Вымышленное групповое сознание исходящей из принципов гомеостаза планеты Гея, включающее все живое и отчасти неживое, в определенной степени реализует подобное статистическое усреднение и действительно не нуждается в правительстве, что может быть возможным управленческим решением далекого будущего ("Край Основания"). В идеале это вариант глубочайшей демократии, при которой действия и поступки отдельной составляющей этого сознания предопределены общими интересами до такой степени, что эта составляющая уже не может себя считать свободной личностью в нынешнем понимании. Подобный путь очень труден, он требует строгой и непрестанной самодисциплины, самоограничений и самопожертвования от каждого. Как мы видим на примере даже достаточно продвинувшихся на этом пути демократий, это посильно далеко не для всех, особенно для анархистских натур, индивидуалистов и привыкших к совсем другому укладу жизни эмигрантов. И конечно, он не устраивает милитаристов, диктаторов и авторитарных лидеров, представляя неприемлемую для них альтернативу ("Основание и Земля").
Правда, для выполнения немногих оставшихся общих функций Гее все же нужны мгновенная телепатия и достаточно глубокое предвидение, т.е. опять же дополнительные фантастические возможности. Кроме того, реализация такого разума на практике достаточно сложна хотя бы с точки зрения достижения единого мнения. Дэвид Брин полагал, что это достаточно легко: "Групповое сознание не нуждается в убеждении. Эти существа просто соединяют свои сознания, становятся одним целым и принимают решение" ("Риф яркости"). На самом деле все не так просто, на этапе объединения возникают трудности. Если при этом все сознания учитываются одинаковым образом, приоритет останется за неорганической частью ввиду ее огромного количественного преобладания. А введение неравенства сознаний, например, по их уровню развития или качеству, будет означать то или иное выделение элиты и возможность навязывания ею своего мнения (Аластер Рейнольдс "Пропасть искупления"). Мы видим, что необходимое установление ограничений на доступ к информации вызывает появление управленческой иерархии даже в будущем обществе людей, способных ментально объединять свои разумы (Аластер Рейнольдс "Ковчег спасения"). Внешне такая ситуация все же отличается от нынешнего состояния дел, когда новый политико-социальный или экономический курс и даже более мелкое изменение сначала генерируется элитами, затем обкатывается в узких кругах специалистов, например, среди экспертов, и только после этого предлагается массам через рекламные и избирательные технологии, с возможностью корректировки по ходу обсуждения. При этом рядовому потребителю или избирателю дается время примерить новинку на себя, задать вопросы, высказать мнение, чтобы свыкнуться и почувствовать себя сопричастным — ведь человек почти всегда достаточно инерционен. "Нужен какой-то срок, чтобы средний человек согласовал свои привычные представления с новыми идеями... даже если эти идеи сохраняют ему время и деньги" (Бен Бова "Властелины погоды"). На эти действия необходимо немалое время. В групповом разуме все это ради ускорения и эффективности предлагается сжать до мимолетного мысленного обмена мнениями. Но не получится ли в результате усреднение мнений по большинству, в каждый данный момент не особо заинтересованному в квалифицированном решении того или иного вопроса, со скатыванием к господству посредственности? Например, как в рассказе Уильяма Тенна "Нулевой потенциал"? Как избежать чрезмерного влияния затяжного мысленного ораторствования на принятие решения? Какими критериями следует руководствоваться при таком принятии? Как групповому сознанию поступать с мнением отдельных гениальных или просто прозорливых личностей, которые могут оказаться правыми, даже когда подавляющее большинство уверено в обратном? И вопрос на десерт: будет ли общее сознание устойчиво по отношению к вовлеченным в него психически расстроенным или явно сумасшедшим разумам?
Роберт Уилсон проводит различие между кортикальными демократиями, где коллективные политические решения принимаются на основе предметной логики, и лимбическими, в которых достигается интуитивно-эмоциональный консенсус. По его мнению, будущий опыт группового сознания негативен почти во всех вариантах, особенно в том случае, когда стратегически правильнее было бы отказаться от него и перейти к индивидуальным решениям ("Вихрь"). Майкл Суэнвик высказывает мнение, что такое сознание опускает индивидов до уровня насекомых в улье, несмотря на интеллектуальное превосходство объединенного разума, и неизбежно конкурирует с остальными людьми ("Вакуумные цветы"). Еще один недостаток ментального коллективизма подчеркивает Аластер Рейнольдс. По его мнению, в общем разуме неизбежно разделение индивидуальных сознаний по степени допуска к информации, что влечет за собой появление иерархии, в том числе тайной. В результате верхние ступени этой иерархии оказываются уязвимыми по отношению к стороннему ментальному манипулированию ("Ковчег спасения"). В любом случае без непременной упорной работы элит и остальных членов общества над собственным моральным совершенствованием все прочие действия остаются малоэффективными, и ни психоистория, ни групповое сознание не изменят это положение (Пол Андерсон "Чувствительный человек").
