— Хватит! — закричала и стукнула кулаком по двери. Мама испуганно вздрогнула и наконец-то замолчала. — Хватит! Что вы надо мной издеваетесь?! Я не хочу это слушать, ясно?! Не хочу!
Конечно, потом появился стыд за собственное поведение, но я не желала говорить об Александре. Мама понятливо замяла тему, без надобности девчонку не вспоминала, но была всецело на стороне мужа, поэтому делала все, чтобы нас помирить, и давила, в первую очередь, на ребенка, почти один в один повторяя слова Марата.
— Ты собираешься разрушить собственную семью из-за каких-то лживых слов помойной девчонки, которая как раз этого и добивалась?
— Почему лживых?
— А ты ей веришь? Ну, солнышко, ежу понятно, что ваша Саша все выдумала, да еще и так коряво. Ну надо же додуматься сказать, что мужа в брачную ночь рядом с тобой не было! Это же смешно.
Я не могла с ней согласиться.
— Это не смешно, мам. Это страшно.
— Ксюш, дочка, — подобрала ноги под себя, когда мама присела рядом на диван и мягко обняла за плечи, положив мою голову себе на грудь. Как в детстве. — Я все понимаю. Я представляю, как тебе плохо. Но Марат на самом деле тебя любит, он тоже страдает и не находит себе места. Я же его видела, поверь материным глазам.
— Мне Маша об этом рассказала.
— О чем?
— Маша их видела в аэропорте, — потерянно прошептала я и обхватила колени, прижав к груди. — Она сказала, что видела, как они целовались.
Мама в первые секунды растерялась, не знала, что ответить, но потом все-таки задала вопрос:
— А Марат что сказал?
— Что это единственный раз, когда он растерялся, а Сашка его подловила.
— Значит так и есть, — в голосе матери слышалась священная убежденность. — И по чести сказать, милая, я не удивлюсь, если твоя Маша все о-о-очень сильно преувеличила.
— Зачем ей это нужно?
— Ой, перестань, дочь. Машка всю жизнь только и занималась тем, что тебе завидовала. Она мне никогда не нравилась, если честно.
Маша тоже пыталась встретиться со мной, приезжала домой к родителям, настойчиво стучала, не собираясь отступать, и прорывалась внутрь. Я, как всегда, апатично лежала в комнате, пряталась под одеялом и не хотела никого видеть, поэтому открывала дверь и объяснялась мама. Подругу она не пустила. Последний наш разговор с ней состоялся спустя два дня. По телефону. Я на автомате подняла трубку и выдала слабое "алло", не особо вникая в то, кто звонит и зачем.
— Ну привет, — с претензией начала Маша. Специально тянула слоги, обливая меня недовольством и неприязнью. — Не хочешь ничего сказать?
— Что?
— Я к тебе приезжала позавчера вообще-то.
— Прости, но мне не хочется никого видеть.
— Понятно. От мужа ушла?
— Ушла.
В ее голосе мне почудилось скрытое злорадство и темная радость. Стало неприятно, как будто вываляли в чем-то.
— Разводиться будете?
— Тебе зачем?
— Что зачем? — растерялась Маша. — Мне интересно. Я ведь волнуюсь за тебя.
Интересно. Смотреть, как от моей жизни остаются одни развалины, ей интересно. Стало до слез обидно и больно. Мы ведь столько лет дружили, а Маше оказалось "интересно". Неужели мама права?
-Не надо. Я в порядке.
— Давай приеду завтра. Поболтаем.
— Нет, — твердо отказалась, не давая бывшей подруге раскрыть рта. — Нет, Маша. Я не хочу ни с кем встречаться. Прощай!
А потом Саша умерла. Как-то неожиданно и нелепо. Мы с матерью сидели в гостиной, пили шоколад и бездумно щелкали каналами и чисто случайно задержались на новостях, хотя обычно не смотрели ничего, тем более криминальную хронику. Но стоило услышать Сашкино имя, как внутри что-то сжалось и с визгом оборвалось.
