— Слишком много хорошо — тоже плохо. Нет, я был в городе, я мог сравнивать и знаю, что по сравнению с ними мы живем... как в сказке. Но иногда это так скучно. Мне часто становится страшно от того, что всю жизнь придется прожить вот так — бесцельно и бессмысленно. Зачем все это?! Вся эта роскошь, богатство, если не оно для нас, а мы для него? Зачем мне целых три голубых унитаза? Ведь по-настоящему мы никому не нужны, а нас все держат и держат здесь как в большой клетке, даже неизвестно, ради чего!
— Все мы здесь в одинаковом положении, Аутви. Но почему ты думаешь, что наша жизнь зависит только от внешних обстоятельств? Человек сам определяет свою судьбу. И раз мы есть, значит, мы кому-нибудь нужны, хотя бы друг другу. Тебе необходимо найти свою цель в жизни. Когда ты ходил гулять в город, ты только прятался, Аутви. Теперь постарайся найти себе настоящую цель. Цель, ради которой стоит прожить жизнь. Постарайся, сыночек, мир вокруг тебя так велик! Может быть, съездишь сегодня со мной в издательство "Радуга"? Там готовят к печати совершенно фантастический альбом!
Нет уж, благодарю покорно. Ездили уж, бывали. Когда мама одна, это все ничего. А его-то положено принимать по протоколу! Это сам директор, никак не меньше, свита, экскурсия. А под конец — сидеть в кабинете и перелистывать альбомы, пока мама занимается делом. Нет, спасибо.
Гонг.
— Его Высочество принц Клоэрмэ!
О, вот и папаша пожаловал! И что же его так подхватило? Валялся бы себе в постели до полудня...
Зевал, во всяком случае, высокородный принц Клоэрмэ так, что становилось страшно за его нижнюю челюсть — вдруг отвалится.
— Ы-ы-ы-ы-ы ы вся семья в сборе! Как я успел, о?! Но какое ка-а-э-э-э! Нальство! Этот изверг Нгрэосо назначил партию на такую рань! Если он у меня выиграет, я назначу ему следующую... на час ночи! Пусть поработает ногами, а не другой частью тела, ха-ха-ха!
Засмеявшись, он локтем сбросил со стола бокал, чудом не разбившийся, что вызвало у него новый взрыв хохота.
— Но мне надо поправля-аться, поправля-аться!
Комично шмыгая носом, он перенюхал все графинчики на столе, состроил унылую физиономию и громовым голосом потребовал себе порцию "утренней микстуры". Главная повариха Нриант, сама обслуживающая их за завтраком, потянулась за графином, и он тут же ущипнул ее за объемистый зад.
— О, повернись, красавица, ко мне! — громко и фальшиво пропел он, тут же одним глотком хватанул полбокала и, одновременно запихивая в себя еду, начал в подробностях рассказывать перипетии ночной партии в круанх.
Веселый человек его папа. И что самое лучшее, его болтовню можно и не слушать. Не нужен ему слушатель и вообще никто не нужен, кроме, разве что, партнеров для игр. Самодостаточная личность, что и говорить.
Но печально, когда хочется походить на кого угодно, только не на родного отца. Нет, с ним всегда весело, он никогда не злится и не ругается, а по части развлечений ему вообще нет равных... Только говорить с ним абсолютно не о чем: книг он не читает, интересуется только собственными увеселениями, советоваться с ним по серьезным вопросам бесполезно. Даже в жилетку не поплачешь — вечно шляется в одном халате на голое тело...
О, Великие Звезды! Неужели и ему предстоит стать таким?! Ведь отец, как и он, в той же самой клетке. Ничего ему нельзя, все не положено. И цель есть в жизни — прожить ее в свое удовольствие, ни в чем себе не отказывая, и ничем не огорчаясь...
Не доев последний тост, он встал из-за стола. Отцовский смех вдруг показался ему слишком громким, а шутки — чересчур пошлыми.
