И тут меня настигло озарение. Перед глазами встали поля с овечками, невинно-голубое небо, шелестящий седой ясень и древние мудрые глаза за стёклами очков... И вспомнились непонятные слова... тогда непонятные... "крапива на кладбище у вас ещё будет. Запомните, её надо рвать голыми руками. Только тогда ваши усилия увенчаются успехом..."
— Это же я! Я — не маг! Во мне сейчас нет ни капли магии!
Кайлеан секунду смотрел на меня, затем молниеносно ухватил моё запястье — как клещами.
— Нет.
— Главное, Мерлин сказал, что тогда мои усилия увенчаются успехом, понимаешь? Увенчаются успехом! Это сам Мерлин предсказал!
— Нет.
— Ты не имеешь никакого права меня удерживать! — Я безуспешно пыталась разжать железные пальцы.
— Уже имею! Забыла? Имею право, как связанный с тобой брачными клятвами.
Я перестала вырываться.
— А я сейчас дам королевское слово. Слово принцессы Аннмории. Что не прощу тебя никогда, если не подпустишь к могилам родителей.
Он отшатнулся и рявкнул:
— Данимира, прекрати! Ты ведёшь себя как ребёнок. Ещё неизвестно, что это за могилы...
— Вот и узнаем. И да, я веду себя как ребёнок. С родителями которого произошло что-то... неизвестное и страшное.
— Предлагаешь мне стоять и смотреть, как ты рук лишаешься? — зло осведомился Кайлеан
— Милый... — сказала я и погладила его по щеке. — Ты ведь будешь любить меня и без рук, правда? — Хватка ослабла, и я по одному разжала его пальцы. — Я сейчас разберусь с этой крапивой, и тогда ты сможешь меня обезболить. С помощью магии. Как сегодня ночью.
— Сравнила, — буркнул он. — Данимира, давай вернёмся в посёлок.
— Ну, сделаешь это не так эротично. И помни — Мерлин предсказал, что всё должно получиться.
Я всегда без колебаний прыгала в холодную воду. И сейчас не стала медлить. Просто подошла, схватила ближайший стебель и дёрнула вверх. Как ни странно, растение поддалось, мне удалось выдернуть его из земли, оборвав корни. В земле образовалась ямка, новый стебель как раньше не вырос. Но появилось ощущение, будто я сунула руку в костёр и продолжаю держать её там. Я повернулась к Кайлеану, помахала выдернутым стеблем и оскалилась в улыбке. Хотелось крикнуть ему, что мне совсем не больно, но боль была такая, что я забыла, как произносятся слова.
Затем я позабыла свою сущность. После полудюжины стеблей боль перестала существовать отдельно от меня. Я и была сама боль. И самой главной задачей стало принуждать постороннее тело рядом выпалывать крапиву. Зачем это надо — я не помнила. Но тело хватало и тянуло, и дёргало вверх, и гора изломанных, убитых стеблей рядом росла... а потом тот, кто был сильней, оттащил тело от полностью обнажившихся трёх могил и странно знакомый голос сказал:
— Всё-всё-всё... остановись... ты сделала это, теперь мой черёд...
И боль не ушла навсегда, но затаилась; я обняла сильного человека, просунув оживающие руки под куртку...и обнаружила, что его футболка мокрая, хоть выжимай, а сам он дрожит... Кайлеана трясло.
— В следующий раз, Данимира, можешь давать хоть сто королевских слов подряд... — шипел Кайлеан, — только давать ты будешь их мысленно. Потому что я суну тебе кляп в рот, свяжу и отправлю в безопасное место. А выпущу только тогда, когда блажь уйдёт из твоей головы. И можешь подавиться своими принцесскими словами, я всё равно так и сделаю.
— К-корни... корни остались... — клацая зубами, выговорила я. — Обрывались... никак...
— Всё корни, сдохли без верхушек, успокойся.
— Родители... Теперь ты их поднимешь?
— На счёт раз.
— Тогда начинай считать. — Я отстранилась.
Кайлеан исподлобья уставился на могилы, и земля вспухла. Надгробия зашатались и отлетели набок. Пласты земли и песка полезли изнутри, и наконец три гроба показались из земли.
