Она взглянула на Асами, которая из-за чего-то задумчиво нахмурила лоб. Она тоже это заметила, подумала она.
— Тогда с учетом всего сказанного, что ты предложишь мне сделать? — задала Рёко, возможно, самый прямолинейный вопрос, что она могла придумать.
Азраил, в ходе предыдущих заявлений наклонившаяся вперед, откинулась назад, и стало ясно, что она совсем не ожидала вопроса, вместо этого затерявшись в собственном прошлом.
— Ну, явная проблема в загадочных частях мозга, не так ли? — сказала Азраил. — По крайней мере, мне не нужно беспокоиться, что мои крылья возьмут и предадут меня.
Волосы Азраил слегка задрожали, взмахнув у нее за спиной, и Рёко впервые пришло в голову, что они тоже отличаются от обычной человеческой версии, похоже, обладая более тонким, чем обычно, контролем.
— Это на самом деле два разных вопроса, не так ли? — указала Азраил. — С одной стороны узкий вопрос о том, что делать с тем, что в твоей голове, и я не думаю, что кто-либо знает, что с этим делать, кроме как еще немного подождать результатов, держа тебя неподалеку на случай дальнейшего изучения.
Она многозначительно приостановилась, поймав взгляд Рёко.
— Но я чувствую, ты также спрашиваешь о чем-то более общем, — сказала она. — Не просто о том, что делать с модификациями, но и том, что делать вообще. Я права?
Рёко осторожно кивнула, задумавшись, использует ли Азраил телепатию или нет.
— Думаю, Управление и другие заинтересованные стороны в такой же растерянности из-за тебя, как было из-за меня, возможно даже в большей степени, — сказала Азраил. — Сомневаюсь, что кто-либо когда-нибудь ожидал, что не сможет узнать, для чего модификации, и в таком случае все решения потенциально неэтичны. Нельзя удалить без риска навредить тебе, нельзя позволить тебе участвовать в чем-либо важном не рискуя важными секретами, нельзя держать это в секрете, не подрывая твоего самоопределения, нельзя сказать тебе, не рискуя твоей стабильностью. Навигация в штормовом небе, и неудивительно, что тебя решили изолировать где-то подальше.
— Мне все еще позволяют видеть сверхсекретную исследовательскую лабораторию, — сказала Рёко, — и позволили приблизиться к Мами.
— Сомневаюсь, что кто-либо ожидал действий Мами, — сухо сказала Азраил. — Но да, похоже, некоторые люди беспокоятся из-за того, что у тебя в голове, не так, как другие, что само по себе интересное наблюдение.
— Твой самоцвет души в новом теле вырастил это обратно, — сказала Асами. — Поговаривают, это серьезное свидетельство, что модификации на самом деле не зловредны.
— Да, но это не значит, что они делают то, что ты хочешь, — ответила Азраил.
Она вдруг задумалась, как будто что-то только что пришло ей в голову.
— Во всяком случае, дело не в этом, — наконец, подытожила она, в то время как Рёко все еще решала, стоит ли на нее надавить. — Что я пытаюсь сказать, это что, как и я, ты можешь переоценивать уверенность вовлеченных игроков. Может, все, что тебе требуется, это серьезно высказать, чего ты хочешь. В конце концов, куда менее морально держать пленника, который не хочет быть в их тюрьме.
Слова Азраил повисли в воздухе, когда Асами молча кивнула, тем самым оставляя Рёко что-нибудь сказать. Конечно, в этом был смысл. Рёко была здесь лишь потому, что ее назначила сюда Мами, и это само было решением, успокаивающим тех, кто хотел ее на всякий случай изолировать. Как предположила Азраил, выражение своего мнения может заметно сместить вес столь неопределенных мотивов. Но…
— Сложно понять, чего ты хочешь, не так ли? — подсказала Азраил. — Очевидно, я не могу ответить на этот вопрос вместо тебя, и это далеко не столь уж простой вопрос. Но с этого все и начнется. В этом современном мире это почти единственный вопрос, на который правительство и власти не ответят вместо тебя. И я полагаю, все мы предпочли бы, чтобы они и не пытались. Так чего ты хочешь?
