— Пришли моих капитанов.
— Сейчас же, милорд.
Илгаст снова сел. Положил ладони на плоскую, вытертую столешницу. "Солдат во мне видит ясно. Он ожидает, что мы подавимся горем и окаменеем от потрясения. Точный расчет, чтобы мы отступали в недоумении".
Он начал подозревать трясов — Скеленала и Шекканто — в преступной заинтересованности. Едва ли они обрадовались воскресению давно покойного речного бога. Многие ли отрицатели признавали религию монастырей?
"Они ничего не сделали, чтобы остановить резню. Не так ли?"
В коридоре раздавался топот сапог. Илгаст Ренд глубоко вздохнул. Сложил руки на столе. Они еще дрожали.
Проделав треть пути до монастыря Яннис, Финарра Стоун и Фарор Хенд нашли первую группу беженцев. Их состояние потрясло Фарор, она с капитаном сошли с дороги, пока сотни сломленных фигур ковыляли мимо.
— Куда они идут, сир?
— На восток, сама видишь.
— Там ничего нет, — возразила Фарор. — Кроме временного лагеря, всего лишь скромного форта из снопов травы и сухих деревьев.
— Именно, — согласилась Финарра. — Илгаст Ренд скоро столкнется с кошмарами снабжения.
Фарор Хенд ошеломленно качала головой: — Сир, у нас не хватит пищи. И убежищ. А зима на равнине...
— Сама всё знаю, хранительница.
— Да, сир. Прошу прощения.
— Отрицатели, можно предположить, — сказала Финарра, оглядывая изнуренных мужчин и женщин. — Но немногие стары, мало детей, совсем нет новорожденных. Тут что-то не так, хранительница. Выбери одного — вон того, что дважды на нас взглянул — и приведи сюда. Я выужу из него правду.
— Слушаюсь, сир. — Фарор Хенд спешилась и подошла к оборванцу, на которого указала капитан. Он ее заметил и съежился. По первому жесту отошел от прочих и похромал к ним на перебинтованных ногах.
— Не бойся, — сказала Фарор. — Мы Хранители, хотим выслушать новости, какие у тебя есть.
Мужчина прищурился на нее и пожал плечами. Пошел вслед за ней к Финарре Стоун.
Капитан не стала терять времени. — Вы из монастырских, сир. Какого убежища ищет ваш народ?
— Они нас отослали.
— Кто?
— Трясы. Но сначала забрали детей. Вот их сделка. Пища для нас, обещание, что дети будут в безопасности.
— А старики?
Мужчина потряс головой, словно услышал шутку. — Отцы и матери были из лесов и от реки. Они решили остаться. Теперь все мертвы.
— Хранители не смогут вас содержать, — сказала Финарра Стоун.
Он снова пожал плечами.
— Возможно, смогут защитить от бандитов и... прочих врагов. Но не от голода и зимних холодов.
— Больше идти некуда.
— А много вас на дороге?
Мужчина кивнул, переступил с одной окровавленной ноги на другую.
— Можете идти, сир.
Они смотрели, как беженец возвращается в потрепанную колонну. Капитан резко выдохнула. — Забрали детей.
— Сир, — сказала Фарор Хенд. — Вы везете Шекканто и Скеленалу сообщение, что Хранители на их стороне. Но если бы Калат Хастейн узнал, что Мать и Отец культа разгоняют свою паству, делая детей горькой монетой...
— Мы доставим послание, — сказала Финарра, натягивая удила. Потом замешкалась, искоса глянув на Фарор. — Прости, хранительница. Я делаю наше путешествие неприятным, натянутым. Вода мутна меж нами, и мне жаль.
— И мне, сир.
— Но таким мелочи ничтожны пред видом здешних бедствий.
— Да, сир.
Финарра поколебалась и продолжила: — Когда закончишь с Легионом Хастов, Фарор Хенд, выбери место, где можно переждать.
— Сир?
— Место. Назови мне свой выбор, прежде чем уедешь, и я позабочусь, чтобы весточка была послана... тому, кому ты скажешь.
Фарор Хенд не опустила взгляда перед капитаном. — Сир, я не дезертирую из Хранителей.
