Солнечный Лось удивленно заморгал, глядя на Йена — не хуже, чем любой из псов, — и вышел на дорогу, чтобы встретиться лицом к лицу.
— Что ты здесь делаешь?
На долю секунды Йен подумал, не сказать ли ему правду. Но это не та правда, которую можно изложить быстро — если о подобном вообще говорят. И, разумеется, не при посторонних.
— Это не твое дело, — спокойно ответил он.
Солнечный Лось говорил на могавском, и Йен ответил на том же языке. Он видел, как поползли вверх брови, и Черепаха направился поприветствовать его, давая понять, что сам Йен тоже из каньен`кехака. Он явно старался предотвратить ту бурю, которая назревала. Йен в ответ поприветствовал Черепаху, и другие немного расслабились: озадаченные и заинтригованные, но уже не враждебно настроенные.
А вот Солнечный Лось наоборот... Ладно, в конце концов, Йен и не ждал, что парень бросится ему на шею. Он надеялся, — когда вообще задумывался о Солнечном Лосе, что случалось крайне редко — что Лось в этот момент будет где-нибудь в другом месте. Но вот он — тут как тут, и Йен криво усмехнулся сам себе, вспомнив старенькую бабулю Уилсон, которая как-то, описывая своего зятя Хирама, сказала, что тот выглядит, 'словно не уступил бы дорогу и самому медведю'.
Описание соответствовало точно, и настроение Солнечного Лося не улучшилось ни от ответа Йена, ни от его последовавшей улыбки.
— Чего тебе надо? — вопросил Солнечный Лось.
— Ничего твоего, — ответил Йен мягко, насколько мог.
Глаза Солнечного Лося сузились, но прежде чем тот смог сказать что-нибудь еще, вмешался Черепаха, который пригласил Йена войти в свой дом и отведать еды-питья.
И следовало бы. Отказываться было невежливо. А потом он мог бы с глазу на глаз спросить, где Эмили. Но та нужда, что вела его все триста миль по глуши и диким местам, отказывалась признавать требования этикета. И не потерпела бы никакой задержки.
'Кроме того, — размышлял Йен, готовясь. — Все равно все к этому бы и пришло. Какой смысл откладывать?'
— Я хочу поговорить с той, которая была когда-то моей женой, — сказал он. — Где она?
Люди вокруг заморгали: кто заинтересованно, а кто растерянно. Но Йен заметил, как Черепаха бросил взгляд на ворота большого дома в конце дороги.
Солнечный Лось, надо отдать ему должное, только чуть вытянулся и более крепко поставил ноги на дорогу, готовый сразиться с двумя медведями, если придется. Ролло было на это плевать: приподняв губу, он зарычал, отчего некоторые резко отступили на шаг. Солнечный Лось, который лучше остальных знал, на что способен Ролло, не сдвинулся ни на дюйм.
— Собираешься натравить на меня своего демона? — спросил Лось.
— Разумеется, нет. Сидеть, a cù, (пес (гэльск.) — прим. пер), — тихо приказал он Ролло. Пес лишь секунду упорствовал — ровно столько, чтобы обозначить, что это, мол, твоя идея. А затем отвернулся и лег, хотя и продолжал рычать — глухо, будто отдаленный гром.
— Я пришел не за тем, чтобы отобрать ее у тебя, — сказал Солнечному Лосю Йен. Он собирался быть миротворцем, хотя и не ждал, что действительно получится. И не получилось.
— Думаешь, что смог бы?
— Если я не хочу, какое это имеет значение? — язвительно спросил Йен по-английски.
— Она не пошла бы с тобой, даже если бы ты меня убил!
— Сколько раз я еще должен повторить, что не собираюсь уводить ее от тебя?
Солнечный Лось смотрел на него около минуты, и глаза его сделались практически черными.
— Достаточно, чтобы лицо твое выразило то же самое, — прошептал он и сжал кулаки.
Заинтригованные, другие мужчины принялись перешептываться, но как будто за невидимой завесой. Они ни за что не станут вмешиваться в драку из-за женщины. И глядя на руки Солнечного Лося, Йен смутно подумал, что это благословение. Соперник — правша, и Йен это помнил. На поясе у Лося висел нож, но его рука к нему не тянулась.
