"Всё, чего я искал, Торас Редоне — мира".
Капитан Айвис вскарабкался по лестнице, оказавшись на вершине северо-западной башни. Подошел к капралу Яладу. — Ну, что я тут должен увидеть?
Мужчина указал на гребень холмов к западу: — Еще одна армия, сир. Но не проходит мимо — видите? Готов клясться, они готовятся к бою.
Айвис прищурился. Сумел различить всадников на центральном холме, построенных в ряды. В такой пыли невозможно было понять, сколько их там. По сторонам солдаты спешивались и формировали линию застрельщиков.
— Знамя разглядел, капрал?
— Нет, сир.
Айвис потер шею. В глазах словно песка насыпали. Он не спал со дня путешествия в дикий лес — со времени визита к проклятой богине. Иногда удавалось убедить себя, что те ужасы тоже были сном; но разве способен он выдумать подобное? Немногие его кошмары были банальными по содержанию. То зуб потерял, то идет голым по полному залу, то не может попасть в стремена, а запаниковавший конь несется к обрыву... меч, сломавшийся в разгаре битвы... Никаких заостренных кольев среди заросшей поляны, никакой женщины, лежащей на кольях и взирающей на него безмятежными глазами.
— Что нам делать, сир?
Моргнув, Айвис одернул себя. — Труби тревогу, капрал. Если повезет, успеем собраться. Не вижу никаких осадных орудий.
— Да, сир. Пусть кружат у стен, пока лошади не попадают от усталости.
Айвис обернулся, поглядел на восточное небо. Завеса дыма казалась неиссякаемой. Снова перед ним неведомый враг, снова лихорадочные приготовления. — Нет, с меня довольно. Время испытать тяжелую кавалерию господина. Кто бы там ни был, мы разобьем ему нос и прогоним, и если о том услышат все аристократы Куральд Галайна, тем лучше.
— Да, сир.
Он поморщился, глядя на капрала. — Ты такой бледный, что сейчас упадешь. Успокойся, прежде чем лесть по лестнице.
— Слушаюсь, сир.
— Но не задерживайся на все утро. Ну, шевелись!
Молодой солдат пополз по лестнице.
Айвис же вернулся к осаждающим. Наверняка больше полутысячи. Однако он не видит в рядах геральдических стягов или ротных знамен. Единственное развевающееся полотнище не разглядеть... а вот оно и опустилось, пропав с глаз.
Он следил за врагом, слыша первые крики из крепостного двора. Отряд в дюжину бойцов выехал из чужого строя и помчался по склону. В низине они ускорились, кони легко перескакивали низкие стены, пылили по сжатым полям — еще одна стенка, еще одно поле — все ближе и ближе.
Подножие крепостного холма окружала широкая полоса, подходящая для маневров конницы. Оказавшись на внешнем краю, один выехал вперед и снова поднял знамя. Натянул поводья, вонзил флагшток в почву.
Отряд развернулся и ускакал к основным силам.
Айвис пялился на оставленное знамя.
"Бездна побери. Это Пограничные Мечи".
Когда возвращались с пустого пространства, конь Ферен споткнулся, прыгая через последнюю стенку. Через миг она успокоила заплясавшего скакуна. Сверкнула глазами на брата. — Ринт! Нам нужен отдых!
Тот не ответил, погоняя коня вверх по склону.
Она озиралась, оглядывая передние ряды погран-мечей. Лошади в мыле, мотают головами; мужчины и женщины в седлах выглядят не лучше. Гнев и ужас могут говорить в унисон, но их языку неведомы доводы рассудка. Она дни и ночи слышит в голове этот гул... и почти всегда отупляющая какофония кажется благом.
Враг обрел лицо, каждая черта, каждая морщина и прыщ воплощают всё зло мира. Всё, что неправедно, всё, что неверно. Ничего нет проще такого моментального познания, что дарит великую легкость: оно пришло, яркое как откровение, выжгло неуверенность и неясности, выскребло из мозга грех сложности.
