Илан смело шагнул в коридор, с запозданием понял, что в причинах тишины и спокойствия он ошибся. Его ждали. Тихо, бесстрастно, упрямо, с пониманием, что быстро в операционной дела не делаются. На лавке напротив выхода сидел доктор Ирэ. Этот хитрый лис разведал вход в отделение со стороны столовой. Или же нашелся предатель, который провел его внутрь осажденной хирургической крепости.
— Наконец-то вы! — поднял доктор Ирэ голову.
И кто бы объяснил, приветствие это или упрек.
— Вы к доктору Ифару? — спросил Илан первое, что пришло на ум. — Виделись с ним?
— Здравствуйте, — исправил начало разговора доктор Ирэ.
Он медленно, с отчетливым хрустом в суставах вставал, придерживаясь за скамью руками. Ясно было, что сидит незваный гость давно, и, видимо, глубоко задумался или даже задремал, поскольку ноги и спина у него затекли и одеревенели так, что теперь не разогнуть.
— Доктора Ифара кто-то настроил против всех, — сообщил доктор Ирэ, которому удалось наконец выпрямиться. — Я его видел, но он отнесся ко мне... недоброжелательно. Почему вы подумали, будто я к нему? Я по несколько другому поводу.
— Ко мне?
— Затрудняюсь определить, уважаемый коллега. Может быть, к госпиталю в целом. Сложилась такая ситуация... — с непростыми интонациями в голосе проговорил доктор Ирэ, — что вы начинаете отнимать у нас дорогих пациентов.
'Очень дорогих пациентов. И лечить их бесплатно, хвостом по голове вашу почтенную матушку', — было написано в сощуренных глазах Ирэ, хоть вслух он этого и не произнес. Илан бы понял и пропустил мимо ушей подобное заявление от доктора Ифара. Для главы городской гильдии деньги и пациенты, пациенты и их деньги — привычная песня, сто раз спетая и уже не стоящая внимания.
— Жизнь идет и все в мире меняется , — ответил Илан. Оказывается, дело, призвавшее доктора Ирэ на лавку в коридоре, касалось только что оперированного случая. — Если вас утешит, в одни руки и на дому вам было бы не справиться.
Илан показал штыри, держа их на ладонях. От энленского розового кровь на металле почернела.
— Мальчика проткнуло насквозь, как жука, в двух местах. Резекция кишечника, пневмоторакс, ушивание раны легкого. Плюс сложный перелом плеча, раздробленные кости. Был нужен комбинированный наркоз, и даже мы в четыре пары рук возились долго.
Доктор Ирэ некоторое время оценивал железки взглядом.
— Мне сказали, мальчик просто упал с лошади, — невозмутимо пожал плечами он. — Я занимаюсь здоровьем семьи Варрани, я обязан держать происходящее под контролем. В любом случае, эта работа должна была принадлежать мне. Но наша общая проблема не в конкретном пациенте. Проблема в развивающейся тенденции. Доктор Ифар предупреждал, что так будет, еще два года назад, когда вы только открывались, и в вас никто не верил. Сейчас я вижу, насколько он был прав, но он и поговорить со мной не хочет.
— Времена меняются, — повторил Илан, ему не терпелось откланяться.
Хоть бы Мышь пришла, что ли. Вякнула бы что-нибудь невежливое... О том, что доктор Ифар может оказаться перебежчиком из лагеря городской гильдии в стан госпиталя, Илан упоминать не стал. Кто настроил доктора Ифара против всех? Все и настроили. Дружным, плотно сомкнутым кругом. Фраза 'в любом случае это должна быть моя работа' с объективной точки зрения означала 'даже если бы пациент на моих руках умер'. И это оказались очень неприятные для Илана слова. Он разочаровался в докторе Ирэ.
— Вот именно, — доктор Ирэ наклонил голову, глядя на Илана исподлобья. — Времена меняются, и уже не вы один что-то умеете и способны предпринять. Я тоже могу работать с ниторасом.
Илан пожал плечами, чувствуя бессилие что-либо объяснить сейчас. Спорить о том, что ниторас ничего не меняет, и доктор Ирэ не восьмирукое существо, он не видел смысла. Если доктор Ирэ сам не понимает, лечится такое только у дуроловов.