Я не была дома достаточно долго, не имела ни сил, ни желания туда приезжать и чувствовать, как там безраздельно властвует другая женщина, чье лицо проглядывается в самых незначительных деталях. Но я собралась за считанные минуты и рванула домой, не обращая внимания на подрагивающие руки. Мне не доводилось находиться так близко со смертью. У меня никто никогда не умирал, и даже пусть у нас с Сашей произошла такая ситуация, я знала ее много лет, жила с ней в одном доме и тесно общалась. Такая близкая смерть страшила.
Дома было темно и тихо, как в склепе. А еще до ужаса холодно. В прихожей я чуть не наступила на две небрежно сброшенные на пол куртки — одна из них была мужа, вторая, очевидно, Лешки. Разулась, подняла одежду и тихо прошла к единственному очагу света — злосчастному кабинету, дверь которого оказалась чуть приоткрыта. Было страшно заходить, и я в нерешительности замерла, положив ладонь на дверную ручку, и прислушалась к тихому рокоту мужских голосов.
— Какого х*ра она к нему поперлась? Вообще куда-то поперлась? — раздался глухой и бесцветный голос мужа, произносивший такие непривычно грубые для моего уха слова. — Идиотка чертова.
— Она надеялась, что у него ты ее не найдешь, — так же тихо ответил Лешка.
Звякнуло стекло.
— Нашел же. И если бы живая была — тоже нашел.
— Нашел. И достал бы. А сейчас нашел и не достанешь.
— Она бы никогда добровольно не умерла.
— Поэтому и убежала. Не хотела умирать добровольно.
— Да не убил бы я ее! — рявкнул муж, и от испуга мокрая от пота ладонь соскользнула со скользкой ручки.
— А Сашка об этом знала?
Они замолчали, но спустя несколько мгновений тишину дома разрешал дикий грохот, звон бьющегося стекла и дикий несдержанный мат, напугавший меня до ужаса. Потом оказалось, что это не мат — другой язык, чересчур громкий и непонятный мне, и пугавший ничуть не меньше ругательств.
Гипнотизируя дверь, из-за которой сейчас не доносилось ни звука, медленно попятилась в гостиную и, нащупав диван, без сил на него рухнула, уронив голову на руки. Через пятнадцать минут вышел Алексей, увидев меня, замер в проходе, как бы запнулся, но потом подошел и опустился рядом.
— Привет, — тихо поздоровался он. — Ты уже знаешь.
— Д-да. По телевизору видела. Это она, да?
— Да.
— А кто?..
— Марат ездил. Опознавал. Ну, и еще работники Славы, — на мой непонимающий взгляд мужчина пояснил: — Это тот, с кем Сашка была в машине.
— Где Марат?
— Он...Он спит, Оксан. Долгий день, еще все проблемы улаживал с ментами.
— Понятно. Она разбилась?
— Машина взорвалась и вылетела в кювет. От Сашки ровным счетом ничего не осталось. Ксюш...Ксюш, ты что, плачешь? — растерялся Лешка и оглянулся по сторонам. — Это из-за меня? Черт, прости, я не хотел тебе рассказывать подробности, просто ты спросила, и я по привычке...Оксан, успокойся. Ох, да что ж ты будешь делать...
Он притянул меня к себе, укрыв в теплых объятиях, и позволил выплакаться. Наверное, Марат действительно уснул, как и говорил Лешка, потому что он не пришел.
Похоронами тоже занимался Марат. Останки кремировали, потому что, как я поняла, там нечего было хоронить. Я помогала организовывать поминки, обзванивала людей и договаривалась по поводу ресторана. Мать не понимала моего желания помочь.
— Она чуть всю жизнь тебе не испоганила, а ты устраиваешь для нее поминки! Эта неблагодарная дрянь заслужила то, что с ней случилось! Бог всем воздает по заслугам!
— Мама, я тебя прошу, перестань. Все-таки человек умер.
— Это крысеныш помойный, а не человек!
— Мама!
— Что мама?! Она избила беременную женщину! Мою дочь! Ты из-за нее чуть ребенка не потеряла, а теперь хоронишь! Ты уже раз пригрела на груди змеюку. Честное слово, твоя доброта тебя погубит!
