Минделл часто задумывался и всякий раз поражался упорству и тщательности, с которыми Кеннеди выпихивал их к Марсу. Казалось, он бы руками вывел “Надежду” на отлетную траекторию, если бы осилил.
Степан сунул руку почесать отрастающие волосы, ткнулся в пластик скафандра, опустил руку. Дождался подтверждения от Минделла и пустил подъемник дальше, к следующей остановке.
Они миновали толстые баки с водой, сжиженным кислородом, азотом и другой потребной химией. Проехали блоки с контейнерами — для космоса разработали биопластовые, на вид ничем не отличающиеся от обычных металлических, только легче. Степан вспомнил, как удивлялся: оказывается, лигниновый композит лучше переносит космический холод, нежели обычный стеклопластик. И оба они лучше по холодостойкости, чем легированная сталь.
Склады завершились. Ядерщики вышли на этот раз вдвоем. Здесь находились три реактора Первого Энергоблока, питавшие корабль светом, обычным электричеством, теплом. Один вовсе на запчасти ехал, в него даже урановые таблетки не загружали. Второй стоял в предпусковой готовности, а третий сейчас работал.
Здесь же к продольной ферме крепились громадные радиаторы, излучавшие в космос паразитное тепло. Реактор, несмотря на всю футуристичность, машина тепловая. Работает на разнице температур. А значит: привет циклу Карно, где все зависит от этой самой дельты между нагревателем и холодильником.
Обход реакторов занял около получаса. Ядерщиков успел дважды вызвать вахтенный пилот и один раз — китаянка с редчайшей фамилией Чжу, доктор и биолог экспедиции. Пилот интересовался показаниями стрелочек, сверяя их со своими данными на пульте. Доктор — показаниями личных радиометров, артериальным давлением, пульсом, температурой. Оба остались довольны услышанным, так что ядерщики продолжили обход отсека.
Корабль слишком громаден, чтобы нести в его отсеках постоянные вахты — как они несутся, примером, на подводных лодках. Там полно сложных механизмов, масса точек отказа. Не беда: в каждую клеточку сажается вахтенный матрос, а офицер с пульта постоянно его опрашивает, не давая уснуть.
На “Надежде” не то, что матросов — офицеров столько не прокормить. Вот и приходилось вахтенным парам время от времени проверять корабль по всей длине.
После реакторного отсека решили передохнуть. Застегнулись в каретку, глотнули еще виноградного сока, и Минделл вернулся к давнему спору:
— Степан, твой СССР из-за климата always проигрывает. Вам приходится строить controlled воздушные пузыри, ну, теплицы, для cultivation продуктов. Такие же теплицы вам приходится строить для городов и для промзданий, из-за чего себестоимость любых промтоваров у вас больше, чем где угодно еще.
Степан подумал, посмотрел, как проворачиваются в решетках несущей фермы звезды. Здесь их немигающие глаза пугали намного больше, чем со дна земной атмосферы. Глотнул сока и сказал:
— Зато теплица строится один раз. Дальше мы можем пользоваться всеми преимуществами контролируемой среды. Жучков не допускать, самое простое. Потом, в теплице можно агромост пускать. Индустриальная обработка земли. Экономия на тракторах. Не жечь горючее, пахать электролебедками. А это, во-первых, сильно стирает разницу климата по планете, во-вторых, страхует от резких перемен погоды и всяких там случайных снегопадов. У меня дядька в такой теплице работает. Шесть урожаев за год, как тебе?
Минделл тоже глотнул сока.
— Да. На Марсе ведь ничего иного и не получится.
— Опять на работу съехали.
— Так женщин в экипаже только двое. И ни одной рыжей.
— Ну, брюнетка ничего, согласись.
— Зато у немки размер… Есть.
— Все бы тебе размеры.
Минделл молча вздохнул и щелкнул тангентой, выходя в общекорабельную сеть. Перерыв закончился. Инженеры еще раз проверили подъемник и Степан дал тягу.