— Приходите, наблюдайте, возьмите на себя роль сиделки в палате, — сдался Илан. — Требуйте за это с родственников деньги. Говорите им, что хотите, но на деле вмешиваться в лечение вам не будет позволено, да вы и сами не станете — профессиональная этика, доктор Ирэ, не так ли? Если понадобится стороннее мнение, мы позовем вас на консилиум.
Доктор Ирэ повел головой, умудрившись одновременно выразить и вынужденное согласие, и недоверие, и признание непреложных истин:
— Я не подвергаю сомнению вашу квалификацию. Мне хорошо известно, что на Ходжере кому попало лицензию не выдают, — сказал он. — Опасности для жизни пациента нет?
Илан понял так, что остаться сиделкой для доктора Ирэ значит терять доход от других дорогих пациентов.
— Ну... все оказалось чуть проще, чем выглядело поначалу. Обошлось без серьезного кровотечения, остальное при должном уходе поправимо. У вас что-то еще?
— Как здоровье доктора Ифара? Когда он допустит к себе хоть кого-нибудь?
— Не имею представления.
— Жаль, жаль. Гильдия врачей значит для города все меньше, согласие в ней тает быстрей, чем сахар в кипятке. Если управлять ею, как сейчас, она окончательно развалится. А вы, госпиталь, воспользовавшись моментом, проглотите ее остатки. Что ж, мне пора идти. Я вернусь чуть позже, с вашего позволения. У меня, знаете ли, тоже много работы.
— Подождите, — окликнул Илан. — Семье сообщили?
— Разумеется. Они живут не в городе, им принадлежат карьеры по добыче мрамора на востоке. Ведите себя с ними осмотрительно, это влиятельные люди, с ними бывает непросто беседовать.
С этими словами доктор Ирэ поклонился и, стараясь прямо держать спину, направился в сторону столовой. Илан не предложил проводить его короткой дорогой через ближний выход. Пусть разомнется, бешеной козе семь лиг не объезд. Надо же, еще один пришел поговорить о дележке пациентов. Нужно спросить в аптеке, не забегал ли к ним господин Игир межевать фармацевтический рынок.
Илан завернул штыри поплотнее в ткань. В конце коридора показалась Мышь, призывно машущая лапками: она собрала ужин и звала к трапезе. Но, вместо того, чтобы пойти и поесть пока горячее, Илан отдал ей металлические прутья, велел нести их в кабинет, а сам решительно повернул к доктору Ифару. Тот подолгу не ложится вечерами, наверняка и сейчас не спит.
В платной палате Илан зажег от ночника лампу, переставил на тумбочку к кровати и разговор повел издалека, начав со здоровья. Здоровье было слава богу, операции доктор Ифар, несмотря ни на что, по-прежнему боялся, и решиться, как в холодную воду решаются окунуться — с головой и сразу, — пока не мог. Хотя и знал, что 'само не пройдет'.
— Не по недоверию, мальчик мой, — понизив голос, чтобы не беспокоить дремлющего на соседней кровати Эшту, говорил доктор Ифар. — Пойми меня правильно. События начали развиваться не в мою пользу давно, но так ускорились в последние дни, что мне становится обидно не за себя, а за общее дело. Меня подстерегают, как дичь на охоте, ждут момент, когда я буду неспособен повлиять, втянули в эту слежку уже и семью мою, чуть не всю поголовно... Сейчас — только отвернись, и все рухнет. Очень я боюсь, что оставшиеся править вместо меня не удержат вожжи, и я, когда вернусь выздоровевшим, найду в Арденне уже не гильдию врачей, а дикое кубло, смешавшее кого попало с кем попало и не поддающееся никакому управлению. В делах должен быть порядок, а в рядах дисциплина, это главное.
— Много ли народу, кроме вас и Эшты, против объединения гильдий? — спросил Илан. — И кто среди них главный после вас? Не доктор Ирэ, случайно?