Йен миролюбиво развел руки в стороны.
— Я всего лишь хочу с ней поговорить.
— О чем? — рявкнул Солнечный Лось. Он стоял достаточно близко, чтобы Йен ощутил брызги слюны на своем лице, но не стал их вытирать. Хотя и не отступил, а только опустил руки.
— Это только между нею и мной, — тихо произнес он. — Уверен, она расскажет тебе позже.
Мысль уколола. Да и Солнечного Лося это сообщение не обнадежило, потому что без всякого предупреждения он ударил Йена в нос.
Хруст отозвался в верхних зубах, а другой кулак Солнечного Лося прошелся по скуле. Йен потряс головой, чтобы прийти в себя, и сквозь слезящиеся глаза смутно уловил следующее движение. Он сильно пнул Солнечного Лося в промежность — тут, скорее, так получилось, а не намеренно.
Йен стоял и тяжело дышал, а на дорогу капала кровь. Шесть пар глаз переходили от него к Солнечному Лосю, который, свернувшись в пыли, негромко постанывал. Ролло поднялся, подошел к лежащему человеку и с интересом обнюхал его. Все взгляды обернулись к Йену.
Он сделал небольшое движение рукой, и пес сел на землю, а сам Йен зашагал по дороге к дому Бранта. Шесть пар глаз, не отрываясь, смотрели ему в спину.
КОГДА ДВЕРЬ ОТВОРИЛАСЬ, за ней оказалась юная белая девушка, которая смотрела на него круглыми как монетки глазами. Йен в тот момент вытирал краем рубахи разбитый нос. Закончив, он учтиво наклонил голову.
— Будьте добры, спросите у Вакьотейеснонса, не поговорит ли она с Йеном Мюрреем.
Девушка пару раз моргнула. Затем кивнула и захлопнула дверь, лишь на мгновение помедлив в самом конце, чтобы через щелочку еще разок на него посмотреть, словно хотела удостовериться, что он ей не мерещится.
Чувствуя себя странно, Йен спустился в сад, который выглядел по-настоящему английским — с кустами роз, лавандой и выложенными камнем дорожками. Ароматы напомнили о тетушке Клэр, и он на миг задумался, неужели Таенданегеа привез из Лондона английского садовника?
В саду, поодаль, работали две женщины: одна, судя по цвету волос под чепцом, — белая леди средних лет, о чем Йен догадался по сутулости ее плеч. 'Должно быть, это жена Бранта, — подумал он. — А молоденькая девушка, которая открыла дверь, вероятно, их дочь'. Другая была индианкой. Ее коса спускалась по спине, и в ней виднелись седые пряди. Ни одна из женщин не обернулась, чтобы поглядеть на него.
Услышав позади щелчок дверной щеколды, Йен секунду помедлил, прежде чем повернуться, готовя себя к разочарованию от сообщения, что Вакьотейеснонсы нет дома... Или хуже — что та отказывается встретиться с ним.
Но это была она. Эмили. Маленькая и прямая, круглые грудки виднеются в горловине голубого ситцевого платья, а длинные непокрытые волосы связаны сзади. Лицо испуганное... Но полное желания. В глазах зажглась радость, и Эмили шагнула к нему.
Он мог бы прижать ее к себе, если бы только она к нему подошла или каким-нибудь жестом дала понять, что желает этого. 'А что потом?' — мрачно задумался Йен, но это не имело значения: после того первого импульсивного движения Эмили остановилась. Руки ее на мгновение взлетели, словно собирались лепить что-то из воздуха между ними, но потом она сцепила их вместе, спрятав в складках своей юбки.
— Брат Волка, — тихо по-могавкски произнесла Эмили. — В моем сердце тепло оттого, что я вижу тебя.
— И в моем, — ответил он на том же языке.
— Ты пришел говорить с Таенданегеа? — спросила она, махнув головой назад, в сторону дома.
— Возможно, позже.
Никто из них ни словом не обмолвился о его носе, хотя, судя по пульсации, тот увеличился раза в два, а весь перед рубахи был залит кровью. Йен огляделся и, увидев тропинку, ведущую прочь от дома, кивнул на нее:
— Прогуляешься со мной?
