— Короче, приезжайте в "Форсаж", — куда резче, чем следовало, бросил Леша своим бывшим клиентам, широким шагом направляясь к своей девушке, испуганно замершей перед этим незнакомым Алексею фотографом. А вот Кристи, похоже, его знала, по крайней мере так показалось парню, а почему он даже и сказать-то не мог. Да и это не имело ровно никакого значения — очень уж хорошо он помнил реакцию Кристи на его "Canon" и ни за что не хотел, чтобы это для нее повторялось — ни испуганных взглядов, ни попыток спрятаться, укутаться во что-то огромное — ничего подобного! И нет разницы, что у этого дебила могут быть совсем другие планы, что может он и не дебил вовсе, а просто случайный прохожий, и что техники на шее болтается не на одну сотню тысяч... Девочку-Солнце пугать не позволено никому! И находиться на такой близости тоже... не рекомендуется.
— От девушки убрался! — с ходу потребовал Леша, легко вклиниваясь между Кристиной и этим... фотографом, для верности ухватив его же за отвороты футболки-поло и оттесняя еще на шаг назад. Еще бы ухмылочку самодовольную с его морды стереть, а то больно много о себе думает! А зря... Туда даже и силы-то применять особой не надо, по крайней мере на первый взгляд — как его только камера не перевешивает?
— Леш, не надо, — тихо попросила девушка, легко касаясь ладошкой широкой спины, разом загородившей ей обзор. Неприятностей для Леши ей не хотелось.
— Я ж его не бью, Солнце, — тут же полуобернувшись, успокаивающе отозвался парень, и снова вернулся взглядом к так некстати вклинившемуся в сегодняшний праздник существу, с лица которого ухмылка уже сползла, словно и не было ее.
— Леш, пожалуйста... — так же мягким полушепотом продолжала уговаривать девушка. — Это недоразумение, случайность... Никто не виноват, просто так получилось.
— Фот! — взвыл Игорь, мгновенно переключившись с бывшей подружки на драгоценную аппаратуру, и мгновенно вызверился: — Козел, лапы убери! Охренел, парниша?
— Да я вижу, что недоразумение, — согласился парень, недвусмысленно скользнув взглядов по этому зло матерящемуся недоразумению, но руки все же разжал, выпуская из ладоней отвороты чужой футболки. Злости как таковой уже не было — маленькие ладошки, уютно скользящие по спине как всегда успокаивали мгновенно, а защитить и себя и свою девочку от каких-либо нападок он всегда сумеет. Да и обострять ситуацию, привлекая к себе внимание стражей правопорядка, мониторивших площадь, в его планы не входило. Хотелось концерт все-таки смотреть и слушать, а не сидеть в КПЗ или полицейском "бобоне". А уж отвечать на вопросы самодовольной истерички мужского пола он и подавно не собирался, хотя бы потому, что фотоаппарат он даже не задел, а кто из них двоих тут охренел, можно было еще и поспорить.
— Пойдем? — тут же ухватившись за освободившуюся руку парня, спросила Кристина, начисто игнорируя Игоря. Хотелось просто поскорее отсюда уйти, затерявшись в толпе и больше никогда его не видеть.
— Пойдем, — кивнул Леша, притягивая Кристи в объятия и, отойдя на пару шагов в толпу, ближе к каким-то торговым палаткам, остановился, разворачивая девушку к себе, практически не разжимая рук, и спросил, внимательно вглядываясь в глаза, цвета аквамарина, — Сильно испугалась, Солнце?
— Да нет, — стараясь говорить беспечно, она спрятала лицо у него на плече, успокаиваясь в знакомом и родном запахе и прикосновении. Шумно выдохнула и попыталась пошутить: — Демон Возмездия ведь рядом, так что мне нечего бояться.
— Конечно нечего. И некого, — подтвердил Леша, успокаивающе скользя ладонью ей по спине. Впрочем, ответу про испуг он не особо поверил — сам ведь видел ее лицо, но все же уточнил, пытаясь поймать еще не оформившуюся толком догадку. — Знакомый твой?