— Закрой глаза, — велел Кайлеан и, видимо уже не надеясь на мой здравый смысл, сам закрыл мне глаза ладонью.
А я и не сопротивлялась. Только теперь меня охватил такой ужас, какого я не испытывала даже во время моего жертвоприношения.
Послышался треск — это отлетели крышки гробов.
Я зажмурилась крепче.
После недолгого молчания Кайлеан удовлетворённо произнёс:
— Ага.
И у меня будто камень с души свалился. Такое "ага" никак не могло относиться к папе и маме.
Я осторожно сдвинула ладонь Кайлеана ниже и взглянула.
Среди разваленных груд земли стоймя стояли три гроба, а в них — три фигуры в человеческий рост... три чучела из набитой джутовой мешковины.
Глаза-пуговицы... рты, обозначенные мазками алой помады... и знакомая одежда.
Чучело из среднего гроба — с волосами из спутанной медной проволоки — было облачено в папины джинсы и папин любимый домашний свитер, а на шее болтался расписанный вручную галстук — солнце, синее небо, зеленовато-голубая вода, собор Святого Марка... Я сама подарила этот галстук папе... и какие чудесные воспоминания были связаны с полоской яркого шёлка!
...Мне было десять, мама везла для консультации в венецианскую Марчиану одну из латинских рукописей, хранившихся в нашем Спецхране, и решила взять меня с собой. В самолёте пожилая дама, мамина коллега из Москвы, узнавшая, что я первый раз лечу в Венецию, нараспев прочла мне строки: "Золотая голубятня у воды, ласковой и млеюще-зеленой; заметает ветерок соленый черных лодок узкие следы. Сколько нежных, странных лиц в толпе. В каждой лавке яркие игрушки: с книгой лев на вышитой подушке, с книгой лев на мраморном столбе..."
Я была очарована волшебным городом и очень жалела оставшегося дома папу, поэтому, когда увидала в сувенирной лавке широкий яркий галстук, сразу поняла, что привезу папе этот кусочек счастья. Повзрослев, я оценила терпение отца — наверное, с месяц после поездки я каждое утро торжественно повязывала венецианский галстук на его шею и отправляла в таком виде на работу... и ведь папа носил его... по крайней мере, вечером он возвращался в том же виде... А теперь кто-то использовал светлые воспоминания для своих чёрных дел.
Я подошла ближе.
Правое чучело красовалось в одном из маминых летних платьев, длинная выбеленная пряжа разметалась по его плечам... и мамино ожерелье из лунного камня я сразу узнала...
Левое чучело, надо полагать, символизировало мою персону. Голубые джинсы могли быть чьими угодно, но дизайнерскую белую футболку с чёрным силуэтом танцующей монахини я привезла в питерскую квартиру и носила всё лето перед поступлением.
Стало быть, кто-то забрал её и привёз в Оленегорск...
Джутовое лицо с двумя крупными серебряными пуговицами обрамляли длинные уши какой-то странной шапки, смётанной на живую нитку из кусков светлой нестриженой овчины... кажется, это был коврик, лежавший на кресле в нашей гостиной...
Исполнение носило печать небрежности... притом сходство, бесспорно, присутствовало. Чучела слепо таращились на нас. Я скривилась в гримасе — кто-то ходил по нашему дому, по-хозяйски рылся в вещах, брал, всё, что хотел, для своих извращённых идей...тем не менее, я с облегчением осознавала, что могло быть неизмеримо хуже.
— Просто дурацкие куклы... пусть лучше так... — сказала я, обернувшись к Кайлеану. — Но к чему всё это?
Он тоже подошёл.
— Наверняка к тому, что на мнимых похоронах присутствовали маги. На тот момент в муляжи вложили мощный заряд магии, позволяющий имитировать реальных людей, а после... после взошла крапива.
— Это же означает, что папа с мамой живы?
— Произведённые манипуляции указывают на то, что твоих родителей не собирались уничтожать. По крайней мере, на тот момент.
Уточнение болезненно царапнуло меня по сердцу.