Она ощущает его острые когти — тянутся в разум, разрывая на части осторожные планы и приготовления, необходимость точного расчета времени. Это не война, если только не называть войной единую битву. Сегодня они ударят по врагу; вонзят когти в гнусное лицо, продираясь до костей, разбрасывая ошметки, обнажая обыденную истину зла. "Кровь — такая же как наша. Плоть — такая же как у нас. Мягкая гуща мозгов — такие же вылетят и у нас под ударом палицы. Распотрошенные, без возможности починки.
И мы глядим в безмолвии, удивляясь воющей пустоте в душах. Но не надолго. Ужас вернется, взирая на утраченную ярость.
Ничто не уходит. Просто лежит внутри целыми грудами".
Конь с трудом забрался на гребень. Она остановила несчастного зверя. Вместе с утомлением к ней приходило еще что-то, ледяное и суровое. Она могла предвидеть будущее, но слишком отупела, чтобы его понимать. — Хотя бы день подождем! Возьми нас Бездна, враг отдохнул! — Отчаянный взгляд скользил по другим воинам. — Традж! Мы измотаны!
— Ты не будешь сражаться, — сказал Ринт. — Лаханис останется...
Лаханис тут же зашипела: — Не останусь! Видите, кровь еще на руках? Сегодня я добавлю новой!
— Я скачу рядом с тобой, — сказал Ферен брату. — Но нужно подождать. Сейчас, здесь. Нужно вернуть силы...
— Я уже готов, — заявил Традж.
— Слушайте меня — Ринт, Виль, Галак, мы видели этих клинков! Следили за их обучением!
— И помним, как их мало! — взвился Ринт, почти крича. — К тому же слишком тяжелые доспехи — да мы будем танцевать вокруг! Ферен, нас здесь не меньше восьми сотен! Против кого? Едва двух сотен конных дом-клинков?
— Думаешь, мы встанем перед их лавой? — удивился Традж. — Нет, мы разомкнемся. И набросимся с двух сторон при помощи застрельщиков. Стащим с коней и выпотрошим всех!
— И отлично. Но сперва отдохнем!
— Сестра, — сказал Ринт, — к полудню они выедут, чтобы встретить нас — если найдут мужество, чтобы бросить вызов нашему флагу. Знают, почему мы здесь! А мы будем ждать, клянусь!
Она сдалась, отвернувшись от брата, от всех. "Я так боюсь праведной мести? Нет. Брат в горе. Все здесь в горе.
Но это же чушь. Лорд Драконус утратил власть над собственными клинками? Хотя... разве это так невероятно? Идет гражданская война, а лорд их покинул. Выбрали сторону и начали действовать — напали первыми, чтобы устранить угрозу с нашей стороны; теперь они могут противостоять востоку и югу, не опасаясь вражьего удара со спины.
Это имеет тактический смысл.
Только все наши бойцы были далеко. И вот мы здесь". Она повернула голову к юной девушке с запятнанными руками. — Лаханис, ты видела домовых клинков в тяжелой броне? Видела боевых коней? Сколько было напавших?
Девушка смотрела на нее с откровенным презрением. — Я видела домовых клинков. Видела знамена Дома Драконс! Я не ребенок!
— Возня у ворот! — крикнул кто-то.
Ферен, как и все, поглядела. Двое всадников выехали из крепости, пробираясь по склону. Один нес знамя Драконсов.
— Принимают вызов, — сказал Ринт и оскалил зубы.
Далекие фигуры остановились прямо у знамени погран-мечей. Один воткнул свой флаг рядом. Затем клинки ускакали назад.
— Перебив дом-клинков, — сказал Традж, — ворвемся в крепость. Убьем всех, кого отыщем. Потом поскачем к селению. Вырежем всех, сожжем всё. Эх, вот бы еще и землю засыпать солью! Но я увижу груды расщепленных костей, проклиная имя Драконуса всей кровью, что в сердце.
Ферен ощутила, как напряглись мышцы, как холод заползает в душу. Коснулась исказившего лицо шрама и ощутила, как пальцы заледенели.
— Всем с коней! — рявкнул Традж. — Пусть отдохнут, а вы проверьте оружие. Выпейте последнюю воду из фляг, доешьте остатки!
— Разве что кожаные ремни, Традж! — крикнул кто-то. Последовал смех.