Следующая остановка — где к продольной ферме крепится стометровая шайба рекреационного отсека. Там оранжерея, там спорткомплекс, но главная особенность шайбы: она может плавно вращаться на продольной оси. Когда взрывы за кормой прекратятся, по всему кораблю мигом образуется невесомость, и хитрый человеческий организм сразу начнет вымывать из костей кальций. Ну в самом деле, хозяин, зачем тебе скелет, когда нету гравитации?
На всякое хитрое подсознание найдется умное сознание. Еще Циолковский догадался, что силу тяжести можно компенсировать центробежной силой, а Беляев написал про такое в “Звезде КЭЦ”. За одиннадцать лет от шестьдесят четвертого и до семьдесят пятого конструкцию собрали на орбите, проверили — и вот насадили на шампур центральной фермы, и послали к Марсу.
Так что, когда разгон прекратится, и корабль пойдет по инерции с набранной скоростью, сегодняшний пол станет стенами, а новый пол образуется на ободе шайбы, и никакой самый хитрый организм не посмеет вымывать из костей ни кальция, ни еще чего нужного.
Через двадцать шесть часов “Надежде” предстояло выполнить разворот — встать “паровозом” вперед, чтобы при подлете к Марсу тормозить всей мощью главной тяги. Сейчас инженеры внимательно осматривали крепления растяжек “шайбы” и ее опорный подшипник.
— Выглядит просто, — Минделл потянулся утереть лоб и стукнулся в светофильтр перчаткой. Подготовка подготовкой, но, когда задумаешься о деле, заученные жесты забываешь.
— А сколько за одним узлом патентов. Одна вакуумностойкая смазка чего стоит.
— Стоит, — кивнул Степан, отсоединяя тестер. Целостность подшипника проверяли просто: наличие контакта означало, что промежуточное кольцо разрушено, ролики расклинило между осью и стенами. Поскольку отсек пока ни разу не вращался, проблема такая может возникнуть либо от ударной перегрузки импульсного привода, либо от космического холода, либо от сочетания обоих факторов с неравномерным нагревом корабля. Хотя “Надежда” и вращалась потихоньку вокруг всей своей километровой оси, чтобы Солнце нагревало конструкции равномерно. Предлагали раскрутить ее так же для получения искусственной гравитации — тогда обошлись бы без подшипников совсем — но на модельном расчете корабль длиной километр при таком вращении начинал опасно раскачиваться. Решили в натуре этого не проверять.
— Про патенты мысль хорошая. — сказал Степан. — Если мы проигрываем по климату, то будем делать business на патентах и науке. Всех изобретателей сгребем. Лаборатории в каждом поселке поставим. Испытателей научим сотнями тысяч. А вы и китайцы воплощайте в металл. У вас very good машины получаются.
— Неплохо бы нам изобретателей, — кивнул Минделл. — Сейчас мы жутко нерационально расходуем уран в тяговых зарядах. При нашей площади опорной плиты мы получаем от сферического взрыва… Телесный угол маленький. Выходит, процента два чисто по площади. Ну и шутки с бериллиевым диском, с дымным облаком дают в сумме процентов семь-десять. Везем, в основном, топливо. И полезный выход как у паровоза.
— С паровоза все началось. На химтяге мы бы и сюда не добрались.
— Мало, Stepan. Хочу больше. Здесь пустота во все стороны. Я хочу при жизни кольца Сатурна потрогать.
— Вредно не хотеть…
Дальше, за баками, складами, отсеком с отдыхательными фикусами, на центральной ферме сидела шайба жилого отсека с просторными двухкомнатными покоями на каждого из восьмерых землян. По ободу личные каюты, а в центре столовая, она же библиотека с терминалами бортового компьютера, и сам этот компьютер, вполне вольготно чувствующий себя на оставшейся площади.
Численность экипажа ограничивалась не местом — в стометровой шайбе нашлось бы куда пристроить пару дополнительных спальников — а возможностью нормально прокормить всех на пути к Марсу и обратно.
