Кёко выразительно уставилась в потолок, один из этих неопределенных пасторских жестов, которым она научилась за годы.
— Нет, не особо, — сказала она. — В этом есть смысл. Думаю, любой, потерявший того, о ком заботится, знает, каково это.
После этого они умолкли, разделяя тишину, смысл которой они обе понимали.
— Я всегда мысленно представляла, как ты подшучиваешь надо мной, если я когда-нибудь приду сюда, после всех этих лет уговоров, — сказала Мами. — В ретроспективе это кажется таким глупым.
— Я бы никогда так не поступила, — сказала Кёко, попытавшись и не сумев встретиться с ней взглядом. — У всех, решивших прийти сюда, был собственный путь и собственные причины. Я бы не очень-то верила в свое божество, если бы не уважала эти причины, не так ли?
Она приостановилась, оценивая следующие слова гораздо тщательнее, чем когда-либо беспокоилась младшая Кёко.
— Стоит сказать, я солгу, притворившись, что мне не интересно, что же вдруг так внезапно заставило тебя передумать. Я имею в виду, это вроде как очевидно, но я не понимаю, как воспоминания о… произошедшем что-то изменили. Ты здесь, чтобы найти больше смысла?
— Я здесь, потому что я вспомнила разговор с Хомурой как раз перед стиранием памяти, — почти отрывисто сказала Мами. — Думаю, это должно достаточно объяснить.
— Она тебе что-то сказала? — недоверчиво спросила Кёко, едва проглотив естественное «Что она тебе сказала?»
— Возможно, позже, — сказала Мами. — Честно говоря, я хотела задать тебе вопрос.
Мами достигла старомодной двери, приостановившись, прежде чем повернуть ручку.
— Да? — спросила Кёко.
— Печать на воспоминаниях не начала разваливаться естественным образом, — сказала она. — Я сама ее разработала, и она состарилась и обветшала, но, тем не менее, кто-то ее ослабил, причем недавно. Есть лишь несколько человек, которые должны знать, как это сделать.
— Это не я, — автоматически среагировала Кёко, неуютно чувствуя себя под взглядом Мами. — И я вполне уверена, что это не Юма. Видела бы ты, как мы паниковали…
Ее голос стих, когда она осознала последствия. Был только еще один человек, которому известно было, как снять печать, и она считалась пропавшей или погибшей.
— Ты уверена? — спросила она у Мами, потому что должна была.
— Да, абсолютно, — сказала Мами. — Ты уверена, что Юма не сделала этого без твоего ведома?
— Даже если бы я думала, что она солгала, я не представляю, для чего, — сказала Кёко.
Мами закрыла глаза, покачав головой.
— Немного чересчур, чтобы об этом задумываться. Давай уже приступим.
Она повернула дверную ручку.
— Надеюсь, эта Богиня и правда покажется.
На Мами, видевшей произведения искусства, поколениями создаваемые волшебницами вызывать благоговение, вдохновение или просто демонстрировать богатство владельца, немалая высота зала, украшенные витражи и внушительный пьедестал не произвели особого впечатления.
Однако кое-что впечатлило ее само по себе, цвет волос в изображающем Богиню витраже позади пьедестала. Это был… странный выбор, из-за которого она непроизвольно нервничала. В конце концов, она помнила цвет увиденного света в момент смерти Акари.
Теперь, оказавшись, наконец, здесь, она почувствовала странное нежелание, часто появляющееся, когда заставляешь себя сделать что-то смелое и непривычное. Какими бы верными ни были действия, неизбежен был некоторый трепет.
И если она будет перед собой по-настоящему честна, довольно немалый. Она знала — легко могла ощутить — что она слишком близко к грани комфорта. Не просто так она не поговорила откровенно с Кёко или Юмой, прежде чем прибыть сюда. Часть ее злилась на них, на Хомуру, на всех, и она боялась это продемонстрировать. Гораздо безопаснее было остаться наедине со своими мыслями.
