стереотипах. А ведь на одной планете живем, в одной мотельной библии телефоны шлюх ищем!
— Можно подумать, ты хоть раз искал, — огрызнулся Крылов-старший. Крылов-младший выпад проигнорировал:
— Экология? Да наши высоколобые только загадив полпланеты, спохватились о том, о чем здесь шестимесячные волчата знают: что все в одной пищевой цепи сидим, как в одной тарелке, локоть к локтю, и что нефиг, извини, срать туда, откуда воду пьешь. Вот я учился на инженера-строителя. У нас тут солнечные дома строят? Хрен! У нас все сидят на пуповине, сосут... Газ, воду, энергию... Идею экологичного дома, который не потребляет до хрена энергии, не разрушает мир дисбалансом — еще обсуждают только. Еще только в далекой буржуинии, за большие-большие уголовные единицы... Сам же мне ты, отец и рассказывал, как в нашем городе первый коттедж с тепловым насосом сожгли вместе со сторожем. А обычный, занюханный рынок на четырежды восемь прилавков, в четверти Солянка, в ГадГороде имеет под полом тысячу шестьсот кубов щебенки, куда все лето обычная ветряная мельница с полотняными крыльями закачивает нагретый солнцем воздух, забирает охлажденный; а зимой, напротив, закачивают холодный, берут подогретый и потом уже в печке доводят до нужного... И я даже не знал об этом, пока не стал наместником, пока начальнику уличной стражи не пожаловались, что с мельницы полотняные крылья сперли, а тот уже рассказал мне вечером за ужином — как смешной случай, курьез. Понимаешь, мне никто этим кондиционером даже не похвастался! Ну рынок, ну работает, ну система отопления — заодно с вентиляцией, кстати. Тридцать лет без единого ремонта, ну и нормально, о чем тут говоритьто? А крыши активные, которые под ветром волнами идут и сами с себя снег стряхивают?... А деревья, которые высасывают металлы прямо из руды, корнями, и которые безо всяких шахт дают плоды с косточками из химически чистого железа, меди, золота? Деревья-насосы, которые за три года делают из болота поле?
Игнат махнул обеими руками. Остановился. Андрей слушал. Отец нехорошо молчал. Крыловмладший нехотя согласился:
— Ладно, у Земли полно хороших идей, которые Висенна может взять. Я, правда, ничего с ходу не припоминаю, но я ж не показатель... Только Висенна возьмет действительно хорошее. И не так жадно, неразборчиво, как кидались на новое эскимосы и индейцы. Здесь-то общественные отношения лучше развиты...
Отец все еще молчал, но уже не хмурился. Кузовок нарочито нейтральным тоном осведомился:
— Религии?
— Религии... — повторил Спарк, — Религии, значит... Христиане между собой и то договориться не могут. С тех пор как блаженный Августин в диспуте с ирландской школой научно обосновал и своим авторитетом утвердил религиозную нетерпимость, шестой то ли пятый век... с симонии, крестовых походов, Схизмы, Авиньонских пап; с инквизиции, отчего теперь на западе как к красивой девчонке подойдешь — обязательно русская; своих-то пожгли. С вербного воскресенья в Новогрудке, когда крыжаки, в поисках князя Витовта вырубили город от мала до велика — в святой праздник, между прочим! А Витовт был крещен по католическому обряду, так что не надо мне тут про еретиков... И прочая, прочая, прочая... Вот с тех пор... Тут верят... иначе. Я еще ни одного фанатика не встречал. Шахидов, например, сразу и быстро волки вырежут. Волкам не впервой умирать за что-то светлое. А гуманизм тут отсутствует как понятие. Равно как антропоцентричность. Или грифоноцентричность. Все привыкли жить в мультирасовом и мультиязычном мире, открытом в неизвестное, и никого на расовой почве не напрягают. Нашкодил — зарубили, и пофиг из какой ты там Мекки или Медины, и как на это посмотрят США. И не было тут никогда богоизбранных народов, как нету у матери худших детей и лушчих — все дорогие и любимые. Иудаизму пламенный привет и до свидания. По той же причине индуизм со своими кастами пролетает...
— Буддизм? — уронил Кузовок.
— Жизнь есть страдание? Так здесь не столько страдают, сколько на Земле. На нирвану спроса нет.