— Гильдия разделилась ровно пополам, в том-то и дрянь. Ирэ пока главный. Да перестал я доверять и ему. При мне он был смирен, почтителен, вел переговоры, никуда не торопился, а без меня вдруг заявил оставшимся: пора под хвост эту дипломатию, всех недоучек нужно ставить по местам и дать понять им, кто мастер, а кто подмастерье, кто командует, а кто должен подчиняться. Вспомнил свое пиратское прошлое, старый пёс, не иначе. Сидел четверть стражи назад, словно падальщик, под дверью, ждал, что я к нему выйду. Долго сидел. Ну, выйду я, и что ему скажу? Что радикальными методами он развалит наше объединение, понимание и взаимодействие куда скорей, чем те, кто хочет слиться, сдаться и ни за что не отвечать в аптеках, если там на себя лишнее возьмут? Меры должны быть жесткими в разумных пределах, иначе многие обидятся, и выйдет только хуже. У него свое мнение, у меня свое... Подраться нам, что ли?
— А к кому вы хотели ехать тогда из Адмиралтейства, когда мы не нашли доктора Эшту дома? — поинтересовался Илан. — К Ирэ?
— К Ирэ, конечно. Он знающий врач, к тому же, он...
— Умеет работать с ниторасом, — подсказал Илан.
Доктор Ифар кивнул: вот именно.
— А кто принес вино в тот вечер, когда вы, доктор Ифар, с Актаром и Зареном напились и пели песни?
— На что ты намекаешь? — удивился доктор Ифар. — Ничего мы не напились, так, приняли для настроения по стаканчику... Подсиживает он меня, думаешь? Да ведь не он один. Легче назвать, кто на мое место не метит. У нас каждый другого в ложке воды утопить готов за единственного денежного пациента или ответственную должность. Часть практики отдать на откуп аптекарям дело невозможное. Много я их выучил на свою голову, не все толковые получились, но многие хвастливые и неспокойные... Поэтому и не тороплю тебя с операцией. По местам недоучек, конечно, расставить надо. Но не кнутом и угрозами, иначе война.
Илан понял ответ: с вином приходил тот же доктор Ирэ. А зачем? И кого хотел убить человек в сером, настолько испугавшийся полуночного Неподарка в кровавой рубахе, что потерял орудие убийства и не вернулся подобрать? А ведь ножичек лежал под лавкой, где те трое пили... Скреби вас по голове, доктор Ифар, что же это было за представление? Разве Джениша позвать разбираться, Джениш теперь знает толк в театре. О том, что настолько плачевна обстановка с обеспечением практикой городских врачей, Илан не подозревал. Для госпиталя-то работа была без продыху. Пусть и бесплатно. Всем хватало, и еще оставалось часы отдыха занять. Но получается так: в госпитале на всех пациентов не хватает врачей, а в городе тем временем на всех врачей не хватает пациентов.
Чтобы не спрыгнуть с ума в этой неразберихе, следовало бы хорошенько разложить по стопкам, что именно происходит в Арденне и на побережье. Почему нервничает тетя Мира, что желают обрести на арданском берегу торговцы с Хофры, чем именно 'госпиталь в целом', как выразился доктор Ирэ, прищемил хвост и гильдии врачей, и аптекарям. И, главное, что все эти люди не поделили между собой. А ведь есть еще береговая охрана, Адмиралтейство с Тайной Стражей и остров Ишуллан.
Итак, новые данные. У доктора Ирэ пиратское прошлое. А доктор Ифар, закрывшись от гильдии в госпитале, способен следить за всем происходящим сквозь запертые двери и затворенные окна, и даже издали придерживать вожжи, чтобы заместители никого ими зря не отхлестали или не выронили из рук. Не иначе, держит связь через кого-то из персонала, часть которого — ученики арданской медицинской школы. Два камешка в мозаику.
Эшта же бережет не только здоровье, но и нервы папеньки, стараясь лишний раз его не бередить, не напоминать о себе и причине своих страданий. Никто до сих пор не знает, почему ему отрубили руку, кто и за что. Этого камешка пока нет.
