— Потому что я вас не бросаю, — говорю я. Мяч подкатывается к моим ногам и, мигая узорами, ждет следующего прикосновения. — Просто буду жить далеко отсюда, но не на краю света. Всего в паре недель лету.
— Ты наш Старший, — решительно говорит Кано совсем по-взрослому. — Если ты уедешь, мы теряем лицо.
— Вашим Старшим будет Лерой, — возражаю я, и добавляю. — Когда выздоровеет.
— И мы должны будем его слушаться? — недоверчиво уточняет Кано. — Он же еще не взрослый.
— И все время задирает нос, — добавляет Шинджи. Я не успеваю справиться с улыбкой.
— Он просто пытается не ошибаться, — вспоминая себя самого, уверяю я. — Вот и может показаться, что Лери задается. Ведь вы с ним не ссоритесь, юноши, с чего бы сейчас начинать?
— Не ссоримся, конечно, — уверенно говорит Кано. — Ну так... дразним немножко, когда никто не видит. А он теперь заважничает, ну и ладно. Жену захочет привести. Зачем нам чужая девчонка в доме?
Я посмеиваясь, качаю головой. Никаких жен в ближайшее десятилетие, о счастье мужской свободы. Впрочем, этим будущим сердцеедам, пожалуй, еще рано принимать запрет на женитьбу близко к сердцу.
— Она будет не девчонка, а красивая молодая женщина, — поправляю я. — И это будет еще не скоро.
А влияние Пелла отодвинет срок будущего контракта Лероя как минимум до того момента, как его выбор действительно будет принадлежать ему самому.
— Старший должен быть взрослый, женатый и важный, — замечает Кано.
— Ему еще рано, — соглашается Шинджи, — Лери с нами в парк играть ходит. И я все равно не хочу, чтобы ты уезжал. Я хочу к тебе в гости. Лететь в космос мама нас не отпустит. А пока мы вырастем большие, пройдет много времени.
— Я вот с вами тоже играю, — усмехаюсь я. — И это расставание не навсегда.
Упрямая гримаска на лице сына сопровождается тихим, но ясным:
— Ты к нему летишь?
Мальчику уже все объяснили. Спасибо тебе, дорогая супруга... и переубеждать его жестоко; сбивать с толку, тянуть на свою сторону? Нет. Пусть остается в привычной системе координат.
— Да, — киваю я. — Но сюда я буду приезжать без него.
— Обещаешь? — просветлев, требовательно уточняет Шинджи. Кано молчит, но прислушивается. — Приезжай. А может, ты еще передумаешь, — не стесняясь, выражает мой сын эгоистическую надежду. — Разве тут не хорошо?
— Хорошо, — киваю я, подбираю мяч и запускаю в полет. — Кто спорит.
Но я надеюсь, что там, по другую сторону звезд и вдали от привычного мира, может оказаться лучше.
* * *
Еще через неделю нетерпение и лечение окончательно ставят на ноги будущего Старшего Эйри. Даже придирчивые врачи не находят поводов запретить ему вести привычный раньше образ жизни, пусть как раньше уже не будет никогда, и более нет повода откладывать личное знакомство с Пеллом, теперь уже в новом качестве. Короткая церемония представления состоялась в родовом особняке, и после этого обстановку общими решением сменили на не столь официальную. Принаряженный сын благоразумно не обращает внимания ни на танцующих дам, ни на общую атмосферу веселья, типичную для дома Услад. И все же вечер легок и позволяет расслабиться, Пелл предпочитает барышень, — и неплохо было бы моему отпрыску убедиться в этом собственными глазами, — а это место настраивает друга на миролюбивый лад.
Все время, что они общаются: мой сын — светясь от благоговения, Пелл — с неподдельным интересом человека, узнающего своего подопечного ближе, — я сижу на диванчике, попивая коктейль и краем уха прислушиваясь к музыке и девичьему щебету. Со стороны мы с Лероем являем собою картину полной семейной идиллии: отец, гордящийся своим подросшим сыном и всячески о нем заботящийся, и послушный сын, который вот-вот готов вырасти в привлекательного молодого человека, серьезного и неглупого. Я сам не слышал, но знаю от болтуна Фирна, что за слухи ходят в обществе. Старший Эйри избавился от причины семейных разногласий — как именно, точной информации нет, да никому и не интересно. А вот болезнь Лери обсуждают и уже подбирают слова для изящного выражения поздравлений с благополучным выздоровлением.
