В тот же вечер я приобрела и скачала себе эту книгу из Интернета.
Джоди попутно, сама собой, без моего запроса, выдала ещё одно высказывание Альберта Эйнштейна: "Знать, что на свете есть вещи, превышающие наш разум, но которые познаются нами и скрывают в себе высшую мудрость и высшую красоту — вот что, по-моему, означает веру в Бога". Я поняла, моя верная Джоди, как оракул, выдала мне афоризм на будущее, по каким-то своим о нём представлениям.
Ни Марина Цветаева, ни Рина Левинзон не остались в России жить и вынужденно её покинули. Первая избрала добровольный уход из жизни, вторая — добровольный отъезд, алию, свой личный исход в страну обетованную, хотя Рина в стихах и афоризмах никогда не жалуется на судьбу и несчастливой себя не считает.
Нет, не зряшным оказался и этот тихий вечер в уютном домике Бен Мордехая, с чаепитием, прозвучавшими записями старых песен, их добродушными истолкованиями и прочими умными разговорами о разном. Кое-что важное я, здесь, в Гоби, и сегодня поняла. Оказывается, не всякий душевный корень приживается в российской суровой земле. Вот к какому неожидаемому выводу подвёл меня музыкально-философский вечер за чаем с Бен Мордехаем.
А я, даже не поэтесса, а просто японская женщина, Акико Одо, я смогла бы там, в России, прижиться?!
Незаметно для Бориса я вытерла слёзы перед крыльцом, чтобы из-под звёзд не внести их на свет в нашу прихожую. Звёздам слёзы мои доверю, звёзды — свидетели молчаливые.
6
Каждому человеку для полноценной жизни нужна вся Вселенная
Нам с Акико суждено оказалось пробыть на транспортной авиабазе ООН в Монголии меньше даже двенадцати дней, и это всё ещё совместное наше время, прожитое в самом сердце огромной Азии, в различных своих местностях зачастую так не похожей на саму себя, сегодня кажется мне каким-то удивительно необходимым для нас обоих. Необходимым на судьбу, на всю оставшуюся каждому из нас жизнь. Значение этого времени нам, я, как и Акико, верю, придется обдумывать и переосмысливать ещё долгие годы и годы потом. Ведь, рассуждая здраво, понимаю, что побывать здесь, в Великих центральноазиатских песках дано совсем не каждому. Нас привела сюда, я думаю, сила, более могущественная, чем покоряющаяся ей судьба, причём, как кажется, не только на познавательную экскурсию.
Чудесную, волшебную страну Шамбалу искали очень многие: и частные лица, рисковые безденежные одиночки, легкомысленно бродящие налегке, — любители пощекотать воображение сверхощущениями потустороннего экстрима, вскоре часто погибающие в невозвратной глухомани без малейшей надежды на помощь, потому, что никто не знает ни о предпринятом наудачу походе, ни о возникшем смертельном препятствии, — и экспедиции, снаряженные на собранные по подписке пожертвования или даже на крупные государственные ассигнования. Взять хотя бы засекреченные три эсэсовские поисковые партии из гитлеровской Германии либо красную экспедицию Главполитуправления ОГПУ из тогда только что возникшего Союза Советских Социалистических Республик. Русские и немцы, не сговариваясь, разновременно, но ещё до начала Второй мировой войны побывали на Тибете. Разыскивали и Шамбалу, и малейшую информацию о Шамбале там, в знаменитом высокогорном городе Лхасе и его окрестностях, у истока великой реки Брахмапутры, а не в песках Гоби. Мне же всё чаще кажется, что притягательная для десятков, если не сотен тысяч поисковиков таинственная Шамбала — не земная географическая местность, а чисто духовное пространство, и энергетическое сердце этого духовного средоточия ныне находится, наверное, над или под Великой Гоби. А может быть, и "над", и "под" Великой пустыней. Для чего-то ведь Гоби на белом свете есть, сказал я любимой, и она со мной согласилась.