— Что нам теперь делать?
Кайлеан как-то злорадно усмехнулся.
— Видишь вон те бурые отметины? На галстуке, и по подолу платья? И на твоей футболке есть пятно, хотя на чёрном незаметно.
Я, придвинувшись, вгляделась.
— Это кровь?!
Он вновь усмехнулся:
— Это большая ошибка того, кто устроил спектакль. Кровь усилила иллюзию... но засохшая кровь — мёртвая кровь, рабочий инструмент некроманта. Она скажет мне, где искать.
При словах "мёртвая кровь" по лицу Кайлеана внезапно пробежала полуулыбка-полусудорога, и тон был такой... предвкушающий, что у меня мурашки по спине пробежали, но я строго напомнила себе, что это мой выбор. Бачили очи... и всё такое.
Дальнейшие слова Кайлеана отвлекли меня от сторонних мыслей.
— Кстати, здесь, — он небрежным кивком указал на чучела, — магия женская.
Я встрепенулась:
— То есть, это не Мортен проделал?
— Не знаю, как насчёт идеи, но исполнитель — женщина. К слову, история твоей подруги, потащившей на крышу телескоп, — возможно, того же авторства.
— С чего ты взял?
Кайлеан в затруднении пошевелил пальцами.
— Ты не поймёшь... Почерк один. То, как всё обставлено. Такое... определённое чувство юмора в деталях...
— Чувство юмора?! По-твоему, сбросить человека с крыши — это смешно? Это смешно?! — Я ткнула пальцем в гробы.
— Не кричи. — Он привлёк меня к себе и уткнулся в волосы, потом пробормотал. — Я универсал, Даня. Мне хорошо знакома тёмная сторона... но я умею отличать её от светлой... и честное слово, я рад, что ты не понимаешь того, что понимаю я.
— Тяжело любить универсала... — пожаловалась я, обнимая его тоже.
Его мышцы внезапно напряглись, и он спросил изменившимся голосом:
— А я? Я говорил, что люблю тебя?
Почему-то стало тревожно.
— Нет. Но это ничего, — я потёрлась носом о его плечо. — Можешь обойтись без слов, переживу уж как-нибудь.
— Я люблю тебя, — сказал он, взял меня за плечи и развернул.
Сначала я не поняла. Потом мой взгляд упал на конусовидную кучку чёрного песка, темневшую на траве неподалёку.
Сверху лежало маленькое копьё.
— Ушебти...
— Вот так наказывает Мортен, — произнёс Кайлеан. — Время вышло, Даня. Он знает.
И тут же Ольга Петровна и Валерий Егорович двинулись к нам, раскрыв объятия... но их пальцы были с когтями как у диких зверей, и длинные клыки выглядывали из перекошенных ртов.
Кайлеан жестом столкнул соседей друг с другом, они крепко стукнулись лбами и упали на землю как подкошенные.
Корова Ночка вдруг захрипела и бросилась в атаку, но была откинута пассом Кайлеана так, что проехалась по траве и в результате грузно осела на зад. Тогда, сидя, она задрала морду к небу и издала страшный звук... рёв тираннозавра, глас иерихонской трубы, возвещающей о конце света... Рогатая голова опустилась, томные доселе глаза засветились мутно-жёлтым. Ночка произнесла низким утробным басом:
— Де-е-вочка моя блудная вернулась... Жди меня, Данечка... скоро я приду-у за тобой...
Не смотря на запредельный звук, интонации я узнала.
— Придёшь, придёшь, — сквозь зубы проговорил Кайлеан, формируя и перекатывая в ладонях огненный шар, — куда денешься... — Он запустил в корову файерболом. Пламя объяло шкуру, и я увидала, что плоть как смола стекает с костей. Пылающий скелет сорвался с места и унёсся прочь, а на траве осталась чёрная глянцевая лужа.
Я в оторопи глядела, как лужа подрагивает, пытается приподняться и проползти вперёд, а в ушах звучало: "Я приду-у за тобой"...