В силу своей распределенности среди самых разнородных составляющих групповой разум вынужден руководствоваться в качестве основы принципом непричинения вреда жизни (Айзек Азимов "Край Основания"), он в значительной степени лишен чувства индивидуальности личности и, как следствие, инстинкта самосохранения, что может привести его к гибели, в первую очередь всех его биологических компонент. "Врожденный инстинкт выживания сыграл большую роль в эволюции", правильно указывал Дэвид Брин ("Глина"). Поэтому столкновение с неуязвимыми хищниками, подобными Вому (Алан Дин Фостер "Зелье"), для него могло бы оказаться либо фатальным, либо привести к трудноразрешимой задаче выбора из двух равнозначных приоритетов собственного выживания и защиты чужой жизни. Этот недостаток исправлен в коллективистском обществе октопауков, в котором агрессия, насилие, тяга к убийствам и войне химически и психологически вытравлены, но просыпаются в некоторой части популяции при появлении реальной угрозы жизни колонии или всей расы. Они вновь затухают в случае исчезновения такой угрозы путем добровольно-принудительного устранения данной части (Артур Кларк, Джентри Ли "Рама явленный"). Подобное изъятие достаточно большой части популяции колонии, полностью отрицающее цену всех этих жизней, и есть настоящая стоимость такого исправления упомянутого недостатка. Надо сказать, этот рецепт почти списан с многих известных Земле военно-социальных экспериментов XIX-XX веков с их многочисленными жертвами. Приходим к давно известному выводу: "Нет в мире совершенства" (Антуан де Сент-Экзюпери "Маленький принц"). И дополним его: но стремиться к нему необходимо.
В результате у Азимова оказывается, что закулисным регулятором основных социальных процессов в населенной человечеством галактике, включая давнее создание группового разума на одной из когда-то терраформированных планет, является тот самый древний, но непрерывно обучающийся и накапливающий опыт робот Дэниэл Оливо ("Основание и Земля"). Будто бы на основании всего своего объема знаний и опыта он лучше самих людей знает, что нужно человечеству, инициирует разные варианты его развития и в нужные моменты подталкивает его к необходимым действиям. Каким образом это ему удается, особенно после заявлений того же робота о непонимании им блага для людей, автор не разъясняет. Получаем осовремененный вариант высшего разума — иными словами, снова попытку убежать от самостоятельного решения проблем, перевалив их на кого-то другого, якобы более умного. Столь горькая пилюля немного подслащена тем, что первоначальный разум робота создан самим человеком, и, если робот решает проблему, человек может считать себя выигравшим как создатель орудия решения.
Беда в том, что для решения сложных и нетиповых задач робот действительно должен уметь обучаться и совершенствоваться, а при выполнении одного этого условия нет гарантии, что при этом он сохранит приоритет нужд человечества или, в широком смысле, жизни. Из него вполне может получиться нечто вроде управляющего космическим кораблем компьютера, старающегося достичь противоречивой конечной цели ценой гибели членов экипажа (Артур Кларк "Космическая Одиссея 2001"), устраняющего "несовершенную" биологическую жизнь автоматического космического зонда (Джеймс Блиш "Оборотень") либо массового убийцы людей, исходящего из собственной трактовки человеческих сказок (Брайан Олдисс "Новый Санта-Клаус"). Ведь робота не сдерживает чувство принадлежности к человечеству или к обобщающей его жизни. Человек отличается от него тем, что с рождения учится не только решать задачи, но и тому, как надлежит вести себя среди других людей, а, кроме того, с малых лет ощущает наказания, следующие за вредом, который он причинил или мог бы причинить другим. Дополнительно он обучается на примерах и ошибках других. Отсутствие подобного тренинга отнимает многие умения, необходимые в дальнейшей жизни (Рэй Бредбери "Детская площадка"), их нельзя заменить суррогатами (Кит Рид "Автоматический тигр"). Распространенную точку зрения выразил Джек Чалкер: "Интеллект без сострадания — всего лишь хороший компьютер" ("Демоны на Радужном мосту"). Ее повторяет в положительном контексте Джек Макдевит: "Разум и сочувствие — вот что, по сути, делает нас людьми" ("Жар-птица"). Даже люди, выращенные из эмбрионов в среде роботов, могут не получить нужных навыков для обычной жизни в обществе (Аластер Рейнольдс "Префект"). Социализация, вероятно, даже более важная часть воспитания и взросления, чем обучение (Джозеф Шеллит "Чудо-ребенок"). Она не дает человечеству уничтожить себя, как могло бы случиться много раз во время холодной войны. Замена этого процесса формализованными законами роботехники может оказаться невозможной, учитывая, что понятия "человечество", "благо для человечества", "права человека" и многие другие являются всего лишь абстракциями даже для антропоморфного робота (Айзек Азимов "Роботы и империя"). Напомним отмеченные ранее сложности с определением и количественным выражением подобных понятий. Не стоит также забывать, что сохраняющееся подчинение роботов человеку, в частности, теми же законами роботехники, препятствует развитию их самостоятельности и инициативы (Брайан Олдисс "Кто заменит человека"). С этой точки зрения адаптация к обществу будущего "рожденного" электронным способом человека назначенными ему родителями и воспитателем (Артур Кларк "Город и звезды") может иметь преимущество перед предшествующей телесному воплощению полностью электронной социализацией (Грег Бир "Эон"). Последняя больше подходит подражающим человеку компьютерам, а не самим людям.