Ферен сгорбилась в седле, глядя на жилистые травы вершины холма. Ребенок пошевелился в животе, дважды. Будто сжимал кулачки.
Сендалат вышла из дома. Хотя день был теплым и небо чистым, она покрепче закуталась в плащ. Проход по дому возродил терзавшие душу страхи и, хотя пятна крови были уже отмыты, следы резни убраны, неестественная тишина — пропажа знакомых лиц — сокрушили ее смелость.
Она сделала личную комнату крепостью против всего, что за дверями... но за многие дни и ночи после убийств убежище стало тюрьмой, в коридоре плотно столпились ужасы. Она боялась сна, безграничного царства ночных кошмаров: панического бегства среди теней топота босых ног, что всё ближе...
Казалось невероятным, что дочери Драконуса так преобразились за одну ночь. Теперь она видела в них демониц, висящие перед глазами памяти лица стали злобными, пусть и по-детски мягкими: большие сияющие глаза, розовые бутоны губ и румяные щечки.
Капитан Айвис настаивал, что они сбежали из крепости. Однако, разослав разведчиков по округе, он не нашел ни следа бегства. По ночам, лежа и дрожа постели, Сендалат слышала в доме странные звуки, а один раз, очень слабо — шепот, словно кто-то говорит за каменной стеной. Она была убеждена, что девицы еще в доме, прячутся в тайных, ведомых лишь им местах.
Есть одна запретная комната...
Она увидела капитана Айвиса и пошла к нему. Солдаты толпились во дворе, безмолвствуя — слышался лишь шелест, пока они затягивали ремни и застегивали пряжки. Конюхи сбивались с ног, таская седла и кожаные щитки конских доспехов. Айвис был в середине хаоса, словно на острове, вне доступа ярящихся со всех сторон водяных валов. Один его вид внушал успокоение.
Он взглянул ей в глаза. — Заложница, вы видите мало солнечного света, но сегодня не лучший день.
— Что творится?
— Мы готовимся к битве, — сказал он.
— Но... кто захотел напасть на нас?
Мужчина пожал плечами. — Не наш путь — искать себе врагов, заложница. Кое-кто намекает, будто вторжение Джелеков лишь отсрочило большую гражданскую войну. Непопулярное мнение, однако слишком часто непопулярное мнение оказывается верным, тогда как горячо одобряемое — лишь благими пожеланиями. Мы желаем комфорта, и часто лишь сжавшая горло рука заставляет нас проснуться. — Он на миг вгляделся в нее. — Сожалею, заложница, что вы рискуете в нашей компании. Что бы ни случилось, уверяю, вам не причинят вреда.
— Что за безумие захватило нас, капитан Айвис?
— Лучше обращайте вопросы к поэтам, заложница. Не к солдатам вроде меня. — Он обвел рукой сцену во дворе. — Мне тревожно, что у нас нет хирурга, я боюсь, что плохо послужу господину в грядущей битве. Он повелел учить домовых клинков, я сделал все что мог, в его отсутствие — но сегодня чувствую себя очень одиноким.
Его утомленный вид не заставил Сендалат потерять доверие. — Его дочери не посмели бы сделать то, что сделали, будь вы тогда в доме.
Она думала, что ободрит его такими словами, однако мужчина вздрогнул. Отвел глаза, челюсть напряглась. — Сожалею, что завел бестолковый разговор, заложница. Увы, так себя не утешить.
Сендалат шагнула ближе, охваченная желанием его утешить. — Извините за неуклюжие слова, капитан. Мне лишь хотелось выразить свою веру. Сегодня победа будет за вами. Уверена.
Ворота открылись, Домовые клинки выезжали, чтобы построиться за крепостью. Капрал Ялад выкрикивал номера отрядов, как бы пытаясь внести порядок в хаос. Впрочем, Сендалат представлялось, что никто его не слушается. Хотя в узком проезде не случилось толчеи, вооруженные фигуры выливались наружу стройным потоком — впрочем, казалось, это может нарушиться в любой миг. Она нахмурилась. — Капитан, все кажется таким... хрупким.