Что делать, если настроение безнадежно испорчено, жизнь кажется пустой и никчемной, а яркий и разноцветный мир — серым и скучным? Конечно же, идти в парк. Опробовано и запатентовано: прогулка есть лучшее средство против депрессии.
Машинально шагая сначала по широким аллеям, посыпанным мелким гравием, затем по дорожкам, проложенным среди старательно подстриженных и ухоженных деревьев и кустов, а затем по узеньким тропинкам в тенистых зарослях, он чувствовал, как раздражение понемногу проходит, а мир вокруг начинает приобретать свои обычные краски. Прогулка по дворцовому парку всегда успокаивала его. Это было его любимое место, площадка для детских игр, один из немногих уголков, где он мог побыть наедине с самим собой. Парк никогда не надоедал ему, это была целая маленькая страна, раскинувшаяся на добрых полутора тысячах гектаров, где хватало места и аккуратным клумбам посреди безупречно прямых аллей, и ровным зеленым лужайкам, и таинственным диким уголкам, где в укромных местах таились уютные мягкие скамейки, которые одним движением руки превращались в удобные, хотя и узковатые ложа, и даже чистому ручью с многочисленными мостиками, спрятанными в зелени заводями и потайными гротами.
К ручью он и вышел в конце концов и долго стоял на середине ажурного мостика, следя за проплывающими внизу рыбами.
Легко сказать — найти цель. Маме хорошо, у нее есть дело — покровительствовать художникам и фотомастерам, организовывать выставки, помогать с изданием альбомов, встречаться с кинодокументалистами. Десятисерийный цикл о природе планет-колоний — ее идея. Да и сама она превосходный фотохудожник — все стены в ее комнатах увешаны цветными стереоснимками...
Мама была бы только рада, если бы он к ней присоединился. Но он-то знает, это не его призвание. Во всех художественных школах и жанрах он разбирается — научили, а вот сам во всем этом — дилетант, причем неквалифицированный. Да и не может он так просто, как мама, поехать по делам в издательство или на кинофабрику.
Так. Подойдем к проблеме с другой стороны. А чем вообще могут заниматься принцы и принцессы? Например, наукой. Вон, у троюродного дяди Нкэанби собственная лаборатория в Институте физики пространства, у дедушки Лкээрно — ученая степень по математике, кузена Круанмэ и за уши не оттащить от компьютера...
Поздно. Раньше о таких вещах надо было думать, да и не лежит душа к точным наукам. Ему всегда нравилась история, увлекали старинные книги и древние хроники в дворцовой библиотеке, занимал поиск интересных подробностей в архивных документах. Он с удовольствием читал старые книги об искусстве управления и даже проштудировал учебники по вымершей науке политологии.
Н-да, выбрал же себе увлечение, однако! История и политика — вот уж, нет ничего сегодня нужней и полезней!... И что теперь со всем этим делать, скажите на милость?! Продолжить "Хронику царствований", да? Нет, что-то он, конечно, накропает. Дядя-Император обязательно похвалит и скажет что-нибудь проникновенное. Труд его великий издадут, и непременно очень роскошно, аж в шести экземплярах, поскольку как история — наука секретная и от чужих глаз закрытая. А потом поставят все его книжечки в библиотеку, на одну такую ма-аленькую полочку, где все тома — обязательно на мелованной бумаге и с золотым обрезом... Рядом со стишатами принцессы такой-то из позапрошлого века: "Я стояла у окна, площадь мне была видна..." Кого-кого, а графоманов среди его предков хватало...
Оставим тему. В науке ему, в общем, не преуспеть. Что же тогда остается? Как все принцы, он получил хорошее военное образование, причем учился не так, как другие, а всерьез, без дураков. До сих пор приятно вспомнить обалдевшую рожу какого-то генерала, принимавшего у него зачет по пилотированию. Не ждал, небось, такой прыти от принца-белоручки...