Что бы, какое бы дело или малейшее занятие ни начиналось у нас с Акико здесь, в Гоби, оно неминуемо приводило нас к ситуации, дальнейшее раскручивание и последующее изучение которой показывало, что всякая новая ситуация берет начало и потом прямо вытекает из чего-то, не всегда имеющего земное название, потому что существует оно не в зримом мире, а на духовном плане. И всё чаще мы с Акико упирались, рано или поздно, в существенные различия людских подходов к одним и тем же вещам или проблемам. В различия, часто мешающие, обусловленные разнствованием человеческих культур, верований, установлений, освящённых вековыми религиями. Естественно, абсолютно различными получались и результаты даже целенаправленных усилий таких разных людей. Что же тогда не только ожидалось, но и настоятельно требовалось Высшими силами от меня и Акико — выучиться нам с ней поодиночке или всё-таки вместе, объединяя усилия, преодолевать эти субъективные человеческие различия и противоречия, тьму веков назад порождённые устоями веры, людьми же разработанными, причём, в тех мелькнувших и исчезнувших условиях, которые, может статься, никогда более не повторятся ни в земном, ни в космическом, так быстро меняющемся времени? Чтобы жить по устоявшимся правилам, надо сидеть дома. Это сегодня невозможно.
С весьма искушённым в людских характерах и невероятно осторожным в общении Эзрой Бен Мордехаем дальше общих рассуждений о далеко не новых веяниях в мировой и пришедшей ей на смену глобальной экономике, а ещё вечерних прослушиваний старых русских песен дело у нас не продвинулось. Слишком сильно он всё-таки давил на нас. Пусть неосознанно, но всё же постоянно, каждодневно воздействовал природными и наработанными волевыми командирскими качествами, неизбежно передавая нам своё настроение, сообщал переживаемое им состояние не всегда терпеливого ожидания и внушал своё глубоко личностное понимание тех или иных затронутых вопросов. Ох, уж эта его командная харизма!.. А какая тогда у его Рахили?
Встречи со служилым контингентом монгольской авиабазы ООН принесли и иные впечатления. В том числе, думаю, полезные. С некоторыми из офицеров базы, наиболее интересными нам, а именно, русскими, потому что это оказались личности действительно незаурядные, в частности, с майором-медиком Андреем Валериановичем Кокориным и авиационным инженер-капитаном Ираидой Евгеньевной Зиминой Бен Мордехай познакомил нас в какой-то из первых же вечеров в спортивном зале, перед любительской игрой в волейбол.
Когда Эзра представлял нас Андрею Кокорину и бывшей с ним даме, заметно более молодой, чем русский майор, и явно ему близкой, Андрей чуть отстранился, не вглядываясь, а будто сканируя, сосредоточенно охватывая всё вокруг меня не глазами, а всем естеством и всесторонне изучая на небольшом, по-видимому, удобном расстоянии, а Акико, напротив, чуть не оцарапал своим беглым, но острым, зорким и глубоко проникающим взглядом. Взглянул и на свою спутницу, словно призывая к вниманию и её, искренне поклонился Акико и ничего не сказал. Однако интерес его к нам я чётко ощутил. Отмечал его профессиональные изучающие взгляды на себе и особенно на Акико на протяжении всей игры.
А Ираида Евгеньевна Зимина при знакомстве откровенно просияла, и на её обычно сдержанном и сосредоточенном на собственной внутренней жизни, широком, не молодом уже лице выразились одновременно радушие гостеприимной хозяйки и видимое удовлетворение от нечаянной, но многообещающей встречи с новыми, небезынтересными и для неё людьми. Она пригласила нас к себе назавтра и тоже на вечерний чай, как приглашал обычно Бен Мордехай. Однако Акико отважилась возразить и с традиционным японским поклоном пригласила русскую к нам. Ираида Евгеньевна, подумав, согласилась.
— Наверное, так будет даже лучше, — неторопливо сказала она. — Побываю в гостях у вас, и заодно сделаем вам ещё одно доброе дело. У меня вы тоже потом побываете.