Здесь подшипники проверяли особенно тщательно. Подшипники, шлюзы между шайбой и центральным коридором, саму ферму на усталостные трещины, и так далее — по девятому-дельта clarliste. В общем, закончили еще через полтора часа. Теперь соком не ограничились, пили горячий какао.
— Забавно, — сказал Минделл. — Удивительно думать, что мы и есть Марс. Весь будущий Марс — это сейчас мы. Не физически, а… Как бы это сказать… Мы воплощаем в себе все, о чем люди мечтали и думали.
— Тоже Бредбэри читал? “Марсианские хроники”?
Минделл ухмыльнулся:
— На языке оригинала.
После жилого отсека проверяли шайбу лаборатории, набитую всевозможными регистраторами, дублирующим компьютером.
— Больше половины сделали, — выдохнул Степан.
— Прерваться?
Степан поглядел в наручный прибор-коммуникатор. Потыкал в строчки меню пристегнутой палочкой-стилусом. Ответил:
— Не вижу смысла. Разворот уже скоро. Вот я считаю: придем, снимем скафандры. Потом в зеленом блоке наверняка захочется веточки подстричь.
— Непременно. Успокаивает.
— Потом сдать отчет, словом перекинуться. Обязательно же начнем обсуждать цифры. И что останется на сон? Ну, пару часов. Потом снова в скафандры, проверка скафандров, проверка связи, и вылезаем на ферму снова, только уже без резервного времени, впритык.
— Спешить начнем, — Минделл поморщился. — Not good.
— У тебя как показатели?
Минделл буркнул:
— Как у космонавта.
Степан сперва шутку не понял. Потом сообразил:
— Ну да, ты же астронавт. Ладно, запрашиваю рубку.
Пилоты — как раз меняли вахту, в рубке оказались Леонов с Армстронгом одновременно — и доктор Чжу разрешили продолжение осмотра, но потребовали медицинские показатели дублировать голосом каждые полчаса, а при малейшем намеке на ухудшение красные кнопки давить немедленно.
Ядерщики ухмыльнулись: иного они и не ожидали. Развернуть “блинчиком” километровую трубу не такое простое дело. Увы, без маневра не обойтись. Не вешать же второй тяговый блок на нос корабля. Так что осмотр надо закончить пораньше. Мало ли, что все индикаторы на пультах зеленые.
— Дальше вверх?
— Ага, солнце еще высоко.
— Степан, а правда, что ваш самый лучший поэт — правнук негра?
— Пушкин? Ты удивишься, но да.
За жилыми шайбами потянулись резервные склады, а в самой их сердцевине Второй Энергоблок, сейчас холодный, потому что резервный. Осмотрели быстро.
Проехали чуть вперед, к причальному кольцу: такой же типовой шайбе, где вместо людей обитали шесть посадочных модулей. Очень похожие на те “фонари”, что садятся сейчас на Луну, только мощнее. На Луне атмосферы нету и притяжение там поменьше. С модулей-то человек и ступит первый раз на Марс.
Здесь тоже задержались на полтора часа. Продиктовав отчет, Минделл выдохнул:
— Теперь мы придем и на Марс.
Степан медленно расслаблял кисти рук, локти, плечи и шею, и потому не ответил, только указал рукой: вперед и вверх.
Впереди оставались только распылители кремнийорганики. Вылезая на растопыренные фермы, Минделл тихонько ворчал в нос, поминая незлым тихим словом сумрачный коммунистический гений. Нельзя сказать, что ядерщик, обученный самим Риковером, не понимал, как система работает. Минделл по ней отдельно зачет сдавал. Нет, как раз принцип работы и все составные части астронавт понимал прекрасно, но это его и пугало.
Значит, нагреваем паразитным теплом особую кремнийорганическую жидкость. Выплевываем ее в космос — там холодно, остывай. Потом капли, пролетевшие вдоль всего корабля и от этого более-менее остывшие, ловим специальным… Когда ни китаянка ни немка не слышали, все называли эту штуку “спермоприемником”. Тем самым, который проверяли внизу, в самом начале “поезда”. Затем кремнийорганический антифриз обратно в реактор, и так по кругу.
