— Хочет переделать дом, — танцовщица встала. — Сегодня рабочие будут перетаскивать вещи к Небраа.
— И еще, я ушла их храма, — она вынула из высокой корзины жареного гуся, обернутого в листья лопуха, потом достала стопку лепешек, кульки с финиками, большую связку лука-порея, два кувшина.
— И куда ты? — поинтересовался юноша, с жадностью откусывая от жестковатой лепешки.
— Буду старшей служанкой у господина Небраа, — с гордостью ответила бывшая танцовщица. "Теперь понятно, что ты потребовала с Айри за помощь", — подумал Алекс.
В маленькой корзине оказались два бурдюка. Один с водой, другой поменьше — с вином.
— Мне надо спешить, — вздохнула Мерисид. — Я сказала, что привезу свои вещи из храма, а сама поехала сюда.
— Посиди еще немножко, — попросил Александр, мысленно ругая себя за эти слова. Саша Дрейк была очень компанейской девчонкой, легко сходилась с людьми и ужасно скучала, оставаясь одна. Превратившись в Алекса, она стала гораздо легче переносить одиночество. Но страдания от ран, мрачные стены заброшенного храма, непонятный и тревожный сон, вой диких зверей по ночам, все это многократно усилило его тоску. К тому же Мерисид нравилась ему, возможно, потому что напоминала все еще дорогого человека?
— Расскажи еще что-нибудь? Я слышал, Тусета хотели сделать верховным жрецом?
Бывшая танцовщица присела.
— Говорили. Но Джедефраа чувствует себя гораздо лучше. Сегодня я видела его в храме. Может быть, Сет даст ему еще много лет жизни?
Она поправила юбку.
— Я еще слышала, что у тебя в сундуке хранилось добра на сто дебенов золотом. Правда?
— Нет, — Алекс налил в стаканчик вина. — Может дебенов тридцать.
Потом предложил девушке:
— Выпьешь?
— Откуда у тебя столько? — она взяла плошку.
— Ты, кажется, стала подругой Анукрис? — вместо ответа спросил Александр.
— Она моя госпожа, — Мерисид выпила.
— Вот и спроси у неё, — юноша знаком предложил еще вина.
Девушка покачала головой.
— Алекс, почему ты не взял её замуж?
Парень застыл с недожеванной лепешкой во рту. Мерисид смотрела на него, чуть склонив голову, и глаза сверкали любопытством совсем как у Сайо. Сердце Александра как-то странно екнуло. Он выпил стаканчик сладкого, терпкого вина и отвел глаза.
— Откуда ты знаешь?
— Госпожа сама сказала, — бывшая танцовщица буквально сверлила его глазами. — Она же тебя любит, и приданое у неё хорошее.
Юноша молчал. Правды сказать он не мог. Не хватало еще прослыть сумасшедшим, а врать почему-то не хотелось. Казалось, что ложь сразу разрушит то робкое, еле уловимое чувство приязни, только-только возникшее между ними.
— У тебя есть невеста? — допытывалась Мерисид. — Или ты дал кому-то клятву верности?
— Никого у меня нет, — отыскал нужные слова Алекс. — Айри, то есть Анукрис, очень хотела дом со слугами и бассейном. Она его получила. И какая разница, с каким мужем?
— Знаешь, — девушка вздохнула и грациозным движением встала на ноги. — А ты дурак.
— Возможно, — Александр взял гуся и с хрустом отломил поджаристую ножку.
"Вот только еще одной Сайо мне не надо", — подумал парень, проговорив:
— Тогда зачем Анукрис такой глупый супруг? Пусть живет в большом богатом доме с умным Небраа.
— Оставайся, — бывшая танцовщица смотрела на него с жалостью и презрением. — Экономь припасы, не знаю, когда смогу прийти в следующий раз.
Он закрыл за ней дверь и вернулся к гусю, надо доесть, пока свежий, а то продукт скоропортящийся, будет обидно, если пропадет.
Тусет первый раз в жизни затеял такой грандиозный ремонт. Он собирался полностью перестроить дом, сделать из двух спален одну, выставить в обеденном зале еще пару колонн, расширить домашнее святилище и облицевать ванну гранитом из Уразских каменоломен.