Но уже раннее утро наступившего следующего дня показалось нам с Акико очень необычным. Знаю, что она провела много времени за общением с компьютером и усердно готовилась, осваивала что-то новое для себя. Истекали последние деньки последней декады сентября. Из дому я вышел первым. До восхода солнца оставалось, наверное, только часа полтора-два. На востоке ярко светились Кастор и Поллукс, две самых ярких звезды Близнецов. Южную сторону неба украшало высоко поднявшееся созвездие Ориона, наклонный меч-фаллос которого указывал на горную цепь, обрамляющую далекий горизонт, видимую чётко в предрассветьи по причине необыкновенной чистоты холодного воздуха над ночной пустыней. Пока я молча стоял на крыльце и разглядывал яркое звёздное небо, окончательно оделась теплее, чем обычно, и вышла ко мне Акико. Она спустилась на пару ступенек, остановилась рядом с крыльцом, подняла глаза к небу и замерла. Её тоже поразило величие царящей над нами Вселенной. Можно было поверить, что она не столько всматривается в глубины звёздного неба, сколько вслушивается в безмолвные гармонии сокровенных космических аккордов, притекающие к нам с бездонной высоты и вливающиеся прямо в души.
Вот далёкие горы на горизонте у границы с Китаем слабо озарило неостановимо разгорающееся световое пятнышко — отсвет невидимой пока за кромкой земли яркой звезды. Через несколько минут засветился в полную силу, отделился от горизонта и начал медленный подъём переливающийся то белым и синим, то красным огнём Сириус — на небольшую пока высоту в эту раннеосеннюю пору, — пока постепенно не растает в свете наступившего дня. Ах нет, мы же на юге, и Сириус тоже поднимется довольно высоко.
Акико давно мечтала встретить рассвет на какой-нибудь горной вершине, причем, в состоянии определённой медитации, развивающей, как она полагала, основные внутренние энергетические каналы. Ещё вчера, через панорамное окно из кабины летящей вокруг авиабазы "Вильги", она рассмотрела, как можно будет, не со склона на склон — то вверх, то вниз, с горы на гору через долину или распадок, — а гораздо легче, поднявшись по склону только один раз, дальше уже почти на одном уровне, по изгибающимся пологим гребням сопок пройти на вершину, которая возвышается над окрестными сопками, и теперь, на ближайшее же утро храбро и самоуверенно повела меня туда, в царство предрассветного холода.
К нам неторопливо подходила овчарка Салли, взявшаяся неведомо откуда, для порядка обнюхала издали, приподнимая чуткий нос, но с нами не пошла и осталась служить с часовыми на базе, провожая нас взглядом. Больше часа мы поднимались с Акико, двигаясь гуськом, оступаясь на каменистых осыпях и при необходимости поддерживая друг друга, прошли не больше двух-двух с половиной километров и еле успели до восхода.
Но рассвет нам с Акико пришлось встретить, стоя на ногах, потому что всё на избранной ею вершине заиндевело — и короткие стебли трав и множественные россыпи камней и мелких камешков. Усесться на толстый синий предутренний иней и так застыть на нём надолго в неподвижной отрешённости от мира мы не отважились.
Мы ощущали потоки необычайной силы и чистоты, протекающие и от Земли и из Космоса сквозь всё естество, или уверили себя, что, конечно же, ощущаем, раз уж столько сил и времени потратили на трудный подъём. А внутренне торопили рассвет, чтобы не обморозить носы и щёки. Нам не по силам оказалось превратить внутри себя и вселенские и собственные сексуальные и любые иные энергии в тривиальное тепло, эффективно отогревшее бы наши бренные физические тела. Неожиданный холод неторопливо, но неудержимо выжимал слёзы из глаз, они медленно заледеневали и слепляли между собой ресницы. Мы терпели стоически и еле сдерживались, чтобы не упрекать самих себя за школярскую глупость и неподготовленность.