Те же, кому известно реальное положение дел, держат эту тайну при себе. Пелл занят разговором и легким вином, Нару, как и предполагалось, приехать не захотел, сославшись на то, что шумные компании его раздражают, что же до Лери, то делиться подробностями минувших испытаний он не намеревается. Насколько я могу судить, отгородившаяся в беседе парочка обсуждает военную кампанию, и от негромких фраз Пелла мой сын кажется пьянее, чем от вина. Очевидно, Пелла посещает та же мысль — а может быть, он вспоминает о том, что юношам идет веселье: отослав Лероя к щебечущей стайке девушек, он подходит ко мне.
— Истории из прошлого — это замечательно, дружище, — говорит он, — в особенности когда тебя слушают с таким вниманием. Хочу тебя успокоить: твой отпрыск не обманывает моих ожиданий. Кое-что можно списать на восторг юного лорда, впервые в жизни обзаведшегося покровителем, но в общем я доволен.
— Он от тебя тоже в восторге, — замечаю я, усмехаясь. — Мне кажется, Лери хочет, чтобы его восприняли всерьез, как Старшего, и в то же время боится этого. Главы большинства родов годятся в сверстники твоему деду. Для них он не просто ребенок, но эмбрион из репликатора.
— Весьма жизнеспособный эмбрион, — фыркает Пелл. — И избравший разумную тактику спрашивать совета у тех, кто опытнее. Я согласен, Иллуми: твой мальчик больше всего боится показать то, что и так всем видно: собственную слабость. Но я думаю, со временем он преодолеет эту застенчивость, а так же успеет приобрести долю здорового недоверия ко всему, что слышит. Время покажет.
— И сгладит множество острых углов, — дополняю я уверенно. — Лерой чувствует, что я до сих пор на него зол, вероятно...
— ...но рационально приучает себя к мысли, что ты уезжаешь, — уточняет Пелл. — Надеяться на то, что ты переменишь мнение, он не рискует. И ты тоже должен свыкнуться с этим поскорее и не переживать. Ты ведь осознаешь, что он поступил так, желая тебя вернуть? — полуутвердительно интересуется. — И у него не вышло. Нет, сейчас ему не слишком легко.
— Не стоило идти против меня, — твердо и безжалостно говорю я, а Пелл в ответ морщится.
— Тебя не отговорить, — качает он головой. — Но помни хотя бы, что еще не поздно все изменить, и не один Лерой будет рад, если ты останешься. А кстати, куда ты?
— Мир велик, — беззаботно отвечаю я. — Посмотрю по дороге.
Вынужденное ожидание завершится сегодня, и все богатство дорог будет брошено мне под ноги. Я был обязан прилюдно представить Лери покровителю, и вот, наконец, этот день наступил. Как теперь изменится моя жизнь, хватит ли мне решимости переломить ее как можно быстрей и решительней, пошлет ли мне судьба желанную встречу? Не знаю. Могу только надеяться и мечтать о лучшем исходе событий...
Погрузившись в свои мысли, я не замечаю неожиданно подошедшего Рау: я и не видел, что он здесь. Пришел позже? Спустился сверху, из какого-нибудь уединенного кабинетика? Признаться, эта яркая пташка порождает во мне смешанные чувства, от необоснованной ревности до искренней благодарности за его поведение в день суда.
— Эйри? — фамильярно опуская титул, здоровается он. — Рад видеть. Хорошо проводите время?
— Отчасти, хотя отдых — вторичная цель, — отвечаю я сухо.
Майор скашивает глаза на Лероя, вырвавшегося из пестрого плена прелестных дам и устроившегося бок о бок с Пеллом на диванчике, и понимание проступает на красивой физиономии.