Пока в Столице служил маршал Гдэаск, жизнь не была такой скучной. С ним можно было поговорить о новейших видах оружия, поехать на полигон, даже самому поднять в воздух опытный образец аэрокосмического истребителя, который так и не пошел в серию... Но маршал Гдэаск далеко, на Филлине, чистит или, как сказал тот офицер, зачищает планету от ее жителей. А его свидетельство, настоящее, заслуженное свидетельство пилота валяется в ящике стола, никому не нужное. Кто ему позволит пилотировать даже самый занюханый орбитальный челнок?! В семье уже, мол, есть один космолетчик — принц второго ранга Свэрэон, командующий Императорской Яхтой, и больше, как ему сказали, не нужно. Это раньше принцы армиями командовали, а сейчас под это дело и генералов хватает.
Куда не погляди, тупик. Эх, сейчас не ломать бы себе голову, а смотаться в город, прогуляться по центральному проспекту Великих Свершений, посидеть на Набережной на лавочке с видом на левобережье, потом съездить на окраину, заказать что-нибудь особенное в первом же попавшемся более-менее приличном кафе, а вечером, может быть, нарваться на драчку, продемонстрировать на каком-нибудь долдоне благоприобретенные умения... Нет, мама права. Это все равно не жизнь, это прятки.
От себя не спрячешься. И как там говорил персонаж в одной книге: уже тридцать лет, а ничего не сделано для бессмертия. Ему скоро двадцать шесть...
Вот жизнь пошла, хоть топись. Только и этого не получится — глубины здесь метра полтора, не больше, да и примчатся, вытащат тут же — весь парк-то под наблюдением. Вон те шишечки на декоративных столбиках у входа на мост — это на самом деле никакие не шишечки, а замаскированные камеры.
В детстве они любили расстреливать их красящими шариками из воздушных пистолетов. Это было намного интереснее, чем швыряться камнями, к тому же, за разбитые камеры их ругали.
В упругом прыжке он развернулся, приняв, как сказал бы его инструктор по стрельбе, приседающее положение с упором на руку, и выбросил в сторону ближайшей камеры правую руку с вытянутым пальцем.
— Пах! Пах!
Попал? Конечно же, попал. Хотя, нет. В последнее время он привык стрелять из игломета, а у воздушного пистолета дальность была не более семи-восьми метров, и надо было обязательно делать поправку. Из пистолета он бы промазал. Тьфу, совсем квалификацию потерял!...
— Тренируешься, Кэноэ? Пошли с нами, потом сыграешь на победителя!
Здрассьте, пожалуйста. Два его младших кузена, оба все такие веселые и беззаботные. Сзади тащится слуга с ракетками и корзинкой мячей. Может, действительно, отвлечься, постучать мячиками? Все равно, ни один, ни второй ему пока не соперники.
— Нет, ребята, спасибо. Сыграйте уж без меня.
— Ладно, дело твое. Тогда до скорого. Встретимся на приеме?
— А где же еще? Это вы — наполовину вольные пташки, а для меня приемы — обязанность, тьма ее возьми, и покрой навеки!
Важнейшая составляющая дворцовой жизни — приемы. Малые — по пятым и одиннадцатым дням декады, Большие — по 25-м числам каждого месяца и в дни официальных праздников. И присутствие на них ближайших Императорских родственников если не обязательно, то, по крайней мере, очень желательно.
Вот и устраивали бы в кругу семьи. Так нет, вечно толпятся кучи каких-то посторонних. Говорят, для приглашения на малый прием нужно только заплатить определенную сумму в Управлении Двора. Надо понимать, пол-управления с этих только денег и содержится.
Одна только радость — на любом приеме почему-то всегда находится пара-тройка девок, которые сами так и вешаются на шею. Будто нет у них других задач и целей, кроме как оказаться в постели какого-нибудь скучающего принца первого ранга. Одной из этих настойчивых красавиц можно будет в конце концов уступить и приятно провести время на парковой скамейке или даже в спальне — смотря по обстоятельствам.