Ну, не совсем наедине. Она оказалась странно рада компании Махины, в нынешние дни начавшей казаться настоящей подругой. Слишком легко было отгородиться от остального мира и все скрыть. Но от таккомпа скрыть было нельзя, и в данном случае она была вынуждена признать, что это, возможно, к лучшему.
— Подходишь к пьедесталу и, э-э, опускаешься перед ним на колени, — вполголоса сказала стоящая рядом с ней Кёко. — Или нет, полагаю, я не вполне уверена, нужно ли это.
— Нет, я просто хочу немного постоять и подумать, — сказала Мами. — Хомура веками носила ленту на голове, и я никогда не замечала в этом ничего особенного.
По правде говоря, ей мало о чем нужно было подумать. Она уже здесь — чего еще решать?
Во всяком случае, так она говорила себе.
Она пересекла помещение, пройдя мимо высоких сводов к длинному роскошному ковру, и поднялась к пьедесталу, пройдя через мерцающее перед ней усмиренное силовое поле военного класса. Она не опустилась на колени, как предложила Кёко, потому что не чувствовала, что у нее есть на то причина. У нее не было причины быть частью этого культа.
«Пока», — подумал предательский голос внутри нее.
Не зная, что еще делать, она просто закрыла глаза и сложила руки. Она чувствовала себя глупо, но за свою жизнь побывала на немалом числе свадеб, религиозных праздников и похорон. Она знала, как примерно исполнять ритуалы.
— Настолько упрямая до самого конца, — сказал голос. — Что же произошло со знакомой мне Томоэ Мами, кричавшей мне о Законе Циклов? Что с этим? Было время, когда у Мами-сан была интуиция получше.
Мами очень медленно развернулась, неуверенная, доверять ли ушам. Этого не могло быть…
— Божественная извиняется, что отправляет приветствовать тебя кого-то вроде меня, но, видимо, она сочла, что тебе нужно меня увидеть. Лично я не уверена, что согласна с ее решением, но не могу сказать, что не рада возможности снова поговорить с тобой, без необходимости притворяться.
Девушка в белом согнулась в талии, изящно взмахнув рукой, и какое-то мгновение глаза Мами отказывались фокусироваться, отказывались видеть белое пальто, пепельно-светлые волосы и нелепую шляпу в форме ведра.
Прежде чем она это осознала, Мами оказалась на другой стороне комнаты, одной рукой прижав мушкет к шее Орико.
Тяжело дыша, она мысленно воспроизвела свои действия. Она схватила девушку в кокон из лент, подбросила ее в воздух и швырнула о землю, позаботившись, чтобы она по пути вниз ударилась о стену. Столкновение выбило из стены заметные куски кладки, и на полу уже образовалась лужа крови, но Мами продолжала, приближаясь к девушки и выпуская в нее один выстрел за другим.
Она остановилась только потому, поняла она, что заметила исчезновение крови, растворившейся багровым дымком, и отсутствие повреждения стен.
— Ты понимаешь, что угрожаешь умершей, верно? — сказала Орико, ничуть не обеспокоившись только что испытанной трепкой или прижатым к сонной артерии мушкетом. — Ты не так уж много можешь со мной сделать, но если устроишь излишний беспорядок, Богиня лишит нас сил. Она так любит заставлять людей ладить.
Орико театрально приподняла руку, изображая зевок.
Сердито зарычав, Мами поставила Орико на ноги, не отпустив лент, пока не отбросила девушку подальше от себя. Та ловко приземлилась, каким-то образом высвободив руки, одной рукой поправив край шляпы, а другой призвав зеркальце проверить прическу.