— А, привезли сына в мужскую компанию? Давно пора. Впрочем, мальчик же еще совсем юн — я ошибаюсь, или он здесь впервые?
— Именно в этом заведении — да, — отвечаю я, вежливо предоставляя Рау возможность самому додуматься до светлой мысли о том, что я не оставил бы подрастающего сына без необходимого опыта в деликатной сфере. — И в сегодняшнем вечере больше пользы, чем развлечений. Первые ласточки будущих обязательств.
— Да-да, конечно, — рассеянно замечает Рау. Похоже, он считает меня лицемером, сетующим на жизненные сложности в Доме развлечений и с бокалом в руках.
Мы перебрасываемся незначащими фразами: я понемногу язвлю относительно любви Рау к классическим заведениям, Рау объясняет свой банальный выбор недавно состоявшейся у него бурной поездкой, но, лишь услышав упоминание о космическом вояже и Тау Кита, где "прелестные морские курорты" (произносится с мечтательным выражением), я настораживаю уши. Маршрут на Тау Кита — самостоятельное государство, хотя и входящее в одно астрономическое созвездие с цетагандийскими звездами, — идет через Комарру. Мой будущий путь.
— Хм, и что же, вы решили разбавить морской воздух экстремальными развлечениями? — продолжаю выспрашивать я.
Рау разводит руками. — Экстремальны разве что инопланетники... Мой номер на Комаррской станции ограбили, а тамошняя полиция — невоспитанные и подозрительные параноики, удивляюсь только, как ваш Форберг там живет.
Ничто не подготовило меня к этому ошеломительному сюрпризу.
— Дикие гены! — автоматически вырывается у меня. К счастью, музыка заглушает возглас. Очевидно, поездка Рау действительно была экстремальна. Что ограбление Рау, что пожар в сиротском приюте Комарры мне равно безразличны, но Эрик... — Как... как вы его отыскали?
— Нет ничего лучше хорошо подготовленной случайности, — смеется Рау. Отвратительный смех. — Я подозревал, что он был на Комарре, оставил поручение его разыскать на пути туда через комаррский узел — и когда летел обратно, меня уже ждал номер комма и адрес. И никаких хлопот. Не знал, что вас это заинтересует. — Он вдруг уточняет с запоздалой подозрительностью: — Эрик ведь не вынужден от вас скрываться?
Ах, да. Рыцарь на полосатом коне, как называл его мой Эрик, снова готов непрошеным выступить на защиту. Мне не стоит проявлять чрезмерный интерес, не то Рау сделает из него свои малологичные выводы. Хотя трудно не испытывать интерес к тому, в какой стороне восходит мое солнце?
— Нет, что вы, — я вежливо развожу руками, быстро соображая, как бы повернуть разговор в нужную сторону. — Вы виделись с Форбергом? Как у него дела?
Рау, задумавшись, хмурит лоб; безупречный грим сминается в морщины.
— Гм... нормально. С виду он здоров, по его словам — благополучен, освоился на станции. И если чем страдает, точно не клаустрофобией: живет в комнате размером, э-э, с ванную и находит в этом удобство.
— Резонно, — сквозь зубы цежу я, пока смысл сказанного до меня доходит во всей неприглядной откровенности. Чрезмерная легкость рассказа слишком хорошо сочетается с нарисованной ревнивым воображением картиной. Усилием воли я давлю в себе гнев. — На станции не пороскошествуешь.
— На этой — точно, — кивает Рау, — и, право, жизнь в таких бедных интерьерах не идет тамошним обитателя на пользу. Они компенсируют скудость обстановки дикостью фантазий. Вор мало что обокрал меня, так устроил маскарад с нападением на барраярцев, украл женщину их дипломата, нес какую-то чушь... А эти плебеи поверили, что я соучастник. К счастью, мой иммунитет оказался тамошним властям не по зубам. Но нам пришлось срочно возвращаться на Ро Кита.
— А... Форберг? — удается мне выдавить. Я все больше убеждаюсь, что Эрик ухитряется одним своим присутствием превращать тихую жизнь в бурный вихрь событий. Будто камень, брошенный в пруд.
— А при чем здесь Форберг? — удивляется Рау. — Это другие барраярцы.