Рёко ожидала вопроса, но все равно так и не нашла достаточно хорошего ответа. Она чувствовала на себе взгляды остальных.
— Как и все остальные, я бы хотела знать, что творится с моей головой, — сказала Рёко. — Даже если это ужасно, мне бы хотелось знать, чтобы, по крайней мере, попытаться это удалить. В худшем сценарии всегда можно переместить мой самоцвет души в новое тело и попытаться не дать ему повторно это вырастить. Может, поговорить с кем-то способным на манипуляцию душами, если вообще кто-то подобный есть.
Она взглянула на остальных, удостоверяясь, что не сказала чего-либо слишком глупого. Она увидела на лице Асами беспокойство, но не могла сказать, действительно ли что-то серьезно не так.
Тем не менее, она закончила:
— Но я не вполне в состоянии это ускорить. Единственное, что я могу, это убедиться, что я при необходимости доступна для дальнейшего изучения, что меня в некоторой степени ограничивает. Помимо этого…
Она неопределенно указала на станцию вокруг них.
— Также мне бы хотелось все это увидеть. Хочется узнать, на что мы с Асами способны, и что именно приготовило для меня мое желание. Не думаю, что это просто спасение Евфратской кампании, насколько бы крупной она ни была. Полагаю, со всеми окружающими меня совпадениями и заговорами, должно быть что-то еще.
— Так ты не против оставаться на этой станции? — спросила Азраил.
— Я этого не говорила, — сказала Рёко, зная, что Азраил планировала вопрос как риторический. — Но пока что в этом есть смысл. Я просто не знаю, что делать с тем, что мы найдем, или хуже, если мы ничего не найдем. Когда придет время жаловаться? Когда придет время попросить отправиться куда-то еще? Что если Мами придумает для меня еще какой-то план?
Она увлеклась своими словами, но резко очнулась, моргнув и глядя Азраил в глаза. Она не знала, было ли в сказанном ею что-либо полезное.
Вместо немедленного ответа Азраил промолчала, почти задумчиво, и когда она снова заговорила, слова были негромки.
— Ну, когда-то я обнаружила, что когда кто-то не знает, куда направить свой путь, стоит вспомнить, когда ты был счастлив, и что именно этому помогало. Я осознала, что мои самые счастливые моменты были, когда я была одна, парила в небесах какого-нибудь чужого мира, и с тех пор это помогает мне принимать решения. Я пока не выяснила, важно ли здесь одиночество или нет, но, по крайней мере, это позволяет мне на чем-то сосредоточиться.
После этого замечания Рёко прикрыла глаза. В ретроспективе она знала, когда была счастлива и заинтересованнее всего, пусть даже тогда этого не осознавала. Она была не уверена, стоит ли это говорить.
— Ты хочешь сказать, что счастливее всего ты была на миссиях, не так ли? — сказала Асами столь мягким голосом, что Рёко даже не сразу поняла, что она сказала что-то касающееся проблемы.
Рёко оглянулась на Асами, их взгляды встретились. Испытываемое ею чувство было не столько вызванным озарением ее девушки удивлением, сколько парадоксальным облегчением. Облегчением, пришедшим с пониманием, что до сих пор поддерживаемое долгое притворство только неловко и более не требуется.
— Да, примерно так, — признала она. — Я не знаю; я долгое время размышляла об этом, и я все еще не знаю, почему это так, но что-то в миссиях, где я была, в том, что я делала, заставляет чувствовать, что я чего-то добилась. Здесь мне кажется, что я все время в ожидании, пока не появится что-то, и даже с предположительно неограниченным временем это кажется каким-то неправильным.
— Я знала, что этот день придет, — печально покачала головой Асами. — Мы обе знаем, что я солгу, если скажу, что понимаю, откуда у тебя это, но это твой выбор.