Ее поведение казалось почти предназначенным заставить кровь Мами вскипеть, но к этому моменту Мами удалось взять себя в руки. Даже не нужно было говорить, насколько безумна ситуация — у нее явно было одно из этих видений, что должна была предоставлять Лента, что, конечно, означало, что Кёко и Хомура были правы. Пусть даже она прибыла сюда, ожидая этого, самой увидеть подтверждение было совершенно по-другому.
Однако она представляла совершенно иной исход. Возможно, какой-то небесный трон или возможность поговорить. Уж точно не давнюю свою немезиду.
Раздраженно хмыкнув, Мами развеяла ленты. Они явно не имели здесь значения.
— Так ты все же поработала над своими проблемами с гневом? — ухмыльнулась Орико. — Думаю, я понимаю, почему меня отправили сюда. Уверена, для тебя это катарсис.
Если только…
— И нет, я не Богиня, разве ты не обратила внимания? — наклонилась Орико внимательно посмотреть на нее. — С тобой точно все в порядке? Я Микуни Орико, твоя старая одержимость.
— Да что за черт? — потребовала Мами, не в силах больше это терпеть. — Я пришла сюда за ответами, а не встречаться с кем-то вроде тебя.
— И ты получишь ответы, — изобразила одной рукой экстравагантный жест Орико. Ее зеркало исчезло в клубах дыма.
Девушка на мгновение закрыла глаза, похоже, поглубже вдохнув. В этот момент Мами почувствовала, как в ее груди разливается тревожное чувство. Надменная насмешка, казалась, навсегда приклеившаяся к лицу Орико, внезапно исчезала, вынудив ее осознать, что она на самом деле никогда не видела лица Орико без нее.
В этой Орико что-то было другим… помимо того, что она была мертва. Мами оказалась немного поражена этим личным подтверждением некоего посмертия, если это и правда было свидетельством, а не просто иллюзией или плодом воспоминаний самой Мами. После недавнего опыта с обращением переформатирования многое казалось вполне возможным.
Именно эта мысль позволила Мами успокоиться, пусть и немного, при этом продолжая держать поднятый и нацеленный на девушку мушкет.
Орико еще раз вдохнула, после чего сняла шляпу, наклонив голову и плечи к Мами.
— Но прежде чем мы к этому подойдем, — методично от очевидной практики сказала она. — Мне бы хотелось воспользоваться этой возможностью прояснить все между нами. Я была худшей из волшебниц, фанатиком, считавшей, что у меня есть все ответы, кукловодом, пытающейся обратить всех в своих марионеток, когда я сама была марионеткой. Но я была молода, так же как и ты, и, в ретроспективе, я тебе завидовала, даже когда восхищалась тому, чем ты станешь. Ты гораздо больше подходила для спасения этого мира, герой, что нам всем нужен. Я была просто играющей с игрушками маленькой девочкой.
Мами моргнула, не совсем понимая, озадачена она или в ужасе. Что это было?
Девушка отвернулась от ее реакции, крутя в руках шляпу.
— Так что я прошу прощения, и я говорю это не потому, что я делала лишь то, что считала правильным. Все началось как притворство, но в итоге я начала понемногу этим наслаждаться. Я видела другие исходы, возможности, где я слишком уж этим наслаждалась. Я рада, что это не один из них.
— Ты просишь прощения? — спросила Мами, но ожидаемый ею сердитый рык оказался лишь приглушенной тревогой. — Думаешь, после всего, что ты сделала, извинений будет достаточно?
Даже озвучивая то, что она всегда хотела сказать, отчасти она крутила в голове слова Орико. Орико… восхищалась ею? В то же время пытаясь ею манипулировать? Что это должно означать?
— Конечно нет, — сказала Орико. — Но на данный момент я ничего не могу сделать. Я несколько недееспособна.
Во время наступившей краткой паузы Мами стояла, глядя в спину Орико, пытаясь оценить происходящее, в то время как часть ее подумывала продолжить предыдущую атаку.