Мастер уверял, что такая переделка может затянуться дольше, чем на месяц. Жрец не очень то верил его словам. Строители считались в Келлуане большими пройдохами, за которыми нужен был глаз да глаз. Не имея возможности лично следить за работой, второй пророк попросил приглядеть за стройкой невестку. Анукрис напомнила ему о своем полуарестантском положении. Горожане продолжали активно искать Алекса, горя благородным желанием найти убийцу стариков и женщин, заодно поправив свое материальное благополучие.
А тут еще Мерисид ушла в храм за вещами. Тусету пришлось одному битый час уговаривать молодую женщину, ссылаясь на свое влияние и авторитет в Абидосе.
— Ни кто не посмеет тронуть жену младшего писца храма Сета и мою невестку, — уверял он Анукрис с все более нарастающим раздражением.
— Хорошо, брат, — не вынесла такого напора молодая женщина. — Я схожу к тебе домой вместе с Мерисид. Она разберется со строителями лучше меня.
— Вот и хорошо! — обрадовался Тусет, торопясь в храм.
Опаздывать на утреннюю службу для жрецов считалось дурным тоном. Хотя второй пророк стал личностью легендарной, он все же не хотел лишний раз дразнить Сетиера, который уже знал, что именно Тусет считается наиболее вероятным приемником Джедефраа на посту верховного жреца.
Незаметно проскользнув в молельный зал, он обратил внимание на бледное лицо первого пророка. Неужели Сетиер так среагировал на его опоздание? Но почему тогда жрец-чтец тоже выглядит каким-то растерянным и даже два раза сбился, читая гимн Сету.
Едва дождавшись окончания богослужения, жрец заторопился в библиотеку, не желая встречаться с начальством.
— Господин Тусет! — окликнул его первый пророк.
— Здравствуйте, мудрейший, — поклонился жрец, и, глядя в озабоченное лицо Сетиера, спросил. — Что-то случилось?
— Да, мудрец, — ответил тот, понизив голос. — У нас беда. Пойдемте.
Они прошли во внутреннее помещение храма.
— Я пока не говорил никому кроме жрецов, — Сетиер повел его к комнате малой святыни. — И вас очень прошу помалкивать.
Прочитав на пороге молитву, они вошли в темную комнату. Первый пророк зажег светильники и задернул дверь расшитой занавесью, чтобы кто-нибудь случайно не заглянул. Тусет удивился, заметив, что нижняя часть статуи Сета задрапирована черно-красной материей. Насколько он знал, никто, кроме верховного жреца, не имел права изменять что-либо в комнате святыни.
Продолжая бубнить хвалебные гимны, Сетиер осторожно развернул покрывало и поднес светильник к ногам скульптуры. Второй пророк испуганно сглотнул слюну. Пальцы ног статуи, сделанной из драгоценного черного дерева, побелели.
Тусет наклонился и прищурил глаза, пристально разглядывая тщательно прорезанные миниатюрные пальчики с гладко отшлифованными ногтями.
— Боги, что это? — пробормотал пораженный жрец. — На краску не похоже.
Он принюхался и уловил резкий, неприятный запах.
— Когда это случилось? — спросил он.
— Не знаю, — тихо проговорил Сетиер. — Я заметил сегодня утром.
— Нужно немедленно сообщить верховному жрецу, — второй пророк выпрямился.
— Джедефраа сегодня не пришел, — озабоченно сказал первый пророк. — Я прошу тебя сходить к нему домой.
— Разумеется, — сразу согласился жрец. — Я пошел.
— Но никому ни слова! — строго проговорил Сетиер. — Только верховному жрецу!
— Понимаю, мудрейший, — поклонился Тусет. — На моих устах печать молчания.
Он торопливо вышел из храма прямо под яркое солнце. Под ногами тихо шуршал раскаленный песок, высокие глиняные стены дышали жаром, как стены печки. Редкие в этот час прохожие кланялись и провожали жреца удивленным взглядом. Тот небрежно кивал, не поднимая глаз. Ни разу в своей жизни он не видел ничего подобного. Из черного дерева делали статуи богов и Келл-номархов, драгоценные шкатулки для косметики и священные амулеты. Никто никогда не слышал, чтобы оно теряло свой цвет.