— Нет, — поморщилась девушка. Объяснять не хотелось, да и зачем Леше ее нерадостное прошлое. Кристине самой хотелось забыть, стереть из памяти Игоря, словно его и не было никогда. Но и соврать парню... С тяжелым вздохом она попыталась объяснить. — Не совсем. Сто лет назад работали над одним проектом, но... Не хочу вспоминать.
— И не вспоминай, раз не хочешь, — тепло улыбнулся ей парень, осторожно касаясь губами губ, надеясь отвлечь от неуместных на празднике воспоминаний. А вот свою догадку относительно причины страхов Кристи он озвучивать не стал, не желая пока нагнетать обстановку, и так уже пошатнувшуюся от такой нежелательной встречи. Да и сегодня это не важно, они пришли сюда отдыхать и растворяться в музыке, а не гулять по закоулкам прошлого. Прогуляемся еще, Солнце? — касаясь губами шеи девушки, предложил Леша, обнимая крепче потихоньку расслабляющуюся Кристину.
— Конечно, — благодарно улыбнулась Кристи, радуясь, что он не стал расспрашивать и превращать фест в копание в воспоминаниях. — Я тут мороженое видела...
— Это я тоже видел, — довольно ухмыльнулся Леша, уточняя: — Какого желаешь, Солнце?
* * *
Как может пройти встреча матери и дочери спустя несколько лет? Да, как правило, с долгими ахами и охами, продолжительными объятьями и слезами радости... А потом за чашкой чая, перебивая друг друга, делиться новостями... Но, несмотря на прошлые старания матери, их семью и идеальность разделяли космические расстояния, так что вместо слез и объятий было холодное, мучительное рассматривание, оценивание... "Кто я для тебя, мам?" — старый вопрос, давно потерявший свою актуальность.
А результатом встречи стало то, что теперь она медленно, считая шаги, пробирается сквозь толпу в сторону центральной площади города. Ну да, снова поругались и снова очередной порыв сбежать... Только трудно сломать то, что уже сломано и той безответной девочки уже нет...Зато есть другая — та, которой не страшно возразить, ответить и бояться из-за этого потерять что-то важное — уже нечего.
Хрупкое, негласное подобие мира продержалось в общей сложности день, и то только за счет того, что сразу после ее приезда мать ушла на работу, заметив, что в будни приезжать в гости несколько странно. Но не объяснять же человеку, что решение ехать ли вообще, колебалось от малейшего звука, дуновения ветра, капли вчерашнего дождя — от всего — и покупать билет нужно было быстрее, на ближайший поезд, пока на это хватало смелости. Впрочем, она не жалела, что так вышло — появился целый день, чтобы просто, как раньше, погулять по городу, повспоминать, продолжая свое предрассветное путешествие в прошлое, грустно улыбнуться той девочке-художнице, которой она была тогда, а сейчас, наверное, безнадежно утратила это прекрасное умение — рисовать. Нет, техника, стиль — все осталось, только вот желания не было, да и вдыхать в рисунки жизнь уже не получалось, отчего они больше не казались чем-то нереальным, оставаясь просто плоской картинкой — одной из многих. А потом, когда уже начали сгущаться летние сумерки, неожиданно и совсем некстати вспомнилось, зачем собственно ее отправил сюда отец, настояв, что это необходимо, так что пришлось возвращаться туда, где вряд ли ждали, а разговаривать перед сном и вовсе не любили, оставляя пару часов тишины на чтение. И девушка нисколько не сомневалась, что с годами это совсем не изменилось, а значит, до разговора нужно пережить еще и ночь в своей старой комнате, среди вещей, рисунков, дневников и всего, что с этим связано. И вряд ли было в этой перспективе хоть что-то радужное — комната, в холодных голубых тонах, как всегда, не обещала тепла. Наверное, где-то в параллельной вселенной можно было бы радоваться возвращению домой к старым игрушкам, кровати, вспоминать, как тут спалось, как свет фонаря и ветерок, пробиравшийся в открытую форточку, игрались с легкой шторой, рисуя на потолке и стенах забавные узоры. Где-то, но не здесь. Не там, где тебя не ждали и не ждут, и не там, где один за другим встают запреты на все, что так важно было для девочки-подростка. Одновременно и страшно, и интересно было туда возвращаться, зная, что ничего не изменилось с тех пор, что так же хранятся в ящиках письменного стола так и не дописанные тетради с недорешенными экзаменационными задачками, а под ними папки с подшитыми рисунками, которые однозначно этой ночью будут пересмотрены, потому что спать в этом доме возможно только лишь тогда, когда сил нет держать глаза открытыми — только так получается не мечтать.