— Коммунизм? — спросил уже отец. Игнат вздохнул облегченно: если папа в разговор вступил, то больше не злится. Ответил родителю с почтительным, хорошо замаскированным ехидством:
— А на какой почве? Свободных земель до горизонта и дальше. Нету Российской Империи, где пятнадцать из ста французской булкой хрустят, а восемьдесят пять из ста выживают от урожая до урожая и продают детей на заводы, мечтая отнять и разделить французские булки тех пятнадцати. Да и восемь из десяти этих самых заводов — французские, бельгийские или немецкие. Где тот же самый линкор путиловские рабочие десять лет строят, вот уж точно — гвардия революции, блин... Но где на Висенне рабочие, где пролетариат? Сырье для революционной ситуации где? Впрочем, ладно! — Игнат соглашательно поднял обе руки:
— Умеют и у нас амбразуры трупами заваливать. Допустим, тот же спецназ, проявив чудеса изобретательности и героизма, завоевал кусок Висенны. Пронесенными с собой двумя рожками патронов на каждый ствол. Или многоопытные миссионеры францисканского или какого там ордена... или там спецслужбы какие хитрые... О, не те, конечно, которые Басаева-Дудаева поймать не могут. И не те, которые одиннадцатое сентября проср... проспали. Нет, настоящие такие, понимаешь спецслужбы, которые все знают, все могут. Только ничего не делают, ибо задача у них такая. Но вот они, допустим, тряхнули яйц... стариной, внедрились к местным князьям в серые кардиналы и откроили себе лоскуток. Не знаю, правда, как. Интрига!!! Ха!!! Когда мальчишка-ученик из магической школы с одного взгляда в глаза знает о тебе все — и какую ты девчонку во сне тискал, и за что ты умрешь, а за что даже не почешешься — ну, как ты собираешься обманывать? В письме? А с чего ты взял, что на письме не останется твоей ауры, ну? Но, допустим, удалось им оторвать себе кусочек пространства. Построили они там маленький такой земной городок... обозрели бескрайние горизонты. Что дальше? В спецназ дураков не берут; в серых кардиналах дураки долго не живут. Уж не говорю про спецслужбы. Особенно про те, которые настоящие. Умные люди живо решат отколоться от правительства и захапать себе империю. Как Сергей мне тут давеча сказал: жратва натуральная, куча баб неосвоенных. Достаточно портал ликвидировать — начальство хрен достанет! Лукиных почитай: "Миссионеров" там каких, первую часть. Хайнлайна, опять же: "Луна жестко стелет". Только, я говорил уже: нету никаких контрабандистов, которые стали бы тебе патроны возить. А все необходимые заводы построить на месте — наши державы пока в собственных границах не могут землю окультурить... Ладно, идем в музеи, реконструкторов забриваем в армию, учим всех из арбалета стрелять... Эт-то уже симптомчик. Эт-то начальнику твоему звоночек: к чему они там готовятся, к автономии? А подать их сюда! Да и — к арбалету запросто не привыкнешь, стиль боя другой совсем... Для атаки стрелковой цепью, перебежками, он вовсе не годится. Сделаешь какие самопалы, так. Адаптируешь технологию под местные реалии. Аркебузы, кентуккийские винтовки, кремневые ружья, единороги там, сифонофоры... А местные у тебя живо секрет скоммуниздят. Прямо из мозгов, телепадлическим путем. И заведут свои такие же. Да еще и магией обложат. Чтобы порох, например, не отсыревал. И пули мимо не пролетали. Чтобы за угол заворачивали, как стрелы в "Baldurs Gate". Вспомни-ка, сколько Япония просидела, отгородившись от мира? Двести пятьдесят лет, так. Пока к ней на линкорах не приплыли. Да и то, революция Мэйдзи началась больше потому, что японцы сами наружу захотели. Набери ради интереса в поисковике, к примеру, "Миссия Ивакура"... А ведь Япония — маленький по масштабам даже Земли остров! Куда можно спокойно прилетететь и приплыть. А вот, например, Китай. Уж как его делили-делили, пилилипилили. Англичане, французы, русские, немцы; опять же, сами японцы... Все передовые нации, все великие империи хоть что-нибудь да оттяпали. "Боксерское восстание", "ватный Бисмарк"... И где теперь Китай, а где теперь те империи?
— Да заткнись ты!! — не выдержали ни Кузовок, ни отец.
— Я-то заткнусь, — выдохнул Игнат. — А вот чем ты возразишь? По сути, не по форме?
— Ишь, как тебя перемололо... — неожиданно мягко вздохнул Крылов-старший, — Ладно. По сути — ты не нас, ты себя так яростно убеждаешь. Был бы уверен, не горячился бы так. Ты отчаянно хочешь верить в собственные слова. Потому-то их у тебя и столько. А по форме — вспомни, у тебя книга Пучкова была, про технику фехтования на кинжалах. Там прямо так и сказано: "Суть без формы дикость; форма без сути пустышка. Суть в должной форме — ритуал."
* * *
Ритуал начался на рассвете, без сучка и задоринки. Подошли к озеру — со всех сторон несколько сот человек. Не сговариваясь, скинули одежду. Женщин хватало красивых и не очень; но тут показался край солнца. Вода вспыхнула яркой зеленью, всем стало не до похоти: кинулись в ледяные волны, опасаясь пропустить важный миг.