Я мысленно выдыхаю. К похищениям, дипломатам и прочим образчикам станционного криминала мой фор не имеет отношения, но главное следствие из этой запутанной истории — я точно теперь знаю, где он.
— ...Удивительно, — поощренный моим молчанием, замечает Рау, рассеянно отпивая из бокала. — Удивительно, сколько внешне опасных, но благополучно завершившихся историй связано у меня с этим диким народом. Когда-нибудь я непременно напишу об этом мемуары.
Да хоть поэму! К счастью, мне не придется ее читать. Я вежливо прощаюсь и отхожу в сторону подумать.
Если этот бездельник виделся с моим Эриком и даже не был им решительно послан в совершенно некуртуазном направлении, чего же медлю я? Самые необходимые дела я закончил, остальное — подождет, Комарра — не край света, целого месяца Эрику должно было хватить, чтобы его гнев утих, и у меня больше нет повода подыскивать оправдания своей нерешительности. Стыд за промедление и жажда деятельности подстегивают меня одновременно. Если я поспешу, то успею улететь завтра же.
Восхитительная авантюрная легкость отныне становится моей спутницей. Я оставил прошлое за спиной и будто обрел вторую, тревожную и сладкую, юность. Все документы в порядке, я могу быть спокоен за семью, обезопасив сыновей и надолго отняв возможность у миледи Эйри развязать клановую войну. Сухой голос Дерреса всплывает в моей памяти: поступок Кинти был непростительно эмоциональным и рискованным, он повлек за собой шлейф тяжких последствий для всей семьи, и во избежание повторения подобного запись с ее признанием и контрольным отпечатком голоса отныне хранится у него в сейфе. Мне не пришлось даже угрожать: условия раздела имущества оказались слишком хорошим способом добиться нужного результата.
Хоть бы и с Эриком все образовалось с такой же легкостью! Я пытаюсь не изводить себя понапрасну, но опасения бегут по привычному кругу. Увижу ли я его? Смогу ли подобрать нужные слова? Потребуются ли эти слова вообще?
Иногда я так скучаю по горячему угловатому телу рядом, что, будто мальчишка, не могу отказать себе в том, чтобы растравить себя воспоминаниями самого откровенного порядка. Неужели эта недоступная сладость так и останется лишь прошлым?
Прощаться не приходится. И четыре дня полета, начавшись ранним пасмурным утром, текут неспешно. Невозмутимое время, проведенное в слишком яркой атмосфере, предназначенной для того, чтобы отвлечь мысли пассажира от ожидания и вовлечь его в череду изысканных и порою навязчивых развлечений, сокрушающая атака удовольствий — но внутри меня словно отстукивает метроном. Я не могу себе позволить изводиться ожиданием, но выбираюсь в яркий, приторно-веселящийся мирок лайнера с тем же чувством, с каким пациент подносит к губам флакончик со сладкой микстурой. Все вокруг ново и занимательно, но так же нереально, как нереальны головидео, по вечерам сияющие в развлекательных центрах. Настоящее не здесь, среди туристов и огней, оно там, на станции Комарры... ждет меня. Неужели я действительно тебя увижу, Эрик?
Инфобанки, к счастью, предоставляют мне необходимый минимум данных. Инциденты такого масштаба, о котором сболтнул мне Рау, нечасты, подробности оригинальны и шокирующи, ошибки быть не может, и место моих поисков сужается до единственной станции еще до того, как я прохожу последний П-В туннель.
Найти человека на станции легче легкого, — говорил Рау, и был прав; я получаю запись с адресом и именем через полчаса после того, как прохожу въездной контроль и впервые ступаю на гладкие плиты Комаррской рукотворной земли. Нет времени осмотреться и привыкнуть, но и стены не давят, а суета вокруг проступает резкими мазками знакомых ассоциаций: банкомат, линия шарокара, киоск с напитками и яркими пакетиками лакомств, торопящиеся по своим делам люди. Я покупаю карту и, сверяясь с нею, выбираю нужный маршрут. Цель так близка, что, кажется, не вытерпеть более и секунды.