Жаль только кресла на балконе уже не было, да и сам он теперь был как все остальные — застекленный и обшитый изнутри белым пластиком, но это не помешало как раньше стащить одеяло с кровати и с папкой рисунков на коленях устроиться там, прислонившись спиной к прохладной стене, по давней привычке оставив рядом несколько зажжённых свечей. "Десять часов до утра..."
... — В общем вот, это приглашение на мою... свадьбу. Она через месяц... — без предисловий, холодно, бесстрастно рвется тяжелое покрывало утренней тишины и тонкие пальцы двигают бежевый конверт по столу, тут же отдергиваясь, прячась на почему-то не греющей кружке горячего чая...
— Ты не выглядишь счастливой... — простая констатация факта и, о чудо, неужели намек на встревоженный взгляд? Когда такое было в последний раз? И было ли?
— И что? — недоуменно изгибается бровь, а пальцы крепче сцепляются поверх тонкого фарфора. Это даже почти смешно — старая, еще прочитанная в одном из журналов, фраза о мечтах оказалось верной. Сбываются они только тогда, когда уже не надо. Только смеяться над такой иронией сейчас неуместно, а вот напомнить кое-что — вполне. И пусть это не в ее стиле, не так, как учили. Обучение порой дает и обратный эффект. — Твоим требованиям соответствует от и до. Все как ты хотела, помнишь?
— Мне не хочется ехать туда... — Заминка? Неуверенность? Что вдруг случилось в мире, что разговор идет в таких непривычных, безо всякой надменности, тонах. — Ты этого не хочешь, видно же. И не любишь...
— Не хочу... Не люблю? — нервный, почти истеричный смешок срывается с губ и повисает в воздухе удушливой смесью. А остановиться, удержать едкие фразы, подпитанные старой обидой семнадцатилетней девушки, которой все еще запрещают приходить домой после наступления темноты, невозможно — не получается. — С каких пор тебе это важно?
Явное неодобрение читается на ее лице, только вот сказать на это нечего, кроме негромкого, возможно даже виноватого "Мне жаль..."
— Жаль...? — на секунду-две голос становится звонким, хлестким и тут же стухает, как свеча под порывом ветра, оставляя вместо себя холодное, отдающее медленным ядом молчание.
— Да, — нехотя подтверждает мать, протягивая руку через стол и касаясь ладони дочери. — Прости меня...
— Нет...— отдернуться, убежать, хлопнуть дверью и спрятаться в толпе, игнорируя одиноко тренькнувшие в голосе слезы, но вместо этого вздернуть выше подбородок — "как учила, мам..." — убрать руку и подняться, обронив холодное: — Не могу. Поздно...
А потом уйти, для порядка отчитавшись, что хочется прогуляться и осторожно прикрыть дверь, не слыша, не слушая возражений и протестов. И, конечно, не забыть плеер, спрятавшись в музыку, как научилась когда-то...