Эмили секунду поколебалась. Пламя в ее глазах не угасло, но теперь светилось ровно... Сейчас в них виднелось еще кое-что — настороженность, легкая тревога, и, как ему показалось, гордость. Йен удивился, что с такой легкостью может все это читать. Как будто она сделана из стекла.
— Я... Дети, — выпалила Эмили, поворачиваясь в сторону дома.
— Ничего, — сказал он. — Я только...
Струйка крови, вытекшая из ноздри, его прервала, и Йен замолчал, чтобы вытереть верхнюю губу тыльной стороной ладони. И сделал те два шага к Эмили, необходимых, чтобы оказаться в непосредственной близости, однако сдержался и не дотронулся до нее.
— Я хотел сказать тебе, что сожалею, — формально сказал он на могавском, — о том, что не смог дать тебе детей. Я рад тому, что они у тебя есть.
Милый жаркий румянец разгорелся на щеках Эмили, и Йен увидел, как гордость в ней победила тревогу.
— Могу я увидеть их? — спросил он, удивив себя так же, как и ее.
Мгновение поколебавшись, Эмили развернулась и ушла в дом. В ожидании Йен присел на каменную изгородь. Через несколько минут она вернулась вместе с маленьким мальчиком, где-то лет пяти, и трехлетней девчушкой с короткими косичками, которая, серьезно взглянув на Йена, принялась сосать кулачок.
В саднящем горле, по которому стекала кровь, ощущался вкус железа.
То и дело во время своего путешествия Йен во всех подробностях прокручивал в голове объяснение тетушки Клэр. Не для того, чтобы повторить его для Эмили: для нее это будет пустым звуком. Йен и сам его едва понимал. А, скорее, в качестве некоего щита против этого вот момента, когда он увидел Эмили с детьми, которых не мог ей дать.
'Назови это судьбой', — сказала Клэр, глядя на него своим ястребиным взглядом — таким, что видит все с высоты. С такой далекой высоты, с какой жестокость кажется настоящим состраданием. 'Или назови это неудачей. Но это не твоя вина. И не ее'.
— Иди сюда, — сказал он по-могавски, протягивая руку к маленькому мальчику, который, взглянув на мать, все-таки подошел и с любопытством заглянул Йену в лицо.
— Я вижу тебя в его лице, — тихо по-английски сказал Йен Эмили. — И в его руках, — добавил он по-могавски, беря в ладони руки ребенка — такие на удивление маленькие.
Это правда: у мальчика руки Эмили — мягкие, с тонкими косточками, они свернулись в его больших ладонях, будто два спящих мышонка, затем пальчики раскрылись, словно паучьи ножки, и мальчик хихикнул. Йен тоже рассмеялся, ловко сомкнув свои ладони на ручонках мальчишки — будто медведь, который проглотил пару лососей. Мальчик взвизгнул, и Йен расслабил хватку.
— Ты счастлива? — спросил он Эмили.
— Да, — тихо ответила она, опустив глаза, чтобы не встретиться с ним взглядом. И Йен знал: это от того, что она ответила искренне, но не хотела видеть, как ответ мог бы причинить ему боль. Положив руку ей под подбородок, — кожа такая мягкая — Йен поднял ее голову, чтобы Эмили посмотрела на него. — Ты счастлива? — слегка улыбаясь, снова спросил он.
— Да, — повторила Эмили. Но потом тихонько вздохнула, и, наконец, коснулась легкой, словно крылышко мотылька, рукой его лица. — Но иногда я скучаю по тебе, Йен.
Не было ничего неправильного в том, как она произнесла его шотландское имя, но в ее устах оно прозвучало невозможно экзотически — как и всегда.
Йен ощутил в горле комок, но сохранил на лице легкую улыбку.
— Вижу, ты не спрашиваешь, счастлив ли я, — проговорил Йен и готов был ударить сам себя.
Эмили бросила на него быстрый, словно клинок, взгляд.
— У меня есть глаза, — очень просто сказала она.