С Маратом смерть Сашки мы не обсуждали. Я изучала мужа, смотрела на его реакцию, но он был спокоен и даже как-то отстранен, так что люди перешептывались о его поведении. Мол, сестра умерла — а Сашу почти все считали его сестрой, — а он как будто доволен. Но Марат словно не слышал шепотка, спокойно стоял и смотрел, как погружают останки девочки в яму.
— Почему на могиле нет креста? — громко спросила моя мама, и почти все гости услышали ее реплику. Забегали глазами по сторонам и многозначительно закивали. Действительно, мол, нет креста.
Я сама не знала, почему так, поэтому оглянулась на возвышающегося за мной мужа.
— Она не была крещеной и не верила в бога, — разлепил губы муж, крайне неохотно процедив несколько слов сквозь зубы. — Крест ей не нужен.
Все зашептались.
— Как же это? Без креста! Ужас какой! Мог бы и поставить!
Марат не обратил никакого внимания, все так же неподвижно стоял позади меня и ждал, когда все закончится. Незаметно от других я прошептала:
— Марат, может, надо было поставить? Все-таки как-то не по-человечески...
— Она бы не хотела.
После похорон муж снова ко мне приехал, просил прощение и просил вернуться домой. Мама все время дрейфовала где-то неподалеку и посылала образумившие флюиды.
— Оксан, давай подумаем о нашем ребенке. Я не буду на тебя давить, но ведь ему нужна семья.
— Ладно, — сдалась я, и Марат просиял. — Но мы не помирились, Марат. Мне нужно время.
Муж снова стал привычным, добрым, понимающим и предупредительным, словно никаких ужасов в нашей жизни за последние годы не произошло. Ни Сашкиной выходки, ни ее смерти, не странных разговоров. Марат ездил со мной по врачам, помогал и старался работать дома, во всяком случае, не оставлял меня надолго. Он дарил мне цветы и ухаживал даже романтичнее, чем в нашу студенческую молодость. Правда, спали мы все равно в разных комнатах, и лично я держалась холодно и вежливо.
А потом также внезапно для всех Марат разбился. Он не был пьян, скорость, с которой ехала машина — приемлема, правила соблюдены...Все было нормально. Но он чуть не погиб по какой-то мистической случайности, так же, как эта Саша, на той же самой дороге и почти на том же самом месте. Потом выяснилось, в машине отказали тормоза. Всего лишь тормоза, которые чуть не унесли жизнь любимого человека. И именно в том месте, где погибла Сашка.
Моя мама была религиозным человеком, но просвещенным и с широким кругозором. Но она на полном серьезе считала, что в едва не случившейся гибели мужа виновата Сашка.
— Она с того света свои руки тянет, — с горевшими маниакальным светом глазами и с полной уверенностью заявляла она. — За собой хочет его утащить. Точно тебе говорю, она!
Хоть и слабо верилось в такие вещи, страх потерять любимого пульсом бился во всем теле.
— И что делать?
— В церковь сходите.
— Он же не православный, мам. Он вообще в бога не верит.
— Поэтому она его за собой в ад тянет. Его легче, чем тебя.
— Как же теперь?
— Хотя бы батюшку пригласи, чтобы дом освятил.
Я запомнила материны слова, но не придала им значения. Только что чуть не потеряв мужа, я могла думать только о нем, живом и здоровом, и никакие знамения меня не интересовали. Приехала к Марату в больницу и поразилась тому, как он выглядит. Казалось, он просто не мог лежать таким беспомощным, опутанным какими-то трубочками и с переломанной рукой.
Это оказалось слишком для меня. Я всхлипнула, прижав руку ко рту, чтобы не разбудить его, но Марат чутко реагировал на малейший звук, поэтому сразу же открыл чуть замутненные серые глаза и посмотрел на меня.
— Ксюш...Милая, ну чего ты?