* * *
Почти пустая площадь отсюда, с возвышения сцены, не казалась такой уж огромной. Это потом, когда она заполнится многотысячной толпой, людское море будет казаться бесконечным, Андрей знал это. Толпа будет следить за тем, кто на сцене, жадной тысячей глаз, слушать, дышать, жить песнями и музыкой... Такая толпа может быть опасной — страшной стихией, сметающей все на своем пути, безжалостной и беспощадной. А может — огромным прирученым зверем, откликающимся на каждый твой жест и слово. Не так-то просто этого добиться, но Андрей знал, как это сделать. Искренность — полная, безоговорочная, порой болезненная для самого себя. Все эмоции, вся душа — наизнанку, до донышка, до последней капли, не жалея и не утаивая ничего. Вложить это в музыку, в песню, в каждую ноту и каждое слово. И — отдать. Им, всем тем, кто смотрит, слушает, ждет... И тогда толпа откликается, стократно возвращая отданное. Слышит, понимает, разделяет все то, что ты хочешь дать — им. И отдает тебе взамен столько, что никакой генератор не сравнится.
Андрей давно уже не боялся сцены, толпы и выступлений, но под "солнышком" все равно ворочался легкий холодок. Не страха, нет. Предвкушения. Ожидания той эйфории, которую может дать только песня — подаренная, отданная, выпущенная на волю и вернувшаяся эмоциональным откликом тысяч людей.
Парень сцепил руки, задумчиво разминая пальцы. Пора было готовиться к выступлению.
* * *
Странная это штука — ностальгия. Странная даже в качестве слова — не хватит ни вдоха, ни выдоха, чтобы его произнести. Обычно все вечные, нужные, важные слова укладываются в несколько букв, словно для того, чтобы всегда и везде успеть их досказать... А ностальгия — она не такая. Вроде и можно прожить без нее, даже лучше, только вот так бывает очень редко. Живешь, просто живешь, постепенно забываешь старую жизнь, живешь дальше, привыкаешь, снова радуешься солнцу и ловишь кончиком пальца утреннюю росу, даже несмотря на то, что порог совершеннолетия перейден далеко не вчера. Так меняется жизнь, становится привычной, кажется правильной, а потом как снег в середине июля тебя накрывает холодным покрывалом ностальгии. И снова, как через пару дней после отъезда, у тебя что-то ноет в груди, сжимает спазмом горло так, что хочется одновременно и кричать, срывая и так не громкий голос, и навсегда разучиться говорить, чтобы не дай Бог не проговориться, не рассказать кому-нибудь, что кроется за твоей улыбкой. А в итоге не получаешь ни того, ни другого, и даже порой третьего и то не дано. Так и остается все — внешне по-старому, а внутри, за кучей запретов разгорается с новой силой целый клубок эмоций, распутываясь и закручиваясь иначе, тревожа память всем, чем можно и нельзя.
Итак, вырвавшись из душной квартиры, где даже стены, казалось, смотрят на тебя осуждающе, теряешься в толпе, поддавшись общему течению, и постепенно понимаешь, что в игры с тобой играет не только ностальгия, но еще и случай. И медленно, словно потягиваясь, просыпаются те воспоминания, о которых столько лет старалась не думать, дабы не тревожить того, что спряталось за удобным словом "прошлое". И все как будто снова повторяется, только видишь все уже с другого ракурса, под иным углом и через другую призму лет. Дворы, знакомые с детства; старые качели, свежеокрашенные, но почти в те же цвета: козырек подъезда, за который цеплялась однажды выпутавшаяся из волос нежно-сиреневая лента, на который так легко, словно играючи взбирался за той самой лентой сильный, красивый парень, с теплым смехом укоряющий "Принцесса..." на ее опасливый возглас... Площадь... Центральная площадь... День города. Словно специально, возмещая давно утерянную возможность. Какие тогда были грандиозные планы — оконченная школа, отгулянный выпускной, традиционный праздник дня города, на который ей уже, как совершеннолетней, можно будет идти и гулять хоть до утра, отметая запреты... И вот, пожалуйста, спустя годы, словно шанс переиграть хоть какие-то события, ну или просто, просто закрыть глаза, представляя среди чужих лиц знакомых, ища в толпе нужных...