Спарк полагал, что окунется с головой и тотчас вынырнет. Но время опять взбрыкнуло. Вот закрыл глаза, вот вода смыкается над макушкой...
Вода не холодная! Ногой трогал — чуть не обжегся. А сейчас как будто не ощущается... Или просто холод такой сильный, что нервы отключились? Ох, если опять перемерзнуть, сколько же лечиться придется...
— Да что ты все боишься? — раздался насмешливый колокольчик, — Ты же сейчас не в Воде плывешь, а в Жизни...
Игнат повернулся на голос и открыл глаза: так и есть. Половина Круглой Долины утонула в густом тумане ярчайшего зеленого цвета. Нырнув, Спарк все равно оказался на суше, потому что вода отступила шагов на пять. Там и сям мелькали темные силуэты паломников.
А за правым плечом светилось знакомое лицо и шелестело платье из березовых листьев Золотого Ветра.
Игнат поискал глазами одежду, натянул штаны. Только потом повернулся и поклонился.
Возвратив поклон, госпожа Висенна спросила:
— Помнишь, сколько ты у Земли насчитал недостатков в своей вчерашней речи перед отцом и другом?
— Помню... — опустил голову Спарк, стыдившийся теперь своего многословия.
— А что же тогда идешь к объединению?
Игнат задумался. Спохватился, что надо бы ответить, пока солнце восходит и держится волшебный туман. Глянул на восточный горизонт: светлое пятно не двигалось.
— Ты в Жизни, а не во Времени, — снова улыбнулась Висенна. — Оденься, если тебе так привычнее.
"Забавно выйдет, когда время опять стартует. Нырял голый, всплыл одетый..." — но влез в рубашку, аккуратно затянул кушак, и даже складки под ним разогнал. Привычные движения успокоили Игната настолько, что он принялся рассуждать вслух:
— Может быть, я не хочу, чтобы к вам на линкорах приплыли, как когда-то в Японию. Или вы к нам. Рано или поздно все равно ведь научатся пространство прокалывать... Может, я просто хочу домой. Чтобы меня оценили там, дома. Или я все еще оглядываюсь на старых врагов и хочу доказать им то, чего тогда не смог.... Может, все-таки надеюсь, что Ирка... да нет, отец был прав. Видала она меня... Тогда все это вместе?
Госпожа Висенна серьезно кивнула:
— Благодарю. Тут есть над чем подумать... — и снова разулыбалась:
— У вас очень забавный бог. Словно маленький мальчик. Самозабвенно карает и милует, исходя больше из каприза. Чуть что — пути неисповедимы...
Игнат повертел носом. Припомнил буддистов. Греческий, скандинавский, славянский пантеоны, да ведь еще есть ацтекские, шумерские, синто... Осторожно поправил:
— У нашего мира много богов.
— У семи нянек, — засмеялась Висенна, — И вам еще мало! Вы еще и придумываете себе богов!
— Конечно, — не удивился Спарк, — Ты вон фантастику почитай...
— Зачем фантастику? — не согласилась Висенна, — Ваши боги сейчас — это деньги, сытость, развлечения. Время Изобилия в чистом виде. Кто из ваших чуть постарше, да считает себя выше окружающих, те поклоняются власти и порядку. Вот и весь набор...
— А что ты можешь противопоставить? — фыркнул Игнат, и спохватился, что не на "вы". Но Висенна ответила без гнева и насмешки:
— Море не противопоставляет, а поглощает. Иначе как же в него окунуться?
— Я... выполнил твою... вашу просьбу? Зеленая звездочка на карте — это здесь?
Женщина кивнула:
— Здесь-и-сейчас. Недаром лес березовый.
— И что теперь?
— Выйди на берег. Я отпущу время. Пора завершать ритуал.
* * *
Ритуал начался на рассвете, для всех одинаково. А завершился для каждого по-своему. Кто-то выныривал из озера мокрый и замерзший. Со всех ног бежал раздувать потухший костер. Ктотовыходил из воды сухим. В самом прямом смысле. Одевался и медленными шагами, ошеломленный, шел, куда глаза глядят. Встречались пары, нырнувшие вместе, а выброшенные на разные берега. Или, напротив, незнакомые прежде, покинувшие зеленое безвременье рука в руке.
Солнце оторвалось от земли. Рассвет кончился, и в тайном времени магов наступил час Разума. Обтеревшись и одевшись, Братство потихоньку двинулось к шатру. Ратин ощупывал и ощупывал многострадальные ребра с заметным недоверием. Потом, наконец, решился. Разбежался, подпрыгнул, кувыркнулся в воздухе. Приземлился на ноги. Поглядел на Спарка... на Майса... На Рикарда.
— Я не мог... С того самого лета, когда под лезвие попал!
— Думаю, — почтительно добавил Спарк, — И мой кашель исчез. Но в ледник проверять не полезу!