Финарра кивнула: — Понимаю. Тем не менее, придумай место...
— Убежище.
— В грядущие бури, Фарор Хенд, всем нам нужны будут такие места.
Фарор всмотрелась в капитана и кивнула: — Я подумаю, сир.
— Отлично. Ну, придется ехать по равнине — полагаю, дорога непроходима до самого монастыря Яннис.
— Вы смогли бы заключить такую сделку, сир?
Финарра кинула на нее быстрый взгляд. — Так и не родила ребенка, не знаю что сказать. Но... если не видишь надежды, но тебе предлагают спасти детей... какой же родитель не отдаст жизнь ради спасения детей?
— Трясы отлично это поняли, думаю я. И все же... Встретив их отряд среди развалин стоянки разбойников, я услышала, что они сделали там такое же предложение, но матери перерезали горло своим чадам.
Финарра заморгала. — Кажется крайне эгоистичным.
— Возможно, сир, некоторые ценят свободу дороже самой жизни.
— И отлично, если это собственная жизнь. Вряд ли хоть один ребенок радовался касанию клинка.
Фарор Хенд промолчала, не в силах найти возражений. Но воспоминания мучили ее.
Некоторое время они ехали медленно — почва оказалась неровной и каменистой. Наконец она сказала: — Сир, многие ночи мне снились матери и отцы, убивающие своих детей. Но им не предлагали сделок, и никакая угроза не нависала, торопя руки.
— Тревожный сон, хранительница. Если деяние их было бесцельным...
— В некотором смысле цель была, сир. С каждым зарезанным ребенком, виделось мне, росли богатства убийц — столбики монет, каменья и шелка, рабы у ног. Я видела, как они жиреют, но за окнами мелькали языки пламени... все ближе...
— Давайте выполним свои задачи, хранительница. И не будем поминать дурные сны.
Когда Финарра Стоун понудила коня идти быстрым, почти опасным аллюром, Фарор последовала ее примеру. Свет дня угасал, на тракте слева поток фигур стал бесцветным и тусклым. Вскоре сумерки поглотили их.
ДЕВЯТНАДЦАТЬ
Звуки пирушки заполнили лагерь Легиона Хастов, залетая в шатер командующего. Хунн Раал улыбался, исподволь изучая женщину напротив. — В такое время это кажется скромным жестом, — сказал он, — но не могу отрицать, что наслаждаюсь происходящим.
Торас Редоне не улыбнулась в ответ. Лицо ее не менялось, что начало раздражать капитана. В левой руке она держала кружку, в правой кувшин вина из личных запасов, поставив обе емкости на колени. — Если думаете, — сказала женщина с едва заметной нечеткостью выговора, — что, раздав вино и эль солдатам, можно обеспечить вечный союз двух легионов, капитан... пьянство завело вас не туда.
Хунн Раал поднял брови. — Меня очень ранит, командир, что мы глядим друг на друга как соперники...
— Ваша нелюбовь к Хастам не связана с соперничеством. Вы боитесь нашего оружия, его воинственных песней. Не моих солдат нужно накачивать вином, чтобы достичь мира. Возможно, милости вашим солдатам оказались бы полезнее.
— Воинственные песни? Клянусь Бездной, командир, многими словами можно описать зловещие вопли ваших клинков, но язык музыки тут явно не подходит.
Она не сводила с него упрямого взгляда. — Неужели? Какой волнующей симфонии вы желали бы на войне, капитан? Барабанов, чтобы чаще билось сердце? Крещендо, отмечающего столкновение врагов на поле боя? Печальных гимнов, чтобы улегся пепел над неизбежной следующей сценой — сценой резни? Вы романтик, капитан? Грезите о славе и добродетели, героизме и мужестве? Мы все братья и сестры в броне, под кожей и до мозга костей — и, лишаясь боевых покровов, смешиваемся в общую кучу? — Она подняла кружку, сделав очередной глоток. — Такой мужчина пришел к нам? Пьяный и сентиментальный, но готовый воздеть руку и ткнуть указующим перстом в неверных?
Хунн Раал подавил резкий ответ. — Легион Хастов объявил себя личным воинством Матери Тьмы...
— Урусандер отвергает наши притязания? А вы?