— О каком дне ты говоришь? — спросила Рёко. — Я просто заявила, каким моменты я считаю самыми счастливыми. Я ничего более не говорила.
— Но если ты счастлива в подобные моменты, есть ли сомнения, что ты в итоге вернешься? — с осторожно нейтральным лицом сказала Азраил. — В конце концов, в наших бессмертных жизнях какая еще цель, кроме удовлетворенности своими действиями?
— В этом-то и дело, — тоже покачала головой Рёко. — Все всегда говорят, что вечность гарантирована, но это не так. Головоногие могут быть близки к всеобщему уничтожению, но мы все сидим, как будто живя во сне, обсуждаем, в каких бездеятельных занятиях мы будем участвовать следующие несколько десятилетий. Как я могу сидеть сложа руки, зная, что там? Зная, что могу помочь?
Она резко остановилась, осознав, что неловко подняла руку в воздух, и через мгновение смущенно опустила ее.
— Это единственная тема, интерес к которой я у тебя видела, — с непроницаемым лицом сказала Асами. — Я знаю, что большую часть времени ты чувствуешь, что ничего не добиваешься, и часть меня, желающая, чтобы ты была счастлива, конфликтует с частью меня, желающей, чтобы ты была в безопасности.
— Хотя так ли это? — привычно сложила крылья Азраил. — Не все вносят свой вклад в бою. Легко сказать — сказали — что ты гораздо ценнее, помогая с этим исследованиями, чем как еще один боевой телепортер. Все не так просто.
Рёко на мгновение закрыла глаза, чувствуя истину этих слов. Да, это верно, ей интереснее была война, чем что-либо еще, но она никогда не считала, что ее ведет что-либо столь самоотверженное, как желание спасти человечество. Задумавшись, она вспомнила экстаз спасения своей команды, простое счастье спасения Саснитэ, умоляющие глаза Богини-подростка перед ней.
И она вспомнила, с какой жестокостью убила кальмара, осмелившегося убить члена ее команды.
— Нет, это не единственная причина, — сказала она. — Но что мне сказать? Что я совсем не понимаю иных причин? Что теперь я беспокоюсь, что иные причины существуют лишь из-за внесенных кем-то в меня модификаций? Как мне вообще продолжать доверять собственным мотивам?
— И я люблю летать, пусть даже я знаю, что в меня это вложил один из ученых в колонии, — сказала Азраил. — Чувство ветра в лицо, парение на мощном дыхании тепловых…
Голос оборвался, прежде чем она продолжила:
— Я бы сказала, что какие бы модификации ни внесли в твою личность, это то, что ты можешь только принять. Если кто-то контролирует или влияет на тебя, тогда да, ты права, беспокоясь, но если ты просто наслаждаешься боем, тогда это — часть тебя, пусть даже вложенная кем-то извне. Что тебе делать, изменить это как было? Именно это Управление сделало с моими друзьями из моей колонии, я бы и злейшему врагу такого не пожелала.
За этим заявлением последовало долгое молчание, после чего Рёко сказала:
— Так что мне делать? Попытаться вызваться обратно в бой? Даже если я смогу уйти, мне нужно думать и об остальных.
Она быстро взглянула на Асами, встретившую ее взгляд. Она была расплывчата, но ясно было, кого именно она в основном имела в виду.
— Может, не в бой как таковой, — сказала Азраил. — Может, что-то чуть более ограниченное. Вряд ли ты первая столкнувшаяся с подобными вопросами.
— В таком случае, хорошие новости, по крайней мере, в том, что вам может не потребоваться слишком здесь задерживаться, — сказал директор Волохов, голограмма материализовалась у двери в комнату.
— У вас привычка шпионить за всеми своими гостями? — спросила Азраил с более чем тенью раздражения. — Это явно был личный разговор. Это немного грубо, не думаете?