— Теперь всё делаем быстро. — С этими словами Кайлеан текучим движением переместился к чучелу отца и взял в руки венецианский галстук. Поднёс его к лицу, прикрыл глаза. Провёл носом вдоль шёлковой ленты снизу вверх, потом обратно, задержался у тёмного пятна, уродовавшего лазурь, прикоснулся к нему губами и затих. Через несколько мгновений он, не открывая глаз, так же текуче переместился к материнскому чучелу и опустился на одно колено. Всё повторилось, только теперь это было проделано с подолом платья.
Затем он резко и широко открыл глаза.
— Они вместе. Это хорошо. Где у вас тут вода?
— Какая вода?
— Много воды в резервуаре круглой формы.
— Колодец? — неуверенно предположила я. — Пруд?
Кайлеан нетерпеливо помотал головой и встал.
— Больше. Много больше.
— Озеро в горах... круглое... Больше Имангры здесь ничего нет.
Он уставился на меня, что-то соображая, затем кивнул:
— Подходит. Далеко оно?
— Не то, что бы далеко, но дорога не очень. Туда ведь только отдыхать ездят. И ещё пешком. К самому озеру не подъехать. Часа за два доберёмся, наверное.
— Надо спешить. Если позволишь войти в твой разум, я перенесу нас туда. Сам не смогу — не знаю местности.
Не колеблясь ни секунды, я сказала:
— Сделай это. Я готова.
— Представь берег озера. Место, которое ты знаешь лучше всего. — Кайлеан крепко взял меня за виски, заговорив как-то слишком интимно, на мой взгляд: — И расслабься... доверься мне... доверься... позволь мне войти... Данимира! — Он отдёрнул руки. — Что это за вкрапления? Только берег озера, ничего больше!
— Оно само! — с досадой воскликнула я. — А зачем ты говоришь такие слова таким голосом? Давай заново... но лучше уж молчи, не говори ничего.
— Ох, когда всё закончится... — многообещающе сказал в небо Кайлеан и снова взялся за мои виски, предусмотрительно отодвинувшись подальше.
...Со второго раза мне удалось сосредоточиться. Я лишь моргнула, а мы уже стояли на берегу Имангры, у начала небольшого песчаного пляжика. И здесь в пейзаже произошли изменения — гигантские чёрные папоротники окунали в воду свои траурные перья, хвоя сосен приобрела фиолетовый оттенок и слабо светилась, бледные грибы-мутанты с оборочками на тонких ножках достигали человеческого роста. Туман вблизи стлался лёгкой дымкой, а дальше вставал глухой стеной, скрывая от глаз половину озера и противоположный берег. Стояла мёртвая тишина, хотя обычно воздух наполнялся птичьим гомоном, шелестом ветра в кронах деревьев... возникло ощущение, что вместо Оленегорска мы переместились в какой-то съёмочный павильон, где всё нереально, всё бутафория...
Кайлеан подошёл к воде, присел на корточки и опустил ладонь на неподвижную водную гладь. Он низко склонился, во что-то вслушиваясь, затем подобрал плоский камень, лежавший на границе воды и песка, размахнулся и ловко запустил его вдаль, заставив прыгать по поверхности так, что невольно захотелось считать "блинчики". Камень с чуть слышным плеском скрылся в тумане, но вскоре тем же манером вернулся обратно и прыгнул в подставленную руку.
Чудеса дрессировки, подумалось мне.
Сжав камень в кулаке, Кайлеан постоял немного и, обернувшись, сказал:
— У озера есть остров.
— Безымянный. Гранитная скала из воды торчит. Со временем нанесло всего, деревья выросли, кустарники, мох...
— Похоже, твои родители на этой скале.
Я расширила глаза и испуганно забормотала:
— Там же нет ничего... как они там... а что с ними, ты увидел?
— Под чарами, — ответил Кайлеан коротко и, увидев, что я начала снимать куртку, придержал меня за плечи. — Подожди.
— Я хорошо плаваю, я двести раз до этого острова доплывала!..
— Данимира. — Он продолжал держать меня. — Там сторожевая магия, остынь. Без подготовки туда лучше не соваться.
— Так давай готовиться! — с готовностью воскликнула я. — Что надо делать?