Он покачал головой. — Командир, среди вас отрицатели.
— И что?
— Они не принадлежат Матери Тьме.
— Неужели?
— Разумеется.
Она наполнила кружку — как делала после каждого глотка. — Слишком многое ослабляет вашу решимость, капитан. Сомневаясь в себе, вы творите врагов и поднимаете их, словно кукол из грязи и соломы. Но чьи пороки они изображают? Многие старые солдаты замечали, что враг становится мерой им самим. Да, вот вы, не желающий уважать врагов, хотя и преувеличивающий их опасность. Слишком пьяны, капитан, чтобы оспорить противоречие?
Ночь началась как состязание в выпивке (или так прочитал Хунн Раал взгляды командующей). Пока они сидели в шатре, фургоны въехали в лагерь, фляжки вскрыли перед смеющимися солдатами, и Торас Редоне не возразила против столь щедрых раздач... Он постарался привести мысли в порядок. — Я уважаю опасность, которую они несут. Потому и пришел к вам. Наши легионы должны сообща встать на защиту Матери Тьмы.
— Я так понимаю, капитан, это не ее приказ. Мать Тьма никого не принуждает. — Торас внезапно фыркнула. — Как она смогла бы, если дары поклонения остались неизвестными? Чем мы вознаграждаемся, почитая ее богиней? Чего стоит монета веры? Жрицы тонут в постелях среди шелковых подушек. Мать Тьма не провозглашает законов, ничего не требует от нас. Что она за богиня, если не оценивает свою власть числом приверженцев? Поклоняйся ей. Не поклоняйся ей. Так и так она не меняется.
— Я простой солдат, командир. Признаюсь, избегаю вмешиваться в религиозные дела. Смотрю на мир, как подобает солдату. Все мы носим мундиры, и воины, и политики, и священники.
— Неужели Куральд Галайн не вместит всех?
— Мы можем захватить мир, командир, но все же будем сражаться меж собой.
Торас Редоне отвела взгляд, вроде бы изучая стены шатра и насекомых, ставших молчаливыми свидетелями беседы. — Может быть, — произнесла она тихо, — это и говорит нам Мать Тьма. Воплощает пустотность всех наших убеждений. Иные наслаждаются видимым исполнением грез, хотя на деле у них нет ничего. — Глаза снова уставились на Хунна. — Мы толпимся на краю пустой чаши, капитан, с трудом балансируя, восхваляя скользящих внутрь и восторгаясь теми, кто падает наружу и пропадает навеки. Когда этого наслаждения становится недостаточно, ну, мы начинаем сталкивать соседей, сбрасывая наружу и говоря себя, что их жизни стоили меньше... — Голос ее затих, она выпила, уставившись на полотняную стену.
— Командир, я ищу лишь мира.
Вздохнув, она ответила: — Истина темноты в том, что она прячет всё и не отражает ничего. Спотыкаясь в слепом неведении, мы толкаем любого, кто оказался рядом. Не видите ли в этом иронии, капитан? Имя Бездны стало проклятием на наших языках, но, скажу вам, я склонилась перед Матерью Тьмой в Палате Ночи и ощутила Бездну — когда она коснулась моего лба.
Потрясенный, Хунн Раал промолчал.
Торас Редоне вяло пошевелила плечами. — Однако она сидит на Престоле Ночи и мы признаем ее власть без вопросов. Разумеется, — спохватилась она, — трон был подарком лорда Драконуса. Можно было бы вообразить — учитывая его предполагаемые амбиции — как он воздвигает ДВА трона.
— Командир, я не имею претензий к консорту. Это знать одержима его дерзостью. Но вы подняли интересный вопрос... А с друзьями — аристократами вы вели подобные речи?
Торас Редоне моргнула и потрясла головой: — Он прыгнул в наш бассейн, и мы его ненавидим. Тут нет ничего особенного.
— Известно вам, командир, куда он пропал?
— Нет. — Она махнула рукой, расплескав часть содержимого кружки. — На запад.
— Солдат не следует презирать даже в мирные времена. Мир завоеван нашим потом, нашей кровью — ну, как вам не завидовать?
— Это не зависть, капитан, а равнодушие. Чему я рада.