На стук в калитку привычно открылась окошечко.
— Господин Тусет! — вскричал привратник, лязгнув засовом.
Второй пророк вошел на просторный двор, где царила странная суета. Под навесом стоял ярко раскрашенный саркофаг со снятой крышкой, который протирали тряпками трое слуг. Он посчитал это плохим признаком и стал торопливо подниматься по пандусу к широкой двери. До неё оставалась пара шагов, когда из дома вышла супруга Верховного жреца с заплаканным лицом.
— Госпожа, — поклонился он. — Как себя чувствует господин Джедефраа?
— Плохо, мудрейший, — женщина всхлипнула, осторожно промокая платочком уголок глаза. — Вчера он был такой веселый, даже посетил храм. А сегодня ночью...
У неё перехватило дыхание.
— Он впал в беспамятство. Я уже думала, что его душа отправилась на суд к Осирсу, но, хвала богам, под утро он очнулся.
— Почему же тогда вы так расстроены?! — удивился жрец.
— Ах, мудрец! — женщина всплеснула руками. — Он еле жив! Пойдем, я провожу тебя к нему.
Половина окон под потолком комнаты оказались завешены плотной тканью, в воздухе стоял тяжелый запах лекарств, благовоний и болезни. На высокой кровати лежал Джедефраа. Его лицо заострилось, дыхание с трудом вырывалось из впалой груди, длинные костлявые руки лежали вдоль туловища, сквозь кожу проступали темные веревки вен. Ниже пояса тело верховного жреца покрывала простыня, из-под которой торчали большие узловатые ноги с почерневшими пальцами.
В углу у широкого, низкого столика возился какой-то худой старик с гладко выбритой, щищковатой головой. Услышав шаги, он обернулся. Тусет узнал знаменитого лекаря Пуатхотепа, самого старого из жрецов Сета. Старик очень редко появлялся в храме, проживая при старом кладбище на другом берегу Лаума, где давно уже никого не хоронили. Там располагались гробницы предков сепаха и многих других знатных людей. Для того чтобы уберечь их от грабителей и совершать надлежащие обряды, храм держал четырех охранников и старого жреца с двумя помощниками.
— Господин Тусет, — поклонился лекарь, сразу же вернувшись к своим плошкам и горшочкам.
Глаза Джедефраа открылись, он с видимым усилием повернул голову и, увидев второго пророка, чуть улыбнулся потрескавшимися губами.
— Ты пришел? — прошелестел в мрачной тишине слабый голос.
— Да, господин, — Тусет подошел к кровати, уже не зная, стоит ли беспокоить умирающего в его последние часы.
— Я ухожу на суд Осирса, — пробормотал Джедефраа. — Мне жаль, что я так и не встречусь с государем, жизнь, здоровье, сила.
— Не вини себя, господин, — второй пророк наклонился к лицу верховного жреца. — Ты сделал все, что мог для возрождения славы нашего храма! Ты поверил мне, не побоялся послать в чужие края, и боги щедро вознаградят тебя за смелость.
Больной хрипло засмеялся.
— Я был уверен, что ты вернешься ни с чем. Книга стала для меня подарком небес.
Он закашлялся, костлявое тело выгнулось. Решительно отодвинув Тусета, к Джедефраа подошел лекарь, держа в трясущейся руке глиняную плошку с черным лекарством. Второй пророк отошел в сторону. Из-за его спины вышла служанка и поправила простыню, покрывавшую нижнюю часть тела Джедефраа.
Видимо питье помогло ослабить страдания. Верховный жрец задышал ровнее. Его безутешная супруга комкала в руках платок, героически борясь с подступающими слезами. Лекарь поправил голову больного и, взглянув на Тусета, сделал ему знак рукой.
Встревоженный жрец подошел к Пуатхотепу. Они отошли в угол комнаты, через секунду возле них оказалась жена Джедефраа.