Он хмыкнул: — Все путем, заложница, уверяю вас. Вот когда столкнемся с противником в поле, ну, вот тогда пропадет всякий порядок. Но и тогда я намерен держать клинков под контролем, сколько смогу и, при удаче, чуть дольше , чем сумеет командир врага. Тогда мы победим. Такова истина войны. Сторона более хладнокровная — сторона побеждающая.
— Значит, как и в любом споре.
Он улыбнулся ей: — Именно так, заложница. Вы правы, смотря на войну в таком разрезе. Любая битва — спор. Даже язык общий. Мы держим позиции. Сдаемся. Отступаем. Можете найти это в любой стычке мужа с женой, матери с дочерью. И это должно намекнуть вам еще на кое-что.
Она кивнула. — Победой часто хвалятся, но поражения никто не признает.
— Ошибкой было бы сомневаться в вашем уме.
— Если во мне и есть много ума, капитан, он не дает много силы. — Она осеклась. — Моя жизнь измеряется проигранными спорами.
— Так можно сказать про любого из нас, — отозвался Айвис.
— Но не про нынешний спор. Капитан, вернитесь домой без ущерба.
Подняв глаза и взглянув на него, Сендалат ощутила что-то смутное. Как будто нечто проскочило между ними. Она должна была застесняться, но не застеснялась — и протянула руку, коснувшись его руки.
Глаза мужчины чуть расширились. — Простите, заложница, но мне пора.
— Я пойду в башню наблюдать за битвой, капитан.
— Над сценой поднимется пыль, затруднив наблюдение.
— Тем не менее я засвидетельствую вашу победу. И когда вернется, наконец, лорд Драконус, передам ему повесть об этом дне.
Он кивнул и отошел, приказывая вести коня.
Оглянувшись на двор, она нашла его почти пустым — только дюжина служанок разбрасывала матрацы вдоль стены, складывала кучками порванные на бинты тряпки. Из кузницы вытащили два маленьких горна, подмастерья размещали вокруг кирпичи, ставили корзины с водой и какими-то железными инструментами — эти изогнутые прутья клали рядом с горнами. Другие слуги принесли жаровни, засыпали в зевы дрова и угли.
Лекарка Атран должна была быть здесь, выкрикивать распоряжения, стоять, скрестив руки на груди и морщась при мысли о раненых и умирающих, коих скоро понесут к ней. Сендалат почти ее видела. Как видела и Хилит в коридорах, и писаря Хайдеста за столом в его конторке. И служанок, еще недавно показывавших ей рубцы, кары от Хилит за какие-то надуманные прегрешения. В ее разуме, в некоем не ведающем времени уголке разума, они еще жили, еще бродили по дому, неся груз забот и выполняя назначенные задания.
Ей хотелось увидеть их наяву. Даже Хилит. Но всё, что было — слабый шелест босых ног за ближайшим углом, леденящее ощущение, будто незримые глаза следят за каждым шагом.
Теперь капитан Айвис уезжает к своим солдатам. Она заметила оружейника Сетила, мужчину с изуродованным лицом. Он стоял у горна, неподвижно глядя на уголья. Около конюшен был Вент, открыто рыдающий при мысли о лошадях, которым суждена скорая погибель.
Сендалат глянула на башню, к которой обещала Айвису следить за битвой. Чтобы попасть туда, придется пройти запертую дверь, комнату, которую Зависть как-то назвала Храмом.
Если дочери остались в крепости, они таятся в этой комнате. Конечно, доказательств у нее нет. Даже Айвис не имел ключа, не знал, что находится за дверью.
После ночи убийств ей вручили боевой нож. Тяжелый, с широким лезвием, хорошо уравновешенный. Капитан показал, как рубить таким оружием. Конечно, им можно и резать, и колоть, однако такие навыки требуют тренировки и запястий посильнее. Мысль о том, что придется убить дочерей лорда, ее не особо возмущала, скорее она боялась, что не хватит смелости.
Она перехватила рукоять ножа под плащом и пошла к башне, на лестницу, что приведет к наружной стене. В башне было четыре этажа. Закрытые ставнями окна имелись на каждом уровне, кроме скрытой комнаты сразу под верхней платформой.