— Я только что прибыл сюда, — сказал Волохов, — и это сверхсекретное защищенное учреждение. Мои подсознательные алгоритмы постоянно берут с сенсоров информацию, что мне необходимо знать. Остальное, уверяю вас, сразу же удаляется. Я бы не стал в этом лгать.
— Как надежно, — саркастично сказала Азраил.
— Во всяком случае, есть кое-что новое, — бодро сказал Волохов. — И я подумал, что как раз хороший момент об этом сообщить. К нам посетитель.
— Знаешь, не хотела об этом упоминать, потому что это кажется неуважительным, но я сделала для тебя немалое исключение.
— Знаю, Кёко, — сказала Мами.
— Странно слышать, как ты называешь меня так, но, полагаю…
Голос Кёко стих, фраза осталась незавершенной.
Если и была фраза для обобщения нынешней ситуации, то «лучше, чем ожидалось». Изначальное сообщение Мами — простое «я вспомнила» — вызвало в ней такой ужас, на который в этом возрасте она не считала себя способной.
Они с Юмой собрались и спешно спланировали действия на все возможные случаи, и их разговоры в ретроспективе выглядели весьма паническими и безумными. Мами была в порядке, в определенном смысле порядка. Для ОПЗ эти определенные смыслы обычно были достаточно хороши, и они были достаточно хороши и для Кёко.
— Так почему ты решила сказать мне, что сделала исключение, если это кажется неуважительным? — краем глаза взглянула Мами на Кёко.
Кёко выдохнула, оглядывая окружение и оттягивая ответ. Было особо не на что смотреть. Они были в небольшом боковом крыле у главного Зала Ленты, закрытого на «реставрацию» — упомянутое ей ранее исключение. Вход через служебные входы привлекал меньше внимания, но здесь и правда ничего не было помимо темных деревянных стен и немногих тусклых портретов.
— Если честно, я просто пытаюсь с тобой поговорить, — сказала Кёко. — С тех пор как ты прибыла, ты не сказала почти ничего значимого, и вот мы ждем здесь, пока ты откроешь дверь, и все, что ты делаешь, это просто стоишь. Не хочу с неуважением отнестись к тому, насколько для тебя все это серьезно, но если тебе больно, мне бы хотелось с тобой поговорить. В первый раз ты так и не дала нам возможности.
Пока она не сказала это вслух, она не осознавала, насколько ее это беспокоило, насколько бы иррациональным ни казалось беспокойство, учитывая, что на карту были поставлены чувства Мами, а не ее.
Плечи Мами слегка опустились, и Кёко пришло в голову, что она узнает это выражение, пусть даже она никогда не видела его у Мами. Это была странная смесь усталости, но решительности, одиночества, но уверенности в себе, что обычно подходило кому-то прикладывающему все усилия, чтобы пережить потерю. Она помнила, часто видела такое после Новых Афин и в различные времена в течение Объединительных войн. Слишком часто Мами была с другой стороны этого разговора, успокаивающим скорбящих теплым сердце МСЁ.
— Я в порядке, — сказала Мами. — Тогда я была не готова. Не думаю, что можно вообще быть готовым, но, по крайней мере, я не саморазрушаюсь, и…
Она слегка покачала головой, длинные волосы мазнули по плечам, наполнив Кёко неописуемым чувством… неправильности, что Мами предпочла отказаться от столь известной общественности прически, пусть даже для чего-то вполне понимаемого, как траур.
— Спасибо, что все эти годы заботилась обо мне, — сказала Мами. — Непросто было ходить по яичной скорлупе. Теперь я поняла, что вы все всегда присматривали, просто на всякий случай.
— В конце концов, для этого и нужны друзья, — сказала Кёко, осознавая, насколько это было кратко. Хотя она была серьезна.
— Теперь я невольно чувствую еще больше вины из-за Хомуры, — взглянула Мами на Кёко, продемонстрировав печальную улыбку, что ту потрясло. — Забавно, не правда ли, что в такое время я невольно вспоминаю, как мы ее отпустили?