— Он будет еще долго мучиться? — спросила она, все же выдавив из подведенных глаз пару слезинок. — У меня нет сил, смотреть на его страдания!
— Не знаю, — развел руками лекарь. — Я еще не встречался с такой болезнью.
Пуатхотеп был самым старым из жрецов Сета в Абидосе. Он хорошо помнил еще отступника Хотепсета. После того, как он со сторонниками покинули Келлуан, спасаясь от гнева владыки, всех оставшихся в городе жрецов Сета арестовали и полгода допрашивали с применением пыток.
Не желая окончательно ослабить древний и влиятельный храм, Келл-номарх прислал из столицы нового начальника. Поскольку над всеми, кто служил под началом Хотепсета, так или иначе, тяготело подозрение в измене, верховный жрец, предшественник Джедефраа, стал выдвигать на важные должности новых людей. Было много обид, кто-то перебрался в храмы других богов, а Пуатхотеп добровольно отправился на старое кладбище, где и жил вот уже почти тридцать лет.
Лет десять назад он вылечил сына сепаха и ему предложили должность личного врача. Но старик отказался, предпочтя уединение пустыни дворцовой суете. Он считался наиболее опытным из всех врачей княжества. Вот почему Тусет страшно удивился, услышав такие слова из его уст.
— Но ему же было лучше! — всхлипнула супруга Дежефраа. — Вчера он даже посетил храм!
— Я думаю, это колдовство, — тихо проговорил лекарь, обведя всех пристальным взглядом.
— Колдовство! Как колдовство? — в один голос вскричали слушатели.
Среди большинства жрецов Келлуана считалось, что магия существуют только в воображении невежественных простаков, а все, что происходит в мире, лишь воля случая или капризы богов.
— О чем ты говоришь, Пуатхотеп? — ужаснулся второй пророк. — Наш Джедефраа давно страдал от болезни сердца и легких.
— Да, — согласился лекарь. — Но от этих болезней так не умирают.
Он кивнул на кровать, где восковой куклой лежал несчастный старик, и его пожелтевшая грудь лишь чуть вздымалась от слабого дыханья.
— О боги! — вскричала женщина, и её подведенные глаза едва не вылезли из орбит. — В моем доме злое волшебство? Черная магия?
— Тихо! — зашипел Тусет. — Ты хочешь, чтобы от тебя разбежались все слуги, госпожа?
Собеседница попыталась взять себя в руки и быстро-быстро закивала головой. Потом он обернулся к мрачному насупленному Пуатхотепу.
— Ты уверен в своих словах, уважаемый? Что мне сказать первому пророку?
— Я смертный, значит, могу ошибиться, — помолчав, проговорил он. — Подождем, сегодня или завтра все будет ясно.
Второй пророк еще раз посмотрел на несчастного верховного жреца и, поклонившись, вышел из комнаты.
Обратно в храм Тусет почти бежал, стараясь вспомнить, когда он в последний раз слышал об обвинениях в колдовстве. На память приходила только казнь наложницы владыки сепа Газели восемь лет назад. Эту историю долго рассказывали по всей стране.
Несчастная девушка, обиженная долгим невниманием господина, изготовила куклу из воска с добавлением крови и волос князя, чтобы пробудить в нем уснувшую страсть. А тот, как назло, в это время приболел. Кто-то из подруг донес, и наложницу схватили. Та во всем призналась, ей отрубили голову, а тело бросили в пустыне.
Другие подобные случаи происходили еще раньше и касались в основном Келл-номархов или высоких сановников. Правда, простолюдины тоже иногда пытались сводить счеты друг с другом с помощью колдовства, но никто из образованных людей никогда не воспринимал это всерьез.
На храмовом дворе оказалось необычно пустынно. То ли от небывалой жары, то ли еще по каким причинам торговцы позакрывали лавочки и разошлись. В храме стояла напряженная тишина, помощники жрецов и слуги ходили на цыпочках, разговаривали шепотом, то и дело оглядываясь. Очевидно, неприятность с "малой святыней" все-таки стала известна, несмотря на усилия Сетиера сохранить все в тайне.