Наконец-то восхождение завершилось. Тележка подъемника финишировала в шаре обсерватории, который венчал километровую “Надежду”. Там находились бронированные иллюминаторы — единственные на всем корабле, откуда звезды можно видеть просто глазами. Там же располагалась и ходовая рубка, где инженеры поздоровались с недавно принявшим вахту Армстронгом. На разворот проснется и Леонов, и вообще весь экипаж влезет в скафандры. Но до “блинчика” почти двадцать часов, так что ядерщики могут идти спать с чувством исполненного долга.
Сдав отчеты и продублировав личные журналы каждого скафандра в бортовую память, инженеры вернулись к верной тележке. Пристегнулись.
Только теперь Степан ответил:
— Куда ни придем, это и будет дом. На такое нас точно хватит. Поехали спать.
Спать в Одесском Учебном центре можно не всегда. То бегай по огню, то подгоняй ремни, то зашивай пропоротый рукав, то еще что. Поневоле научишься нырять в темное море сна в любом положении и на любое время, большее пятнадцати минут. Иногда выпадает совсем уж много времени, скажем: двадцать пять минут. Или королевский (земляне говорят: “царский”) подарок в полчаса.
Курсант Пес только собрался задремать в тени под водосточным баком, как прибежал посыльный: вас на КПП спрашивают!
Клиган выругался недоуменно. Несмотря на богатство здешней ругани, Пес упорно цеплялся за свои примитивные “семь преисподних!” Пока он сюда не угодил, Пес вообразить себе не мог, насколько сам принадлежит Вестеросу. Здесь ведь и не другой материк вовсе. Не Эссос, не далекий легендарный Асашай. Другой мир, ни больше, ни меньше.
Пес вытянулся из-под бака одним движением: несмотря на весь его рост и потертость жизнью, здесь научили его двигаться легко, плавно, не задыхаясь. На КПП он примчался махом, в неясной надежде отговориться незначащими словами и все же вернуться доспать сколько получится.
Увы. На КПП оказался Пламен и его приятель, Варен, кажется — Пес не очень хорошо его запомнил. Парни передали письмо от Арьи, в которое Клиган провалился на все оставшееся время, не заметив его течения и не сожалея нисколько о потраченном получасе сна.
Глянул на часы, торопливо извинился:
— Поговорить не вышло. Не держи зла, Пламен.
— Да чего там, — высокий синеглазый брюнет, чем-то похожий на самого Пса, только рукой махнул. — Просто скажи, как тебе здесь, у нас?
Пес хмыкнул. Никакие слова не шли на полностью занятый письмом ум. Наконец, Клиган выпалил первую попавшуюся глупость:
— У вас такая хорошая выпивка, что ссать жалко.
Героическим усилием поборол смущение, ткнул пальцем в циферблат: опаздываю, мол — и убежал на очередное занятие.
Занятие окончилось внезапно и во всей школе сразу. По городу заревели сирены, а из радиоточек зачитали правительственное сообщение: взять лучшую одежду, деньги, документы, и немедленно направляться на сборные пункты для эвакуации. Подземный толчок в полдень — только форшок. Все данные ученых, подтвержденные этим толчком, говорят: вот-вот начнется настоящее землетрясение.
В городе гасли окна. По февральскому снегу текли черные реки людей, одетых кто в теплое пальто, кто в простецкие толстенькие ватники. Неприятно, резко, вопили школьные автобусы. Подальше, на заводах, басом выли гудки.
Китайцы Хайчэня дисциплинированно набивались в автобусы, без признаков смятения перелезали обледенелые борта грузовиков. Если кто и сомневался в указаниях правительства — со времени смерти Мао прошло не так много времени, чтобы породить в китайцах ересь недоверия либо подвигнуть их на прямое неисполнение приказа.