Однако, зайдя в Зеркальный зал, где обычно проводились малые приемы, он с грустью понял: приключений не будет. Сегодня на приеме присутствовала его так называемая невеста, принцесса второго ранга Кээрт.
Хотя почему так называемая? Самая настоящая невеста, которую для него со всем тщанием выбрали геральдмейстеры, врачи, генетики и еще тьма весть кто, вплоть до астрологов.
Ну скажите, разве можно было смириться с этим? Нет, против самой Кээрт он ничего не имел, даже наоборот, но ему активно не нравилось то, что никто даже не подумал сначала узнать его мнение. Отцу, по крайней мере, дали выбрать из трех кандидатур. Он и выбрал маму. И правильно сделал.
Наверное, было бы легче, если бы они с Кээрт росли и воспитывались вместе, в конце концов, она приходилась ему троюродной сестрой. Но ее отец принц второго ранга Ларнэон был управителем Таангураи — по традиции, руководить первой колонией Империи должен был член Императорской фамилии — и впервые он увидел ее меньше года назад. Вначале она ему понравилась — красивая, если не первая красавица во Дворце, то уж, наверняка, в первой дюжине. Стройная, изящная, почти на голову ниже его. Фигура, правда, так себе, грудь небольшая, бедра узковаты, но зато — очень симпатичное и живое лицо, слегка овальное, суживающееся книзу, мягкие губы, чуточку вздернутый и слегка длинноватый носик, ямочки на щеках, небольшая неправильность с передними зубками, что казалось особенно привлекательным на фоне стерильно-белозубых заученных улыбок придворных красавиц. Наконец, аккуратная челочка, светло-золотистые волосы собраны в хвостик и струятся по спине, доходя до чуть ниже лопаток. За одни эти волосы в нее можно было влюбиться.
Кээрт приехала вместе с отцом — невысоким, спокойным, с такими же как у нее озорными серыми глазами и великолепно развитым чувством юмора. Понимали отец и дочь друг друга с полуслова. Тогда ему, кажется, удалось вписаться в их компанию, отвечая на каждую их шутку своей и с легкостью беря правильный тон. Можно было подумать, что те, кто выбирал для него невесту, сделали правильный выбор.
Но вскоре отец Кээрт улетел обратно на Таангураи, а в их отношениях что-то разладилось или, точнее, так и не смогло наладиться. Они часто общались, без труда находя общие темы и обнаруживая между собой больше общего, чем различного. И мама, и отец быстро с ней подружились, особенно, мама, но между ними оставался какой-то барьер, который никто не мог и не хотел переступить. Кээрт, как правило, не участвовала в привычных развлечениях, сторонилась шумных и фривольных вечеринок. Она почти всегда была какой-то холодновато-отстраненной и недоступной: он так ни разу и не осмелился поцеловать ее, а уж тем более — по-свойски прижать где-то в укромном уголке.
Хорошо, хоть, что ему не надо было сегодня подходить к ней — в таком настроении из этого вряд ли могло выйти что-нибудь путное. Кээрт, повернувшись к нему спиной, разговаривала в дальнем углу зала с незнакомым человеком, на вид лет шестидесяти, лысоватым и по-зимнему бледным. Немного дальше была видна мама, очень элегантная в своем аквамариновом платье. Леди Элаэнне разговаривала с двумя известными художниками, причем, художниками настоящими, а не придворными мазилами. Отец, как всегда, собрал вокруг себя кучку таких же, как он сам, бездельников. Все смотрели ему в рот и льстиво смеялись его шуткам.
В зале хватало родственников и знакомых, но никто не подходил к нему, и это его радовало. Несколько раз он ловил на себе изучающий взгляд человека, беседующего с Кээрт, но решил не обращать на это внимание.
Гонг.
Чистый, звенящий звук, будто отражающийся в многочисленных зеркалах.
— Его Величество Император!
Все кланяются. Члены семьи — поменьше, остальные — пониже.