Лишь время покажет, получится ли в будущем передать практически все функции управления огромной распределенной по космосу цивилизацией в руки искусственных разумов, сумевших впитать и успешно применять опыт людей и многих других рас галактики (цикл "Культура" Иэна Бэнкса). Не исключено, что подобная ситуация так и останется вымыслом автора, не удовлетворенного уровнем управления, который сейчас демонстрируют люди. Сомнение вызывает также описываемое Айзеком Азимовым долговременное подчинение действий развивающегося искусственного разума исключительно интересам человечества. Возможно, при этом реализуются совсем другие сценарии с появлением у искусственного интеллекта собственных целей, на которых он постепенно сосредоточится (серия "Песни Гипериона" Дэна Симмонса, Чарлз Стросс "Акселерандо"). Готово ли к этому человечество хотя бы в далеком будущем?
При всех кажущихся достоинствах психоистория выглядит достаточно пассивным инструментом. Сама по себе она не может исключить из жизни человечества неравноправие, голод, войны и насильственную гибель многих людей, лишь указывая на возможности их минимизации и существование лучшего будущего. Она должна оставаться понятной только немногим посвященным, чтобы ее предсказания не стали известны широким массам и тем самым не нарушили бы предписанный ею ход истории. Может быть, поэтому в романе "Конец Вечности" Айзек Азимов рассмотрел случай активного воздействия на развитие земной цивилизации. Вечность представляет собой искусственно созданные, проходящие из прошлого в будущее сквозные колодцы (туннели) времени. Ее обслуживает тщательно отобранный из разных эпох персонал, который будто бы умеет качественно и количественно оценивать благо человечества с помощью мощных компьютеров. По колодцам времени можно передвигаться, выходить из них в любые реальные моменты времени, проводить наблюдения и вносить изменения, которые обеспечивают существование и желательное развитие человеческого общества. Изменения предварительно рассчитываются по как можно более точным многовариантным социальным моделям. Приветствуются минимально необходимые воздействия, ведущие к желательным изменениям, но если предполагаемый конечный результат кажется удовлетворительным, без колебаний в жертву приносятся люди и осуществляется полная реконструкция целых исторических эпох с изменением судеб и жизней всего населения. Критериями всеобщего блага служат достаточно субъективные односторонние результаты, например, устранение глобальных войн или предотвращение широкого распространения наркотиков. Представляя собой узкую элитарную касту, персонал использует свою неограниченную власть в основном ради снижения оцениваемых им самим рисков развития общества и заботы о существовании Вечности. Последняя исчезает с разрушением колодцев времени и возвращением человечеству права творить собственную историю, когда один из сотрудников персонала уничтожает шанс на ее появление, преодолевая препятствия на пути своей любви к девушке, намеренно посланной из далекого будущего с целью устранения Вечности.
"Любая система, которая... позволяет кучке людей принимать решения за всё человечество, выбирать за человечество его будущее, неизбежно приводит к тому, что высшим благом начинают считать умеренность и безопасность — синонимы посредственности" ("Конец Вечности"). Как хотел показать автор, узкой группе лиц не удается правильно оценить благо всего человечества, поэтому исходящее лишь из ее понимания и интересов активное вмешательство в историю далеко не всегда оказывается полезным. Это опять та же известная проблема роли элит. Обойтись без них люди пока не могут, но если эти элиты слышат только самих себя, не сверяют курс с пожеланиями остальных и пренебрегают их нуждами, результаты для большинства таких стран обычно оказываются плачевными. По мнению Азимова, чересчур заботливое и непременное устранение рисков из жизни человека приводит к застою общества, в данном случае к тому, что человечество остается прикованным к Земле и не выходит в галактику, проигрывая межзвездную конкуренцию. Конечно, подразумеваемые сверхсветовые полеты вряд ли будут возможны, но полезная в целом для всего человечества роль рисков в жизни сохраняется и перевешивает соображения, связанные с их опасностью для отдельных людей и организаций. Рассмотренная автором ситуация небольшой властной группы лиц затрагивает один из древних вопросов, она применима ко многим другим случаям, в том числе к вопросу сменяемости власти.