Прикусив губу, покачала головой и кинулась к нему, цепляясь за него, его плечи и ощупывая прохладную кожу. Господи, я чуть его не потеряла, чуть не лишилась, и становилось дурно только от одной мысли, что он мог умереть, а мы были в таких отношениях.
— Я люблю тебя, Марат, — подняла к нему мокрое и заплаканное лицо и лихорадочно забормотала, ощущая поглаживания теплой ладони. — Я очень тебя люблю.
— Я тебя тоже.
— Давай больше не ссориться? Никогда-никогда?
Он слабо улыбнулся.
— Не будем.
— Я очень люблю тебя.
— Я тебя тоже.
Но на этом ничего не закончилось. Смерть преследовала нашу семью по пятам, и почему-то она носила явственный облик Саши. По крайней мере, для меня.
Я ждала рождения малыша с нетерпением и долгожданной радостью. Марат весь жил в нас, для нас и ни на минуту не оставлял одних. Было немножко страшно, но все в один голос заверяли, что как только мне дадут малыша на руки, я забуду о страданиях и боли.
А мне его не дали. После многих часов мучений и адской боли мне не дали малыша на руки, невыразительным тоном заявив, что он родился мертвым. Как он мог родиться мертвым, если все было хорошо?! По всем показаниям и анализам все было хорошо! Но он не родился. Мне не дали моего малыша на руки, оставив в груди боль и страдания, которые должны были исчезнуть.
Когда потухший и осунувшийся Марат вошел в мою палату, взглянул на меня, я сорвалась.
— Это все она! Это все она! Она убила моего ребенка!!! Эта тварь убила моего ребенка!
Я балансировала на коленях на кровати и размахивала руками. Марат подлетел ко мне, прижал к себе, полностью обездвижив, и попытался успокоить.
— Эта тварь убила моего ребенка! Это она! Как я ее ненавижу!
— Кто, Оксан? Скажи нормально. Я не понимаю.
— Понимаешь! Ты все понимаешь! — влажные волосы налипли на щеки, попадали в рот и глаза. Я чувствовала, как мышцы Марата напрягаются, сдерживая меня, и захлебывалась криком. — Это ОНА! Она с того света не может оставить нас в покое!!!
— Сашка? — от того, с каким удивлением он произнес ее имя, я взвыла и задергалась раненым зверем. — Оксана, милая, успокойся. Она умерла, понимаешь? Умерла. Ее нет.
— Зачем ты ее притащил тогда?! Ну скажи, зачем?! Почему ты не мог оставить ее там?! Господи, она все испортила. Мой ребенок, господи...
Это раздавило меня и поселило в душе непрерывающееся отчаянье. Я все время плакала, не могла спать, просыпаясь в жутких кошмарах и дико крича. Именно тогда появились первые седые волосы. Я напоминала тень себя самой, не выходила из своей комнаты, не то что на улицу, не общалась с людьми, а если их видела, кого угодно, то сразу подступали неконтролируемые слезы.
Марат пытался меня успокоить, вытащить из собственной скорлупы. Заверял, что все наладится, будет хорошо, что у нас появятся еще дети, так много, как мы захотим, но ничего не выходило. Он искренне пытался что-то сделать самостоятельно, но когда нашел меня безразлично сидевшей с горсткой разноцветных таблеток в руке, сорвался сам и потащил меня к психотерапевту, которого я посещаю до сих пор.
Потом все наладилось, осталось в прошлом, и мы зажили, как раньше. Я успокоилась, взяла себя в руки и подумывала о втором ребенке. Видела, как муж хочет детей. Он мог о них говорить часами, а если в гости приходили друзья с детьми, то всегда с ними играл. И ему это нравилось.
На второго ребенка я решилась спустя два с половиной года. На четвертом месяце случился выкидыш. Именно тогда я полностью поседела.
— Мы со всем справимся, — заверил муж, который после выкидыша особенно пристально следил за мной, не успокоенный словами о том, что все будет хорошо. Он не доверял мне и боялся, что я снова сорвусь. — Ксюш, ты только не опускай руки. Все будет хорошо, милая.
— Давай в церковь сходим, — внезапно предложила ему, сильно озадачив.