— Как вы можете? Мы заслужили награду за принесенные жертвы!
— Какие жертвы, капитан? Вы еще живы. Даже ног — рук не потеряли.
— Я говорю не про себя! У меня есть друзья изувеченные, ослепшие. Иные не спят ночами...
— А прочие пьют или вгоняют себя в забвение дымом трав. Ибо правда войны ломает нас, и мы остаемся сломленными. Возмещение, да? Для мертвых давайте построим роскошные мавзолеи. Для калек — погрузимся по шеи в жалость и насосемся из раздутых сисек раскаяния, пока совсем не разжиреем. А пьяницам вроде нас с вами, капитан, достаются полные кладовые и высокие стулья в каждой таверне, с которых можно вещать о былой славе. Или титула желаете? Что ж, нарекаю вас Лордом Войны и обязуюсь подыскать подходящее имение. В добавку выделю поля ужаса для еженощного покоса, и амбары с дурными воспоминаниями — можете хоть целый день молоть зерно в муку и называть это жизнью.
Хунн Раал долго смотрел на нее — а потом сунул руку в принесенный с собой мешок и вытащил кувшинчик. — Мой дар вам, командир. Отличный сбор. Надеюсь, вы найдете в нем наслаждение.
— У меня своего хватает, капитан. Но все равно благодарю.
— Отказываетесь от подарка?
— Вовсе нет.
— Так наполнить вам кружку?
Она покачала головой: — На эту ночь довольно пьянства, капитан. Нужно обойти дозоры, дабы ваши друзья не соблазнили ночную стражу настойчивой, хотя и деланной, щедростью.
— Если они так поступают, командир, то от всей души.
— Ваш поступок отмечен, капитан, мне есть над чем подумать. Но мои правила ясны — если найду стражника с запахом алкоголя изо рта, утром быть публичной порке. Дисциплина необходима даже в мирные времена.
— Воистину, — согласился Хунн Раал. — Я впечатлен.
— Неужели? Хорошо. Может, это я даю вам повод подумать.
— Командир, Легион Хастов нам не враг.
— Кроме отрицателей в моем строю.
— Это ваша забота, не моя.
— Рада слышать, капитан. Ну, не стесняйтесь, воспользуйтесь запасной койкой в шатре. Вряд ли я вернусь до рассвета.
— Тоже сон не идет, верно, командир?
— Оставляю его для штабных совещаний. Что ж, если позволите...
Он встал вместе с ней. — Это был восхитительный вечер.
Торас Редоне внимательно вгляделась в него. — Никогда не пьете так много, как хотите показать. Почему бы, капитан? — И вышла из шатра, не дожидаясь ответа.
Хунн Раал смотрел на клапан входа, пока ткань не успокоилась. Сел. "Ну, почему я не удивлен? Когда дело доходит до выпивки, тебе не обмануть пьяницу". Насекомые взлетели с колышущегося полотнища, но успели уже усесться. Он пялился на них. "Тоже на аудиенции, но многого не ждут. Хотя лучше они, чем такая вот сучка в командирах".
Взгляд набрел на кувшин, который он поднес ей, отдернулся. Вздыхая, он взял кружку и наполнил рот вяжущей жидкостью. "Солдату не надо извиняться, что пьет. Ведь нельзя просто так отойти от танца со смертью. Никакая стена тебя надолго не сдержит".
Со стороны входа донесся звук, он поднял голову и увидел Севегг. Поманил внутрь.
— Видела, как она выходит, — сказала женщина.
Хунн Раал кивнул. — Скоро и мы уходим. Сообщи остальным. Пусть отходят тихо и по одному. Оставьте фургоны и лошадей.
— А наши лошади, кузен?
— Для вас "сир", лейтенант.
— Да, сир. Прошу прощения.
— Они остались стреноженными далеко от дозоров?
— Как велено, сир.
— Возьми двух солдат. Седлай коней, ведите на восточный тракт. Рандеву окончено. Желаю видеть вас перед рассветом.
— Слушаюсь, сир. — Она отсалютовала и вышла.
Он поглядел на кружку в руке, поднял, выливая жидкость на грязный пол, и поставил в середину командирского стола.