Если рассчитать время от момента членовредительства до момента потери под лавкой золотого метательного ножа, то как раз получится период, за который Эште пора было вспомнить, что с ним произошло. А принесенное вино, учитывая страсть Эшты к горячительным напиткам, способствовало бы возвращению памяти. В ту четверть стражи, когда три других доктора в промежутке наливались подарками, тайно пронесенными под одеждой коллег, Эшта сидел у себя в палате с бутылкой парфенорского красного, того самого, что Ирэ заказывал в 'Привете неудачнику' для себя, и обдумывал невеселую собственную жизнь. Илан считал, что вино тот вынес с обеда, потому что бутылка была почата. Но ведь когда он помогал Эште спуститься по чугунной лестнице, он никакой бутылки у него под халатом не нащупал. Могло ли быть так, что контрабандные приношения назначались Эште для возврата памяти, а вовсе не папеньке сотоварищи? Допустим, дежуривший Гагал попросил посетителей не входить в верхней одежде в отделение, папеньку вызвали для связи, папенька принес Эште дары, Эшта отказался, или отказался частично, приняв решение больше не пить. Тут присоединился Зарен с лекарством уже от самого Илана, они где-то подобрали в компанию Актара и неплохо провели время, распевая песни, пока трезвый или почти трезвый Эшта грустил и сокрушался о своей судьбе. Бутылка с красным была надпита. Эшта мог попробовать вспомнить, но засомневался, испугался и бросил затею вспомнить, заодно отказавшись пить. Кто знает, что пришло ему на ум, и насколько мучительны были воспоминания. Начать восстанавливать память — значит, пережить все заново. Его еще не отпустило действие желтого флакона, он был не готов.
Сделаем еще одно допущение: приходили не за Рыжим. Дорезать Рыжего, уже вставшего на ноги, и за которым в четыре глаза смотрит Обморок, чуть не лишившийся собственной жизни из-за недосмотра за старшим товарищем, в госпитале без шума не получится. Хирургическое — не допросный подвал с одиночными камерами, запертый на ночь. Накормить кого-то деньгами до смерти в Адмиралтействе проще, там не тюрьма, нет системы наблюдения за подследственными, просто глухие камеры с тяжелыми замками. А в госпитале все двери открыты и к каждому звуку прислушиваются дежурные. Даже если получится убить, кругом полно народа, люди сбегутся. И тут же Эшта, безрукий, бессильный и беспамятный. Лишить его жизни — дело между вдохом и выдохом. Если он что-то вспомнил, он замолчит навеки.
Тогда, кроме золотого ножа, Рыжего и Эшту должно хоть что-то объединять. Пока единственная связь, которую Илан просматривал — походы Эшты в хофрское посольство. Из-за них на Эшту можно было заготовить хофрский нож. Показать этим ножом, кто именно решил его убить — посольство. А, раз действие настолько демонстративное, значит, оно для отвода глаз. Виноват кто-то другой, реальная причина в другом, но на виду хотят оставить эту. Вот... рассуждать, конечно хорошо. Но как проверить, за кем из них шли? Ошибиться палатой просто — двери одинаковые, рядом. Либо один, либо другой. Либо вовсе Обморок.
Можно включить в рассуждения политическую составляющую и добавить, что, убрав Рыжего, хотели задеть смертью сына того самого великого вождя и воина, который один против войны с Ходжером. Палач говорил, стать Небесным Посланником — честь и слава для семьи. Наверное, даже без учета родственных связей, неудача нанесла бы по репутации семьи Обморока удар. Но Обмороку уже подсунули отравленные конфетки. То есть, проблема была решена и добивать его, вроде бы не требовалось...
Жаль, не проведя полной работы по исключению, нельзя упрощать и обобщать. Но есть момент, который Илану все же кажется общим. Привязка к особенным острым инструментам. Желание пользоваться ими, не выпускать их из рук, не бросать в грязь. Доктор Ирэ отдал Илану футляр с именными скальпелями Эшты. Такой же необычный инструмент, как золотой нож с рубином, который жаль потерять, грешно оставить на произвол судьбы. Подобные близкие сердцу и удобные рукам вещи достойны быть в центре событий и внимания, ими нужно владеть, их нужно понимать, а, при случае, употреблять в дело, потому что работать ими — особая радость. А с доктором Ирэ и Эштой — парфенорское красное. Тоже привязанность на грани привычки. Не улики пока. Совпадения. Тетя Мира, возможно, послала бы Илана морем с таким уровнем доказательств. А въедливый Джата бы заинтересовался.