Между ними повисло молчание. Йен отвернулся, но, слыша ее дыхание, ощущал ее присутствие. Цветущая. Нежная. Он чувствовал, как она смягчается и все больше открывается. Эмили оказалась права, что не пошла с ним в сад. Здесь, рядом со своим сыном, игравшим в грязи возле ее ног, безопасней. По крайней мере, для нее.
— Ты пришел, чтобы остаться? — спросила она наконец, и Йен покачал головой.
— Я уезжаю в Шотландию, — ответил он.
— Ты возьмешь жену среди своего народа, — в этом слышалось облегчение, но и сожаление тоже.
— А твой народ больше не мой? — спросил Йен, в нем вспыхнула ярость. — Белую кровь ведь вымыли из моего тела в реке... Ты была там.
— Я там была.
Эмили долго глядела на него, изучая лицо. Скорее всего, она больше никогда его не увидит. И Йен задумался: хотела ли она запомнить его или просто искала что-то в чертах лица?
Последнее. Подняв руку, чтобы он подождал, Эмили вдруг повернулась и исчезла в доме.
Девчушка побежала за ней, не желая оставаться с незнакомцем, но мальчик остался, ему было интересно.
— Ты Брат Волка?
— Да, так и есть. А ты?
— Люди зовут меня Диггер.
Детское прозвище, которое используют для удобства до тех пор, пока истинное имя не проявит себя каким-нибудь образом. Йен кивнул, и несколько минут они рассматривали друг друга с интересом, но без всякой неловкости.
— Та, кто мать матери моей мамы, — вдруг сказал Диггер, — она говорила о тебе. Со мной.
— Правда? — удивился Йен.
Должно быть, это Тевактеньонх. Великая женщина, глава Женского Совета в Снейктауне... Та, кто отослала его из племени.
— Тевактеньонх все еще жива? — полюбопытствовал Йен.
— О, да. Она старше, чем сами горы, — серьезно ответил маленький мальчик. — У нее только два зуба осталось, но она все еще может есть.
Йен улыбнулся.
— Это хорошо. Что она говорила обо мне?
Мальчик нахмурился, припоминая слова.
— Она сказала, что я ребенок твоего духа, но я не должен говорить этого моему отцу.
Йен ощутил, будто слова ударили его — жестче, чем предыдущие тычки, которыми отец ребенка наградил его, и мгновение не мог произнести ни слова.
— Да, я тоже думаю, что ты не должен ему этого говорить, — произнес Йен, когда слова снова к нему вернулись. Он повторил это по-могавски, на случай, если мальчик не понимал по-английски, и ребенок спокойно кивнул.
— Смогу я быть с тобой когда-нибудь? — спросил он, почти не интересуясь ответом. На каменную стену выбежала погреться ящерка, и мальчик переключил внимание на нее.
Йен заставил себя говорить спокойно.
— Если я буду жив.
Сощурившись, мальчик глядел на ящерицу, и маленькая правая рука чуть шевельнулась. Но до рептилии слишком далеко, и мальчик это понимал. Он посмотрел на Йена, который стоял ближе. Не двигаясь, Йен бросил взгляд на ящерку, затем, снова на мальчика, и между ними возникло взаимопонимание. 'Не двигайся', — предупредил Йен глазами, и мальчик, казалось, перестал дышать.
Раздумывать в таких ситуациях не стόит. Даже не вздохнув, Йен метнул руку, и существо тут же попалось — напуганное и дрожащее.
Мальчишка захохотал и запрыгал, ликуя и хлопая в ладошки, затем потянулся за ящерицей, которую взял с величайшей концентрацией, сложив руки так, чтобы животное не смогло сбежать.
— И что ты с ним сделаешь? — улыбаясь, спросил Йен.
Мальчик поднес ящерку к лицу, сосредоточенно ее разглядывая, и задумчиво насупил брови.
— Я дам ему имя, — произнес он, наконец. — Тогда он станет моим и благословит меня, если я снова его увижу.
Он приподнял ящерицу, и они, не моргая, глаза в глаза, смотрели друг на друга.
— Тебя зовут Боб, — наконец объявил мальчик по-английски, и с величайшей церемонностью опустил ящерицу на землю. Боб спрыгнул с его ладошки и исчез под поленом.