Ночь, казалось нам, длилась бесконечно, а рассвет всё отодвигался и отодвигался почти во тьму времён, как давно обещанное второе пришествие Мессии, но прошла и эта ночь среди царства холода. Чуть показался краешек просыпающегося солнца и метнул во все стороны по небу искрящиеся золотом стрелы, разжигая рассвет, как мы ожили и обрадованно развернулись в обратную сторону, торопясь по гребню к спуску и согреваясь на ходу. Поучиться визуализации энергетических потоков, протекающих кверху и книзу через вершину самой доступной и, казалось бы, в целом подходящей для такого эксперимента достаточно высокой горы, нам в это утро не удалось. Да и в остальные дни, прожитые в Монголии, надо признать, тоже. Медитировать на холоде непривычным к нему и изнеженным городским комфортом неофитам не суметь. Попросту не те условия.
И всё же вылазка вдвоём в горы "на вселенские потоки" оказалась не напрасной. Меня, по крайней мере, "пробило" довольно ощутимо. С этого дня я, при подходящих условиях, стал видеть ауру предметов, которые принято относить почему-то к неживому миру. В очередном полёте на заслуженно полюбившейся "Вильге" я отчётливо различил тонкоматериальное облачение машины вначале вокруг кольцевого капота авиационного двигателя и принялся внимательно следить за своеобразным "дыханием" эфирного тела самолёта, когда то давал, то убирал газ РУДом, то есть рычагом управления двигателем.
А после посадки, обходя вокруг "Вильги", я с постигающим и растущим изумлением рассматривал тонкоэфирные очертания, повторяющие все контуры машины, включая оперение и консоли крыльев, куда почти не досягали более активные энергии, истекающие из её бензинового "сердца". Подносил развёрнутую ладонь и, проверяя видимое глазами, с нарастающим удовлетворением пробовал информационно-энергетическую оболочку самолёта на ощупь. Не хочешь, а поверишь, что машина осознанно способна оценить твоё хорошее к ней отношение.
Когда я подходил уже к нашему домику и тоже с удовлетворением рассматривал эфирную оболочку и вокруг него, Акико увидела меня в окно и поспешила выйти в накинутой на плечи тёплой военной куртке на наше ставшее почти родным крылечко, сколоченное всего из нескольких дощечек.
— Не подумала, что в Гоби уже осенью становится гораздо холоднее, чем у нас в Японии даже зимой. Наверное, это здесь из-за высокогорья. Вот в какое время нам следовало бы подниматься в сопки, — сказала она с виноватой улыбкой, — посмотри, только к обеду иней на нашей высокой горной гряде растаял от солнца. Вчера я, к сожалению, не обратила на это внимания, потому что работала с моими больными в Токио, потом занималась по личному плану и не выходила из дому почти весь день.
— Но ведь нам хотелось на сопке именно встретить рассвет, а не позавтракать и не выспаться, — логично рассудил я, — мы задуманное и совершили. Рассвет на вершине мы с тобой встретили. Чему же огорчаться? Посмотри-ка лучше, что я теперь умею: и взглядом и на ощупь... На тренировках в додзё на Хоккайдо работало моё подсознание. А сейчас? Неужели сознание? Логически получается так...
Акико сначала слегка удивилась, но, по мере показа ей новых моих способностей и совместного ощупывания нами информационных оболочек дома и других относительно крупных предметов внутри него, оказалось, что и ей такое вполне по силам. Раньше мы не догадывались, что это умеем. Спасибо, Гоби! В этот день Акико обратила внимание, что и с закрытыми глазами чувствует металлическую ограду метров за тридцать от себя. Я тоже закрыл глаза и моим животом почувствовал как будто что-то холодное и давящее, но не острое, не режущее, и смог уловить различия в излучении от ограды, когда она параллельна направлению моего движения, а когда я, двигаясь, должен упереться в ближайший её столб. До сего времени я иногда развлекаюсь тем, что прогуливаюсь, закрыв глаза, но удивляются лишь те редкие из прохожих, кто почему-то обратил на меня внимание.