— Богиня сказала мне, что я послужила важной цели в твоей жизни, руководящим направлением того, какой волшебница не должна быть. В каком-то смысле ты не отличаешься от Мики Саяки, желая быть воплощением всего, чем должна быть волшебница. Просто ты в этом гораздо, гораздо лучше. Знаешь, она тобой гордится.
— Ты убила ее, — прорычала Мами, чувствуя, как снова встает в горле желчь. — Как ты смеешь? Ты подстроила то нападение демонов!
— Она бы все равно умерла, — твердо сказала Орико, — но это не оправдание, не морально. Хотя, по правде, только у мертвых есть роскошь решать все морально, потому что никто из нас ничего не может сделать. Ну, большинство из нас.
Орико наклонила голову, так что смотрела она на Мами одним глазом, даже когда рука Мами дрожала на ее оружии.
— Не думаешь, что я об этом сожалею? Среди всего, что я могла сделать за свое недолгое время на материальном плане, я решила прожить свою жизнь так? В конце концов, единственное истинное наказание за совершенные тобой грехи — имеющаяся у тебя вечность обдумывать их.
Орико снова отвернулась.
— Но хватит обо мне. Это не мое шоу. Ты пришла сюда, на этот астральный план, в существовании которого даже не была уверена, потребовать ответов. На какие вопросы? Конечно, ты об этом думала.
— Я хочу знать смысл всего этого, — сказала Мами, мучительно осознавая, что предпочла бы не обнажать свое сердце кому-то вроде Орико. — В чем смысл произошедшего с Акари? Во что она превратилась? Что с ней произошло?
Она вдруг поняла, что кричит, и смутилась, но лишь немного, и лишь потому, что это была Орико. Бывает в жизни то, на что стоит накричать.
— Ты беспокоишься, потому что видела ее превращение в монстра, — сказала Орико. — И ты беспокоишься о том, что это значит для нее, и что это значит для нас всех.
Слова Орико странно отразились в пустом зале, как будто в ее голосе были субгармоники, которых не должно было быть, и девушка так и не повернулась к ней лицом.
— По этому вопросу я могу кое в чем заверить, — осторожно и негромко продолжила она. — Для волшебниц более невозможно достичь этого этапа. В последний момент Богиня лично предотвращает его, даря вместо этого милосердную смерть. Последний этап, чье существование ты подозревала — мерзость, распад вселенной, вместо этого задерживаемый распадом души. Он столь же могущественен, как ты всегда подозревала, но приходит с ужасной ценой, что нам, к счастью, не приходится платить.
Мами выслушала слова, печально покачав головой. О многом нужно было подумать, о многом можно было спросить, но перед глазами у нее стоял один вопрос.
— Если все это правда, и в конце наших жизней нас убивают, то это конец? — спросила она. — И если так, как я говорю с тобой? Ты просто призрак в моей голове, вложенный туда этой Богиней?
Орико медленно развернулась, с задумчивостью и нежностью на лице, и это выражение до этого Мами сложно было бы у нее представить.
— Я не удивлена, что ты решила следующим спросить об этом, — сказала Орико. — Даже если это не совсем тот вопрос, что ты пыталась задать. Нет, я не просто призрак. Если бы решала я, я бы отправила встретить тебя Акари, более прямо ответить на этот вопрос, но Богиня сочла нужным вместо этого прислать меня. У нее свои причины, но я сомневаюсь, что они помогут тебе чувствовать себя хоть немного лучше.
За этим последовала недолгая тишина, и стремительным размышлениям Мами не просто было не отстать от разворачивающейся перед ней ситуации. Внезапное раздражение на эту так называемую Богиню конфликтовало с ясным пониманием, что эта Орико что-то скрывает, и она не знала, о чем спросить в первую очередь. Также у нее было ощущение, что эта версия Орико, со странно резонирующим голосом, прислана была передать информацию. И если так… возможно, не лучшей идеей было спорить с ней, как бы ей этого ни хотелось.
